Андрей Константинов - Дело о картине Пикассо
Охранники на этот раз попались знакомые — те самые крепыши, которых я недавно поучил вежливости. Один из них при моем появлении тут же снял со стены трубку телефона, негромко сказал несколько слов, дождался ответа и, не глядя на меня, произнес: «Проходите!»
Чабан в дорогущем шелковом костюме, при галстуке, ароматно дымил трубкой. Внешне он был сама любезность. Но в его сухом рукопожатии я ощутил скрытую угрозу… Впрочем, это могло мне показаться.
— Виски, коньяк, джин?
— Виски, если не шутишь…
— Вижу, у тебя есть вопросы, Князь? — улыбнулся Чабан, наливая «Red Label» в пузатый бокал.
— Есть. Почему умер Марат?
Чабан осклабился еще больше. Я вгляделся в бездну его глаз. Я увидел десятки оборванных жизней.
— Хочешь анаши, Князь?
Я помотал головой. Чабан неторопливо забил косяк, затянулся. Знакомый запах вскружил мне голову. Я зажмурился. Передо мной сияла белая гора. Вился дымок костра. Раздавался орлиный клекот. Откуда-то издали мне приветливо помахал рукой Марат.
— Беда Марата в том, что он почему-то считал себя одиноким волком. Так же, как и ты, Князь. Мне кажется, ты тоже плохо кончишь. Нельзя отрываться от коллектива, нельзя! Я говорил ему об этом много раз. Коллектив решил — Марат должен взять на себя то, что он не совершал. За это и Марату, и всем нашим товарищам по несчастью дали бы минимальные сроки.
Слова Чабана катились замедленным камнепадом с вершины горы.
— А упрямец Марат почему-то решил все делать по-своему. Зачем-то выдал наши корпоративные тайны тебе. Ты начал копать там, где не следует. И по неопытности сразу засветился… Самым лучшим для тебя будет забыть обо всех покойниках — и о своем друге, которого не вернешь, и о Каценельсоне… Которого, к слову, тоже не вернешь. Я очень надеюсь, Князь, что ты последуешь моему совету.
— А если нет?
Чабан сокрушенно покачал головой:
— Мне кажется, ты благоразумный человек…
***Ветер швырял в лицо дождь.
Машины проносились, не обращая внимания на мою поднятую руку. Наконец притормозил «Рафик». Стряхнув с себя воду, я сел рядом с водителем, и тут же сзади в машину запрыгнула девушка в черном кожаном плаще. Холодные ладони закрыли мои глаза.
— Настя?
— Молчи! Едем прямо, поворачиваем на Растанную и до первого перекрестка…
В квартире громыхала музыка. Какая-то металлическая дребедень. То здесь, то там мы натыкались на чьи-то обкурившиеся тела.
— Кто тут? — заглянула за ширму, где мы уединились, заспанная девица с распущенными волосами. — Настюха, ты? О, какого дядю привела…
— Брысь! — рассмеялась Настя. Ее ледяные ладошки скользили по моему телу, было щекотно и приятно…
— Какой ты классный, Зураб!
— Ты тоже, девочка. Только зачем тебе этот пирсинг в носу?
— Тебе что, не нравится? Просто ты отстал от жизни…
— Наверное… А тебя устраивает твоя жизнь?
— Какой ты душный…
— Я же классный.
— А иногда очень душный.
Мы пили шампанское из горла. К нам за ширму регулярно кто-то забредал — то ли по ошибке, то ли намеренно. Мне даже пришлось громко выругаться. После этого визиты непрошеных гостей прекратились.
Квартира затихла. Дым рассеялся. Я осторожно отодвинул спящую Настю и оделся.
— Оставь мне свой телефон, Зураб, — вдруг сказала Настя.
Я написал номер на бумажке и наклонился к ней. Поцелуй длился минут пять… или десять… или час. Я не помню.
Пошатываясь, я поднялся до своей квартиры и присел у двери. Видеть спящую жену я сейчас не хотел.
***Осень наступала как белогвардейцы в психической атаке. Скоро облетят все листья, потом пойдет снег. Он надолго покроет этот город. Наверное, месяцев на семь.
Пусть он скроет под собой все то, о чем вспоминать мне не хочется. Чабан, «Пещера», Марат, «скомороховцы», полковник Шиллер, красноволосая Настя… Просто перелистнута еще одна страница в книге жизни… Ты перелистываешь страницу. Потом еще одну… потом еще. Какая-то из них может оказаться последней. И может случиться, что не успеешь дочитать ее до конца.
Ты стал сентиментален, Зураб. А все — годы…
Я давно переключился на другие расследования и забыл об истории с моим боевым товарищем. Я стал приходить домой вовремя, и жена прекратила дуться.
А в Агентстве продолжали сновать киношники во главе с неугомонным и громогласным Худокормовым. Сегодня у нас был двойной праздник — съемочная группа отмечала свой 500-й кадр, а мы провожали Зудинцева в угрозыск. Если, конечно, проводы можно назвать праздником.
