Елена Гайворонская - Игра с огнем
Как он мог откупаться от собственной дочери? Миллионами сребреников.
О, Господи…
Роман, где дочь твоя?
Если это дело рук Марцевича…
Он сорвал трубку. Брызгая пеной изо рта, орал, изрыгая проклятья. Марцевич перепугался не на шутку. Клялся всеми своими нефтяными вышками, что ни при чем. Предложил подключить свое сыскное бюро. Роман послал его со всеми вышками и детективами как можно дальше от себя и своей семьи, пообещав найти и покарать заказчика, и исполнителя. «Им не жить», – Крикнул он, разрывая связь. И убедительно повторил: «Им не жить».
Горечь разъедала глаза. Он сдавил их пальцами, собираясь с силами, чтобы позвонить Александре. Он не знал, что ей сказать…
– Вы развернули самолет? – прохрипел он второму пилоту.
– Да, не беспокойтесь, – почтительно склонился тот и отправился сплетничать в кабину.
– Ну и ну, – проговорил он, качая головой. – Первый раз вижу шефа таким. А я всегда считал, что он из железа…
Первый пилот удрученно промолчал. У него было двое детей, и он впервые от души обрадовался, что не находится на месте всемогущего босса.
На Александру было страшно смотреть. Разговаривать с ней было невозможно. Она лежала на кровати постаревшая, неподвижная, похожая на восковую куклу, устремив в потолок сухие воспаленные глаза, не произнося ни слова. И это молчание ужасало сильнее слез и воплей.
Роман понесся в больницу. Убогую, бюджетную. Хотел перевести дочь в нормальную клинику, но пожилой врач объяснил, что в ее нынешнем состоянии это противопоказано. Они сделали все возможное, сказал он и добавил, что девочке повезло: не прикрой ее собой мужчина, вряд ли осталась бы жива. А вот он, скорее всего, не выкарабкается: проникающее в голову, задеты легкие…
Что за мужчина? Что она вообще делала на том проклятом шоссе? Что делать теперь ему, Роману?!
– Молитесь, – ответил врач. И не взял предложенных денег.
– Я не умею, – сказал Роман.
– Я тоже, – вздохнул врач. – Просто просите помощи… У Бога. От нас с вами больше ничего не зависит.
– Сынок… – Кто-то дернул его за рукав. Перед ним стояла маленькая старушка в худеньком платье и беленьком платочке, на узелок завязанном под морщинистым подбородком. – Я пойду в церкву, свечку поставлю, помолюсь за старика своего. И за тебя, если хочешь. За кого просить? Кто здесь у тебя? Имя как?
– Дочь. Марианна.
– Молоденькая?
– Восемнадцать.
– О, Господи, – старушка мелко перекрестилась. – Молодые должны жить. Не волнуйся: попрошу за твою дочку.
– Спасибо, – сказал Роман и протянул ей доллары, но старая женщина проворно спрятала сморщенную руку за спину.
– Господь с тобой, сынок. Разве за доброе слово платят? Разве все деньгами меряется? Так мы сами себе ад творим. Зачем?
– Не знаю, – через силу вымолвил Роман, упершись ладонями и лбом в холодную стену. – Ничего не знаю. Молитвы ни одной не знаю. Чем дочь моя жила восемнадцать лет, не знаю. И что мне делать, если вдруг…
– Бедный, – покачала головой старушка, – бедный ты человек. Как имя твое? За тебя попрошу…
Роман всю ночь просидел у постели своей дочери. Сперва врач пытался его выгнать, мол, в реанимации не положено. Но Роман подписал чек на немыслимую сумму на счет больницы, и его оставили в покое.
Отец глядел на бескровное личико дочери. По цвету не отличимое от казенной наволочки и, чтобы не сойти с ума, плел какую-то чушь. О Диснейленде, шуме океана и о том, как когда-то мечтала стать доктором, чтобы лечить людей… Иногда ему казалось, что ее ресницы колышутся в такт его словам, словно лепестки неведомого цветка…
Днем, как стая стервятников, слетелись репортеры. Они кружили возле входов, перекрыв даже служебные. Совали микрофоны всяк входящему из персонала, справляясь о состоянии Марианны Литичевской, и усталые медики, чей труд по спасению человеческих жизней оценивался страной в гроши, брезгливо отворачивались. Роман смотрел из окна на толпу румяных молодых людей, возбужденных сенсационным горем, и подумал, как было бы здорово метнуть в них гранату. То-то получился бы репортаж!
Александра стояла рядом с ним. Страшно постаревшая. По-прежнему неестественно молчаливая, безучастно глядевшая в невидимую точку на серой стене.
– Почему ты не зайдешь к Марианне? – спросил он, взяв ее за руку.
