Сэм Льювеллин - Прилив

— У нас с тобой возникла проблема.

Неожиданно вспыхнул блиц фотоаппарата.

— О Господи! — вздохнул Арт.

Я доверял Шеккеру. Он добрый малый. Он поймет, почему я так обеспокоен, как только я объясню ему кое-что.

— В том нет моей вины, — сказал я.

Арт улыбался, но глаза его смотрели холодно. И я понимал, что хотя он и говорит: «Конечно, разумеется», но на самом деле не верит ни единому моему слову.

— Я сейчас расправлюсь с фотографом, а затем мы вызовем тебе такси, — сказал Арти и отошел к человеку с камерой. Шеккер выхватил фотоаппарат из его рук и вытащил пленку. Тот закричал с характерным для кокни акцентом: словно ротвейлер залаял. Я направился куда глаза глядят, в сторону лужайки, привлекаемый огнями, плавающими в темном Соленте. Мне хотелось плакать, но я все еще не знал почему.

Кто-то шел в темноте рядом со мной. Судя по запаху духов — Бьянка.

— Быстро, — сказала она и схватила меня за руку.

Бьянка потащила меня за собой. Огни закружились и затуманились. Я не понимал, где я. Хлопнула дверца машины. Я ощутил запах кожи. Запах автомобильных сидений, бензина и духов Бьянки. Так пахло предательство. Я потерял сознание.

Глава 21

Голова моя трещала. Боль исходила откуда-то из-за глаз. Язык казался вдвое больше рта. Я жаждал стакана воды. Стоило мне открыть глаза, как свет полоснул по ним, словно горсть лезвий бритвы. И я сразу же зажмурился. Потом приоткрыл один глаз, медленно. Это помогло.

Я увидел окно, занавешенное тюлью. А за ним — дерево на фоне голубого неба. Уголком глаза я заметил неработающий телевизор.

Прямо передо мной стояла тумбочка, а на ней — стакан с водой. Только она и имела сейчас для меня значение. Я выпил ее, и она освежила меня, как напиток Богов. В комнате хорошо пахло, но мой мозг был слишком затуманен, чтобы сообразить почему. Впрочем, он был достаточно затуманен, чтобы вообще соображать. Когда я вновь положил голову на подушку, мне показалось, что я слышу еще чье-то дыхание. Но мне причинило бы сильную боль повернуть голову и убедиться в этом. Я опять погрузился в сон.

А когда пробудился, освещение уже было иным. Хотел бы я знать, сколько времени требуется человеческому организму, чтобы избавиться от последствий бутылки джина. Вспомнив о джине, я начал припоминать и другие вещи.

Я вдруг сел на кровати. Мои мозги бились о череп. Я подождал, когда это прекратится, а затем попытался сосредоточиться.

Я находился в номере отеля. Тут стояли две кровати-близнецы. В одной из них находился я, в другой, судя по всему, тоже кто-то спал этой ночью. На дверном крючке висело платье, сшитое из красного шелка и достаточно яркое, чтобы ослепить.

Открылась дверь, и, вероятно из ванной, появилась Бьянка. Без какой-либо одежды. Ее полностью покрытое загаром тело было необычайно красиво. Я сохранял способность к проявлению лишь простейших эмоций, и первое, что испытал к ней, благодаря обуревавшим меня мыслям, — неприязнь.

Бьянка стянула со своей кровати легкое покрывало и укуталась в него.

— Стало быть, ты — старый милый друг Фьюлла? — произнес я.

— Это верно, — подтвердила Бьянка, глядя на меня в упор.

— А Фьюлла — старый милый друг Креспи?

— Нет.

— А что же они тогда?

— Это деловое общение.

Моя голова раскалывалась от боли. Я чувствовал злость и отвращение.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Бьянка опустила глаза.

— Так что же происходило? Ты разыскивала Тибо, чтобы отдать его в их руки?

Она вновь подняла глаза:

— Не глупи.

Гнев уже полностью овладел мной.

— Вчера вечером, — сказал я, — те люди влили в меня бутылку джина, чтобы показать мне, что они сделают с Фрэнки, если я проболтаюсь о страховых делишках Креспи, ставших мне известными. Считается, что ты — друг Фрэнки.

— Они не убили тебя, — сказала Бьянка.

— Они убили капитана «Поиссон де Аврил».

У Бьянки были большие глубокие светящиеся глаза. Из одного из них выскользнула и потекла вниз вдоль носа слезинка, оставляя на щеке мокрый след.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — сказала Бьянка.

— Что ты имеешь в виду?

Она взяла мою руку.

— Я очень, очень не хочу этого.

Покрывало упало в сторону. Я уставился в ямку меж ее грудей.

Бьянка прислонила свою голову к моей.

— Пожалуйста, верь мне, — попросила она.