Журналисты и актеры слились в едином веселье. Шум, тосты, звон бокалов не смолкали. Гитара кочевала из рук в руки. Зудинцев и актер Юрий Птичкин, обнявшись, нестройно выводили: «А волны и стонут, и плачут…»
На моем плече лежала голова Агеевой. Прижавшись ко мне, она жаловалась на Обнорского, Спозаранника, Повзло, на дочку Машу…
— Марина, все переживем, какие наши годы, да? — подмигнул я.
— Ах, вы, восточные мужчины, такие неверные, — кокетливо произнесла Агеева и прижалась ко мне еще сильнее.
Зазвонивший мобильник я достал из пиджака левой рукой, поскольку правой обнимал Агееву.
— Это Настя. Пожалуйста, Зураб, будь осторожен…
Я не успел ничего спросить — она повесила трубку. Я нахмурился. Все, что я хотел забыть, внезапно снова о себе напомнило.
Я шутил, смеялся, травил анекдоты, отвешивал Агеевой витиеватые комплименты. И поднимал один бокал за другим…
Но мобильник зазвонил снова.
— Спайдер здесь, — сказал мужской голос.
— Не понял, да?
— Вам звонят из кафе на Новочеркасском. Спайдер здесь.
— Теперь понял, — ответил я. — Еду.
Поймав мой взгляд, Зудинцев мгновенно протрезвел и вопросительно посмотрел в сторону коридора. Я кивнул. Георгий приподнялся, Птичкин, оставшись без поддержки, икнул и сразу же упал лицом в холодец, приготовленный нашей Тамарой Петровной. Я ему даже завидовал.
Каширин ни за что не хотел расставаться с дочкой актрисы Лены Черкасовой — красоткой Лизой. Его пришлось вытаскивать в курилку едва ли не силой, но корректно — миллионер все-таки.
— Что будем делать? — спросил я.
— А что ты предлагаешь, Князь?
Я вздохнул:
— Дайте мне в долг сто долларов — и я поеду.
— Уверен? — осторожно спросил Зудинцев.
— Дело чести, — ответил я.
— Деньги у меня есть. — Георгий хлопнул себя по внутреннему карману. — Получил сегодня последнюю зарплату в нашей «Золотой пуле»… Но одного мы тебя не отпустим. Правда, Родион?
Тот после паузы кивнул. Видно было, что расставаться со своей Лизой ему не хотелось.
Мы спустились и подошли к служебной «четверке».
— Я самый трезвый, ребята, — сказал Родион, садясь на водительское место.
Вот так. Доживу до старости — буду рассказывать внукам, что в извозчиках у меня миллионер был.
***Худой, как макаронина, бритоголовый Спайдер, он же Крохоняткин-младший, настороженно озирался по сторонам. Он начал подозревать, что его привезли вовсе не в милицию.
— Твой папа тебя уже не отмажет, — медленно произнес Зудинцев, разминая «Беломорину». — Потому что дело об убийстве бизнесмена Каценельсона передано специальной бригаде Генпрокуратуры…
Георгий отчаянно блефовал, но перепуганный юнец верил этому бреду.
— Между прочим, гражданин Крохоняткин, я забыл представиться — начальник отдела городского управления уголовного розыска полковник Зудинцев! — И Георгий достал из кармана новенькие «корочки». — А беседуем мы не в моем рабочем кабинете, а на нейтральной территории только потому, что сейчас у нас встреча, так сказать, неформальная, без протокола.
— Жора-а, — спотыкаясь, влетел в кабинет в дупель пьяный Юрий Птичкин, размахивая ополовиненной бутылкой «Флагмана». — Мы еще не спели одну песню…
Подхватив служителя муз и отобрав бутылку, Каширин аккуратно вывел его.
— Вот, между прочим, следак из Генпрокуратуры, — моментально сориентировался Зудинцев. — Празднует успех предстоящего дела. Видишь, какие у нас коллеги, — у них сплошной праздник! Так что, Крохоняткин, будем говорить?
Тот кивнул.
— Только налейте водки…
Каширин плеснул Спайдеру «Флагмана» в пластиковый стаканчик: пей, сучонок…
— Черт-те что, — задумчиво сказал Георгий, рассматривая вынутую из сейфа портативную видеокамеру. — Я с этой хреновиной никогда в жизни дела не имел. А ты, Князь? Ты, Родион?
Мы честно признались, что и наш опыт общения с заграничной техникой невелик.
— Железнячка умеет! — воскликнул вдруг Каширин. — Позвать?
Нонна Железняк, которую только что оторвали от праздничной компании, все поняла правильно. Сделав воздушный поцелуй Спайдеру, уставившемуся на ее бесстыдно открытые ноги, она села напротив и включила камеру.
Крохоняткин-младший, допив водку, произнес дрожащим голосом:
