Елена Руденко - Детективная Игра. Сборник детективов
— Надеюсь, придумаем. Есть одна фирма, дорогая, правда. Но — окупится. Чтобы не становились мы кусками льда. В конце концов, скажется на качестве газеты!
— Не звонит еще?
— Пока нет. Не волнуйся, у них четко.
— Пойду звонить брату. На другой этаж. Дочери могу от себя позвонить — тот адрес я уже впопыхах раскрыл.
Борис попросил Александра Евгеньевича двоюродного брата встретить их ночью — троих… нет, четверых, кажется, Аня с мужем, за полтора месяца видел ее однажды мельком. Двоюродный брат жил один, что было очень удобно; мать Бориса приходилась ему родной теткой.
Поздно ночью он перевез на редакционной машине Аню, Митю и свою маму, которая никак не хотела в такой спешке покинуть родные стены.
Он уговорил ее взять самое необходимое; обещал завтра заехать за остальными вещами, какие она надумает.
Оставив на попечении у Александра и настоятельно попросив отсюда и сюда не звонить ни в коем случае, Борис возвратился в редакцию, в свой кабинет.
— Папа, а дядя Свет? Он и тетя Лена не в себе…
— Я ему сразу позвоню… Похоже, крепкая банда ополчилась на нас. Они захватили маму недалеко от ее работы. Значит, они знали заранее. При таком случае еще один пост ставить — чрезмерная роскошь…
— Маму скоро отпустят?
— Отпустят, — подумав, ответил Борис. — Спи спокойно. А по улице ходи с оглядкой — на работу, с работы…
— После работы я буду заезжать за Аней, — сказал Митя.
— Так, хорошо. У Светозара появляться нельзя, у бабушки нельзя — по моей глупости. У нас с самого начала нельзя. Остается здесь — надо беречь этот дом, ребятки. Вы шпионских фильмов, кажется, насмотрелись во множестве, как надо себя вести знаете…
— Можно к тете Лене.
— Я туда поселю маму.
— Они знают ее работу.
— Да. Не будет работать какое-то время.
— Я могу, — сказал Митя, — у моей родни поселиться вместе с Аней.
— Пока живите здесь. И прошу, доча, не делай больше глупостей. Нужно было меня спросить.
— Прости, папуля, пожалуйста… — Она обняла его за шею, целуя в губы, и заплакала.
У него увлажнились глаза:
— Не плачь, Анечка… я верю и все сделаю… с мамой обойдется.
— О… мне страшно…
— Не плачь… Мне надо ехать…
Как ни странно, если не считать волнения за оставленных близких, спокойнее всех ночь прошла у Людмилы.
Первый час, когда ее похитили и везли в машине, надев повязку на глаза, но руки не связывали, а потом где-то за городом ввели в дом и она должна была поневоле привыкать к новой обстановке и своему положению пленницы, — первый час был тревожен и неприятен. Удручающе действовало само осознание несвободы, грубого захвата, свежее воспоминание, как ее втолкнули в автомобиль, отпихнув от нее близкую знакомую, с которой они мирно шли к метро. В ушах еще продолжали раздаваться стартовые звуки ее нового существования — угрожающие, жесткие, запугивающие слова: едва втолкнули в машину, та с места в карьер развила бешеную скорость, завизжав покрышками.
Но чуть позже в комнату ее заточения вошла симпатичная девушка, удивительным образом не похожая на разбойницу, скорее — на добрую фею, ласковую и сочувственную. Представилась Наташей. И стала ободрять и утешать Людмилу, так что у нее возникла шутливая фантазия на тему порядочной девушки, похищенной бандитами и принужденной выполнять их поручения. Вот так и меня оставят здесь насовсем, пошутила сама с собой Людмила, и я забуду белый свет, и прежнюю жизнь. И буду приветствовать новую узницу.
— Не огорчайтесь, — говорила Наташа, ни на минуту не оставляющая ее без внимания, — вас в ближайшие дни отвезут домой. Может быть, уже завтра. Здесь хороший дом, вы в нем почетная гостья… и здесь хорошая кухня…
Ближе к вечеру Людмила с аппетитом поужинала, они вдвоем посмотрели телевизор, побеседовали на манер двух светских дам — и отошли ко сну.
Для вечернего туалета нашлись и полотенца ослепительно чистые, и предусмотрительно в ванной комнате лежала запечатанная зубная щетка, и паста. И постель оказалась отменная.
Наташа и на ночь не оставила ее без опеки, поместившись в этой же комнате на другой кровати.
Людмила спала без сновидений, крепким, здоровым сном.
ГЛАВА 9. ДЯДЯ СВЕТ ДЕЙСТВУЕТ
Светозар Павлович был из породы людей, которых обывательское мнение определяет коротко и недвусмысленно — идиот. У него имелась куча знакомых, таких же бессистемных, безрежимных, не всегда таких чистых сердцем и возвышенных, как он, но обязательно жаждущих свободы, плывущих по волнам творчества, строящих свою жизнь и свою деятельность так, как им хочется, без оглядки на сиюминутную выгоду, на мельтешащую свору карьеристов и неутомимых добытчиков денег, денег и денег.
Последнее они полагали неоправданной глупостью и, лишенные какой бы то ни было зависти, если и обращали внимание на чье-нибудь богатство, то лишь с одной целью — держаться от него подальше.
Светозар Павлович, дипломированный врач, в далекие годы молодости увлекся так называемой нетрадиционной медициной, много учился и познавал в том направлении, и в итоге бросил службу, полностью ушел из общественной жизни. Он сочинял стихи, ходил на всякие поэтические сборища и чуть-чуть печатался. Он, конечно, был умен, не глупее Харетунова и ему подобных, но если человек полный бессребреник — разве он не идиот?
Вполне понятно, что предыдущий его брак разрушился; с сыном он сохранял отношения, но, к великой печали, тот вырос чужим и в большой степени лишенным родственного сыновнего чувства.
Не парадокс ли, думал иногда Светозар Павлович, что сын доставляет ему меньше радости и удовольствия, а что отраднее встречаться с племянницей Аней, которая одним появлением согревает сердце.
Само собой разумеется, женой его могла быть только женщина, родная по духу, разделяющая его мироощущение, его жизненные принципы и цели. И, что немаловажно, способная с легкостью выносить его бессистемный образ жизни, налеты ватаг посетителей, раздачу налево и направо всего, что кому-либо могло понадобиться, неизменные проблемы с деньгами, при том что, занимаясь успешно — весьма успешно — целительством, Светозар Павлович мог бы сколотить приличное состояние.
Но он не хотел, ему претило, он как будто боялся становиться богатым человеком, накапливать деньги, имущество. В самом основании его души имелся некий запрет. Он избегал роскоши. Единственно, с чем он мирился, — громадные размеры квартиры, да и то лишь потому, что появлялась возможность неограниченно размещать приходящих и приезжающих, больных, инвалидов, находящихся в процессе излечения, знакомых, полузнакомых и вовсе неизвестных и сомнительных. Не говоря о друзьях поэтах, художниках, музыкантах, дрессировщиках — однажды у них два дня жил человек со змеями, уверяя, что они неядовитые и неопасные.
Сами они — при их безрежимности — животных не держали. Известно, что собака требует ухода более ответственного, чем грудной младенец. А это было неосуществимо. Светозар Павлович, отказываясь от приема пациентов, утром и перед сном вечером длительное время сидел в позе лотоса: он медитировал, упархивая из окружающей обстановки в иные миры, по пути время от времени складывая в уме свои особые, только ему присущие, стихотворения, гимны, целые поэмы. По окончании медитации он иногда заносил их на бумагу, иногда — нет; они оставались кружиться в его сознании своеобразными переплетениями и обрывками нитей, волокон, медленно вращающимися в невесомости пространства, истончаясь или увеличиваясь, рождая новые необычные метафоры и рифмы, окрашенные в неземные цвета.
Он не ложился спать до глубокой ночи. Ждал каких-то сообщений. Но никто не звонил.
Светозар Павлович пытался дозвониться домой к матери Бориса, никто не брал трубку. Он так и не узнал, вернулась ли Аня, прихода которой ожидала бабушка.
Он нервничал и сердился — чего никак нельзя было делать, — сидел у телефона, слонялся по квартире, не представляя, что можно предпринять в его неведении.
Людмила, младшая сестра, была его любимицей.
В отчаянии он позвонил к ней на квартиру; но там, конечно, никого не было.
В этот вечер у них остался с ночевкой Данила, который, отложив гитару, с грустью провожал глазами Светозара и Катерину: она подходила к мужу и задавала вопросы, пыталась успокоить, а тот отвечал отрывисто, мрачно, не похоже на себя.
— Да ложитесь вы спать! Не крутитесь под ногами. Утро вечера мудренее.
— А ты? — спросила Катерина.
— Я думаю, — ответил Светозар, забираясь с ногами на диван рядом с телефоном и поджимая под себя ноги. — Вечером мне звонил Боря… Я звонил его матери… А теперь как сквозь землю провалились. Самые дикие могут произойти вещи. Я не могу поехать — я не знаю адреса: никогда не был в доме у нее. Разве что по номеру телефона… Страшно подумать, что с ними случилось!