– Я не могу, – жалобно проговорила Александра, высвобождая ледяные пальцы. – Она как неживая…
Роман хотел выбранить жену за эти слова, но, поглядев на поседевшие виски и сетку свежих морщин на лбу и в уголках бесцветных губ, сказал лишь:
– Я найду тех, кто это сделал. Обещаю тебе, Шура.
Александра снова задрожала, рот покривился, но ничего не ответила, продолжая изучать серую стену. Роману стало еще хуже: не хватало еще помешательства жены… Он бережно обнял ее за плечи, развернул лицом к себе. Она упорно отводила взгляд, уставившись теперь на окно. Роман почувствовал, как внутри закипает горькая ярость: даже в такую минуту жена не способна быть с ним по-настоящему…
– Может, ты хочешь отдохнуть, Шура?
Бесцветные губы беззвучно шевельнулись:
– Убей меня…
– Что?!
– Это я во всем виновата…
– Поезжай домой, Александра, – Роман решительно взял жену под локоть, махнул телохранителю. Она сделала несколько неверных шагов к лестнице.
В этот момент из-за дверей мужского отделения появилась высокая полная женщина с усталым расстроенным лицом в обрамлении неряшливо повисших полурастрепанных медных волос. При виде Александры она, вздрогнув, напряглась, выпрямилась, сделавшись даже стройнее, невыразительные доселе глаза полыхнули синим бешенством. Она быстро подошла к Александре, которая, сжавшись, вцепилась в руку Романа, и выпалила визгливым сопрано:
– Это ты во всем виновата, чертова сука! Я знаю, что это ты! Кровь твоей дочери на твоих руках!
Лицо Александры перекосилось, в глазах отразился ужас. Пара дюжих телохранителей пинками вытолкали медноволосую женщину за двери, а та продолжала сопротивляться и орать, перемежая свою речь отборнейшим матом.
– Сумасшедшая. – Тяжело дыша, проговорил Роман, оборачиваясь к жене. – Ты ее знаешь? Кто это?
Александра тряслась, будто в лихорадке.
– От-твези м-меня д-домой, – прошептала она, неестественно широко распахнув просветлевшие глаза. – П-пожалуйста…
Около дома их уже поджидал довольно высокий милицейский чин. Роман пригласил его войти. Расположившись в гостиной, заметно нервничая, тот принялся докладывать:
– Похоже на типичный «заказняк», «пятерку» нашли брошенной неподалеку от места покушения… Стреляли из «Макарова». Лица киллера никто не запомнил. Но есть кое-что… – Он замялся в нерешительности. – Весьма деликатные подробности, которые, несомненно, должны стать известны родителям…
– Говорите все, как есть, – зарычал Роман. – Не тяните жилы.
– По показаниям нескольких свидетелей, ваша дочь имела интимную связь с…
– Довольно, – вздрогнув всем телом, резко произнесла до сих пор безучастная Александра. – Уходите.
– Шура?! – озадаченно воскликнул Роман.
– Пусть он уходит. Я сама все расскажу. – Ее взгляд, наконец, сделался осмысленным. – Я сама тебе все расскажу, – повторила она. – Только не позволяй им трепать имени нашей девочки. Она ни в чем не виновата…
Еще полчаса назад Роману казалось, что все самое кошмарное и невероятное, что только может быть в жизни, с ним уже случилось. То, что услышал он из восковых уст Александры, было из области чудовищного бреда. Просто не укладывалось в его рациональном мозгу. И потому, в первую минуту он, подойдя к жене вплотную, попросил:
– Шура, скажи, что все это неправда. Зачем ты это выдумала?
Она, наконец, встретилась с ним потухшим взглядом. И этого было достаточно.
– Ты сошла с ума?! – завопил Роман неожиданно тоненьким голоском, точно озвучивал ребенка. – Ты спятила?! Зачем ты это сделала?! – Он схватил ее за плечи и принялся трясти, точно выбивая подушку. Она не сопротивлялась, тогда он ее отпустил, повторив свой вопрос. Александра выпрямилась и произнесла четко и убежденно:
– Я сделала это ради нас всех. Я же не могла знать, что она сбежит из аэропорта к нему…
– Идиотка! – взревел Роман. – Тварь безмозглая!
Он изо всех сил ударил женщину по лицу. Она отлетела, точно мячик, ударившись головой о стену, свалилась кулем на диван и, вжавшись в подушки, затравлено наблюдала за мужем. Половина ее лица сделалась пунцовой, составив неприятный контраст с другой – пепельно-желтой. Роману стало противно. Прежде он никогда не поднимал руку на жену, и сейчас этот удар не принес ему облегчения. Он почувствовал, что, избивая Александру, он унижает себя. Ладонь горела. Роману захотелось опустить ее в холодную воду.
– Почему ты сразу не сообщила мне, что она связалась с этим типом?!
– Ты бы ничего не смог сделать, – прошептала из подушки Александра. – Она словно с цепи сорвалась… Мы слишком разбаловали ее…
