Валерий Поволяев - Охота на охотников
- Не обижайся, Маечка, - примирительно пробормотал Аронов, - просто нам надо было оторваться, ускользнуть от одного бдительного ока. Все остальное - детали, и детали, поверь мне, совсем неинтересные.
Майя ещё раз глотнула виски, передала бутылку Каукалову:
- Это так?
Каукалов не слышал, он смотрел на кудрявые синие барашки моря и вспоминал, совершенно не к месту, двух дорогих путан, которых Илюшка пригласил к себе в дом. Если милиция имеет точные фотороботы на него с Илюшкой, то эти фотороботы могут дойти и до путан. Путаны обязательно опознают их. Каукалов почувствовал, как железный холод сжимает ему сердце.
- Это так? - повторила вопрос Майя.
Он глянул на неё удивленно и, совершенно не представляя, о чем идет речь, кивнул:
- Так.
Откуда-то сверху, похоже, из беловатого пятна, нехорошо украсившего безмятежный голубой свод неба, принесся обвальный ветер, поднял с земли песок, и "честная компания" поспешила немедленно убраться в коттедж.
Там с ногами попрыгали на кровати и стали с тревогой прислушиваться к тяжелому вою за стенами.
- Ничего себе светопреставленьице! - воскликнула Катя.
Она вела себя что-то уж больно молчаливо - ну, будто мышка-норушка, тихо, неприметно, но все видела, все засекала, всему давала оценку и по всякому поводу имела свою точку зрения. Глядя в окошко, она заметила, что по бетонной дорожке идет, резко кренясь вперед, чтобы не завалиться под ударами ветра, и держась обеими руками за яркую оранжевую кепку с длинным козырьком, тощий черный араб, одетый в свекольно-красную форму - видать, уборщик, наводящий чистоту в номерах, по-нашему, горничный или горничная. Катя выглянула на улицу и, потыкав пальцем в небо, прокричала:
- Что это?
- Хамсин, - давясь воздухом, выкрикнул уборщик, в следующий миг ветер загнал крик ему обратно в глотку.
- Он долго будет дуть? - Катя со своим вполне приличным английским легко понимала араба, тот легко понимал её.
- Ночью стихнет!
Катя вернулась в комнату, поплотнее прикрыла за собою дверь. Вой ветра за стенами коттеджа усилился.
- Картина Репина "Приехали!" - с унылой миной на лице провозгласил Аронов.
- У Репина не "Приехали!", а "Не ждали!", - поправила его Майя.
- Все равно. Я-то грешным делом думал, что мы сейчас окунемся в теплую воду, поплаваем, разомнемся, позагораем, а вместо этого - ветрило такой, какого у нас даже в Сибири нет.
- Поменьше греши, и все будет в порядке, - Майя с Катей дружно рассмеялись, Майя подмигнула Каукалову круглым выразительным глазом, - а насчет размяться, так мы с Катькой вам без всякого моря такое устроим, что... - Она снова засмеялась, смех её был многозначительным.
Ветер за стенами бунгало продолжал выть, солнце, ещё двадцать минут назад светившее безмятежно, ласково, сделалось белесым, холодным, а потом и вовсе покрылось темной пленкой. Стало сумеречно.
- Вот тебе и Хургада! - с обиженным выражением обманутого человека воскликнул Аронов.
- Говорил же, поехали в Швейцарию, - произнес Каукалов раздраженно. Там солнце в полнеба, заказные бега левреток - на "интерес", катание на санях, дамочки в канадских бобрах... Эхма! Все сверкает, все искрится...
- Для Швейцарии нужно иметь очень много денег, - вмешалась Катя. Это - дорогая страна.
- Я тебе дам - "дамочки в канадских бобрах"! - не выдержала Майя, потянулась к Каукалову, ущипнула его за щеку. - Ишь, чего захотел патаскушек в заморских мехах. Да у них все такое же, как и у нас с Катькой.
- А вдруг у них не вдоль, как у вас, а поперек? - усомнился Каукалов и в тот же миг получил легкий шлепок по щеке.
- Не хами, парниша! - произнесла Майя предупреждающе. - Когда здесь ужин?
Аронов посмотрел на карточку, которую им выдали вместе с ключами.
- В семь вечера.
- Ждать еще-е... - Майя лениво потянулась, сладко хрустнула костями, вызвав у Каукалову истому, он, сдерживая себя, отвернулся, - за это время семь раз от голода можно помереть.
- Из справочника следует, что в Хургаде из трехсот шестидесяти пяти дней в году триста шестьдесят четыре - солнечные, и лишь один пасмурный, - сказал Аронов.
- Вот мы в него и угодили. - Каукалов недовольно качнул головой, глянул в оконце. Раздернул пошире прозрачные занавески. Солнце угасло совсем, сделалось темно.
- Но завтра должно быть уже светло и тепло. И местный шаромыжник, которого пытала Катя, это подтвердил. Будет солнце, море, пальмы, бананы на деревьях. Что, Жека, может быть лучше? - Аронов хлопнул приятеля по плечу. - Мы свое ещё возьмем!
- Мы свое возьмем и сегодня, - сказала Каукалов и многозначительно глянул на Майю. - Правда?
- Конечно.
Они взяли свое. Устроили в бунгало такое, что зданьице это чуть не развалилось. От стона, резких движений, воплей, хрипа, музыки. Из главного корпуса дважды прибегал какой-то служка в красной турецкой феске, застывал у двери в тревожной стойке, прислушивался к тому, что происходит в бунгало и, озабоченно покачивая головой, уходил обратно.
Здоровенный хряк, мастер спорта по борьбе, которого Каукалов не смог додавить в машине, полтора месяца пролежал в больнице и вышел оттуда такой же здоровый, как и был раньше. Может быть, даже ещё здоровее, ещё опаснее. О том, что произошло, напоминал лишь свежий, красный, не успевший заглянцеветь шрам, косо перечеркнувший шею.
Еще находясь в больнице, он попытался составить, собрать воедино приметы двух молодых людей, севших к нему в машину.
Работа это была кропотливая, вялая память борца сопротивлялась, не хотела извлекать из глубин то, что в неё попало, но мастер спорта Игорь Сандыбаев упрямо, раз за разом, возвращался к тому страшному ненастному вечеру, к двум молодым хищным хорькам, вздумавшим убить его. Из-за машины, надо полагать.
Впрочем, насколько помнил Сандыбаев, он тоже имел кое-какие виды на этих парней, но интересы столкнулись с интересами лоб в лоб, словно два автомобиля. Выигрывал тот, кто оказывался проворнее...
Хорькам повезло - они оказались проворнее, Сандыбаев малость промазал. Но если бы он сделал шаг первым, то вряд ли бы этим уродам помогли врачи и больница - им нужны были бы только могильщики да "деревянные бушлаты".
Сандыбаев нарисовал довольно точный портрет Каукалова. Аронова он почти не разглядел - тот сидел к нему все время боком, да вдобавок ко всему с поднятым воротником куртки, а вот задний пассажир, хоть и располагался за обширной спиной Сандыбаева, а все равно был хорошо виден в подвесном зеркальце.
Бывший борец поклялся своей матерью, что сделает все, но хорьков этих найдет обязательно. И уж тогда нападет первым.
Утром Левченко просыпался от хрипловатого настойчивого голоса попугая:
- Ага-а! - и когда открывал глаза, то слышал неизменное, торжествующее: - Быть того не может!
Попугай, как правило, сидел в эту минуту на ручке старого шкафа массивной, бронзовой, украшенной завитками, и, вывернув голову, пристально смотрел на хозяина, будто бы собирался загипнотизировать его.
- Ага! Быть того не может!
- Еще как может. - Левченко тянулся в постели, приходил в себя окончательно и мрачнел лицом; все, что с ним случилось, обязательно - в который уж раз - прокручивалось перед глазами: и то, как бандиты в милицейской форме привязывали его к дереву, и то, как в переполненной больничной палате визгливо орал, кочевряжился, издеваясь над больными, лохматый рыжий сосед, и то, как бомжата угощали его колбасным шашлыком, и то, как вяло, неохотно вел его дело следователь, и то, что права ему получить до сих пор не удалось...
Левченко сидел без работы.
В этот раз он тоже проснулся от торжествующего крика: "Ага-а!", в голову сразу полезли тяжелые мысли.
- Какой у нас Чика хороший, звонкоголосый, импортный, - влюбленно проговорил попугай. Приподнявшись, он вспорхнул, перелетел к зеркалу, уселся напротив собственного изображения и ласково защебетал что-то на птичьем - не человечьем - языке.
Матери дома не было - Нина Алексеевна, похоже, получила утреннюю подработку в школе и теперь уходила рано, ещё в сумерках. Впрочем, вечером она тоже исчезала то ли по жэковским, то ли ещё по каким делам, возвращалась домой молчаливая, хотя и с возбужденным лицом.
Настроение у Левченко было подавленное, внутри, в животе, словно бы ком какой образовался, вместе с ним поселилась и тяжесть, давящая, вызывающая изжогу, даже боль. Левченко уже побывал едва ли не во всех конторах ГАИ, где выдавали права, и успеха не добился. Ему не отказывали в выдаче прав, наоборот, говорили о своем священном долге восстановить документ, бандитски изъятый у водителя, но "священный долг" свой не исполняли.
Сегодня Левченко собрался снова пойти в госавтоинспекцию области, к начальству, и если там ничего не получится, то тогда куда же ему обращаться? К министру внутренних дел России? Или все-таки куда-нибудь пониже? Но куда?
- Какой у нас Чика хороший, звонкоголосый, импортный, - вновь проговорил попугай, влюбленно глядя на себя в зеркало.