Я сказал, что не поверил бы ей, даже если бы она принесла письменное подтверждение, заверенное самим папой римским. Но мой мозг уже начинал соображать. Вчера вечером Бьянка пыталась увести меня подальше от беды. А когда «Серика» стремилась протаранить нас и пустить на дно близ острова Бель-Иль, Бьянка оказалась в таком же скверном положении, как и все мы.

Но ее друг Фьюлла — приятель Креспи.

— Фьюлла — партнер Креспи? — спросил я.

— Ты и сам находился в той же комнате, что и Креспи. Это ведь не сделало тебя его партнером.

— Но они-то сидели вместе, за одним столом, — упрямился я. — Под одним флагом и плакатом.

— Так ведь они из одного города! — сказала Бьянка. — О благе которого и печется господин Фьюлла.

— И оба — члены правления «Атлас Индастриен»?

— Члены чего? — нахмурилась Бьянка.

Она не знала.

Я обнял ее за плечи. Бьянка прижалась ко мне, ее пальцы ласкали мой затылок.

Это могло бы иметь продолжение.

Но мной овладела сильная тревога. Люди не угрожают друг другу беспричинно. Члены правления «Атлас Индастриен» могли скрываться за бронированным люксембургским правом. Но Бобби и Жан-Клод работали на Артура Креспи.

Я поднялся, опираясь на кровать. Мой смокинг валялся на полу, ботинки в грязи, на смокинге — следы рвоты. Я запихал его в мусорную корзину. Затем с трудом натянул брюки и рубашку и сунул ноги в грязные ботинки. Бьянка смотрела на меня своими большими, полными полночной синевы глазами, сиявшими на загорелом лице. Я не люблю, когда смотрят, как я одеваюсь.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Ухожу.

«Нам это еще больше понравится, когда займемся малышкой Фрэнки», — звучало у меня в ушах. Я твердо решил отправиться в уединенное местечко, где мне нечего будет выяснять, где я смогу молчать и Фрэнки будет жить в безопасности со своей матерью, пока для нее не придет время вернуться в Оксфорд. Я поднял телефонную трубку и вызвал такси.

— Ты вернешься во Францию? — мягко закинула пробный шар Бьянка.

— Нет.

Бьянка вздрогнула, словно я ударил ее, и понурилась так, что я не мог видеть ее лица. Я почувствовал минутное раскаяние.

— Никому не говори, куда едешь. Это самый надежный способ обезопаситься, — мягким, сочувствующим тоном посоветовала Бьянка.

— Я и не собираюсь.

Она снова улыбнулась, но слезы все еще текли по ее лицу.

— Включая меня, — сказала Бьянка.

— Разумеется.

— Я подвезу тебя.

— Не надо.

Бьянка поцеловала меня в щеку. Я задержал ее на мгновение. Затем повернулся, вышел из комнаты и спустился по ступенькам вниз. Утро было жарким, небо — чистым.

Отель стоял на тенистой покрытой клинкером[34]улице.

— Где мы находимся? — спросил я девушку-регистратора.

— На авеню Марлоу.

— В каком городе?

Лицо девушки было цвета теста. Она взглянула на мою грязную одежду и презрительно фыркнула:

— С утра были в Саутгемптоне.

Я доехал на такси до автомобильной стоянки у паромной переправы, забрался в свой «БМВ» и направился на запад.

Тело мое было липким от грязного пота. А голова представляла собой внутри куда более бедственную картину, нежели снаружи. Я был отравлен, истощен и покрыт кровоподтеками, оттого что дружки Артура Креспи швырнули меня на настил понтона.

Но беда была не в этом.

А в том, что всякий раз, вспоминая о случившемся накануне вечером, я ощущал слабость в желудке, пот выступал на моих ладонях и ледяные мурашки пробегали между лопатками, словно порывистый ветер с дождем и снегом по озеру.

Беда заключалась в том, что меня напугали.

«Держись подальше. Никому не говори, куда направляешься». Поскольку стоит проявить хотя бы чуточку любопытства в делах, которые тебя интересуют, и они силой вольют джин в твою дочь, а затем убьют ее.

Я отправился прямо в Пултни.

Это достаточно спокойное место, чтобы чувствовать себя в безопасности. Гавань защищает своими гранитными руками обитающие в ней станки рыбацких лодок и маленьких яхт. С макушки западного волнолома спасательная станция наблюдает своим благожелательным оком за ходом дел. Над гаванью и набережной ярус за ярусом высятся дома, теснясь друг к другу в поисках тепла и безопасности.

Моя квартира находится в центре поселка, окна ее смотрят на набережную. В «Русалке» горели фонари, а от находящегося в противоположном конце набережной яхт-клуба доносились взрывы хохота. Я повернул ключ в замке, отпихнул в сторону груду почты, скопившейся под почтовым ящиком, и вошел.