Колин Декстер - Путь сквозь лес

– Ей в пору писать романы! – заметил Морс.

– А она и есть писательница, – сказал Льюис.

Как бы там ни было, Майтона разыскать не смогли, и вряд ли он отыщется вообще. В прошлом ему частенько приходилось пребывать в качестве человека без определенного места жительства, но в данный момент Морс был уверен, что он нашел себе постоянное место в обители мертвых, как могла бы выразиться леди-романист в одном из своих изящных пассажей.

В целом дело двигалось очень неплохо – двигалось почти так, как предсказывал Морс. После полудня продолжалась нормальная спокойная работа: без сюрпризов и проволочек. В 17.45 Морс закончил рабочий день и поехал домой.

Приблизительно в течение двух часов после полудня, как и в каждый рабочий день недели, толстая, расплывшаяся жена Луиджи Бертолезе сидела за регистрационной стойкой отеля «Принц Вильям», в то время как ее муж заключал свою ежедневную сделку с мистером Ледброком, кассиром букмекера. Перед ней лежал утренний выпуск газеты «Ивнинг стандарт». Водрузив на маленький носик очки, она приступила к чтению. В такие моменты она производила на своих клиентов впечатление совы, спокойно усевшейся на ветке после неплохого обеда, – полусонная, когда веки медленно опускаются, и весьма мудрая, как только они поднимутся... как они поднялись в этот момент, когда номер 8 вошел в отель, только что пообедав. И выпив – судя по исходившему от него запаху.

Фотография была помещена на первой странице, внизу слева: маленькая фотография, сделанная еще при бороде – бороде, которую он немедленно сбрил в день своего появления в отеле. Хотя Мария Бертолезе плохо владела английским языком, она смогла прочитать две строчки под снимком: "Полиция хочет побеседовать с этим человеком. Алистером Мак-Брайдом..."

Она подала ему ключ от комнаты, вернула две двадцатифунтовые банкноты и кивнула в сторону газеты:

– Я не хотеть беспокойство для Луиджи. Его сердце нехороший – плохой.

Мужчина тоже кивнул, положил одну банкноту в карман, другую подвинул обратно и прибавил:

– Это для официантки, пожалуйста.

Когда Луиджи Бертолезе возвратился в четыре часа от букмекера, номер 8 уже исчез вместе с багажом.

В билетной кассе Паддингтонского вокзала Мак-Брайд купил билет до Оксфорда. Поезд, отправлявшийся в 16.20 с остановками в Рединге, Дидкоте, Парквей и Оксфорде, уже стоял на платформе № 9. До отправления оставалось еще десять минут, и он позвонил из будки, стоящей прямо перед книжным магазином «Мензи», набрав номер (прямая линия) Лонсдейлского колледжа, Оксфорд.

Доктор Алан Хардиндж медленно положил трубку. Счастливая случайность – то, что его застали дома. Но он полагал, что все равно Мак-Брайд поймал бы его когда-то, где-то: утром, днем или вечером, когда он понадобится, чтобы расплатиться по счетам, уладить мелкие вопросы – eine Rechung[16], как говорят немцы. Конечно, он согласился встретиться с этим человеком. Какие у него шансы? Он пойдет на встречу с ним, и они в холодном молчании выпьют по рюмке и поговорят затем о многих вещах – о том, что надо делать, и о том, чего делать не надо.

А потом?

О Боже! Что потом?

Он обхватил руками голову и в отчаянии начал рвать свои густые волосы. Особенно ужасно, что вся эта гадость накапливается. Несколько раз в последние дни он думал: а не покончить ли разом со всем этим? Но останавливал его, как ни странно, не страх перед смертью, а его собственная неспособность уладить практические аспекты самоубийства. Он был одним из тех людей, с которыми любой механизм, любое приспособление ведут постоянную войну, ни разу в жизни он не смог сладить с проволокой или выключателем, с отверткой или электрическими пробками. Существовал, например, способ тихо расстаться с жизнью в гараже – закрыть двери при работающем двигателе, но Хардиндж подозревал, что он что-нибудь обязательно напутает. Вместе с тем надо было что-то делать, жизнь стала невыносимой: полное фиаско его брака; единственная женщина, которую он полюбил, отвергла его; академические занятия никчемны; прискорбное пристрастие к порнографии; смерть дочери; и наконец, сейчас, несколько минут назад, напоминание о, возможно, наиболее ужасной вещи из всех...

Второе представление «Микадо», насколько запомнил Морс, было назначено, как и первое, на 19.30. Достаточно много времени для подготовки и поездки. Но в этот вечер он решил вес таки не ехать.

Первое представление прошло отлично – хотя все слегка нервничали из-за изрядного количества бестолковщины и сумятицы. Зато во второй вечер они были действительно в превосходной форме. Дэвид сказал, что она была великолепна в первый вечер – великолепна! Но сегодня она будет еще лучше!

Когда осталось пять минут до поднятия занавеса, она снова посмотрела в щелочку и обшарила взглядом битком набитый зал. По билету место Дэвида на каждом из трех представлений находилось в последнем ряду, сразу у центрального прохода. Но она не увидела Дэвида. Должно быть, он стоит в холле у входа, заболтавшись с кем-нибудь перед началом представления. Но место К5 так и осталось незанятым в этот вечер, пока в последние сорок минут одна из распорядительниц не решила, что может дать желанный отдых своим натруженным ногам.

Глава пятьдесят первая

Тот, кто внизу, не боится упасть,

Тот, кто пал, не имеет гордости.

Путешествие пилигрима

Льюис не был уверен, что Морс ожидал чего-нибудь в этом роде. Однако было невозможно оспорить тот факт, что главный инспектор не удивился, когда на следующее утро позвонил Алан Хардиндж. Не мог бы он встретиться с Морсом? Нет, это не очень срочно, хотя – да, это отчаянно срочно, по крайней мере, для него.

Морс, видимо, был не против, чтобы Льюис вставил один-два очевидных вопроса – для гладкости речи, – в то время как сам только внимательно слушал, хотя и не без намека на циничную усмешку на губах. Возможно, шеф несколько рассердился, как показалось Льюису, из-за предварительного обмена любезностями:

Морс. Позвольте выразить соболезнования в связи с гибелью вашей дочери, доктор Хардиндж. Должно быть, это было для вас ужасно...

Хардиндж. Откуда вы знаете? У вас же нет своих детей.

Морс. Откуда вы это знаете?

Хардиндж. Я думал, что у нас есть общий друг, инспектор.

Нет, начало было не очень удачным, хотя концовка прошла гораздо дружелюбнее. Хардиндж согласился, чтобы его заявление записали на магнитофон, и высококвалифицированная стенографистка констебль Райт позднее сделала отличную расшифровку, напечатав ее без многочисленных ххх и прочих исправлений, столь характерных для битв Льюиса с пишущей машинкой.

В воскресенье 7 июля 1991 года я присоединился к четырем другим мужчинам на вилле «Секхэм» в Парк-тауне, Оксфорд. Я немного смущался, но не стыдился тех общих интересов, которые свели нас вместе. Присутствовали: Алистер Мак-Брайд, Джордж Далей, Дэвид Майклс, Джеймс Майтон и я. Мак-Брайд информировал нас, что возможен интересный день, поскольку ожидается шведская студентка для участия в том, что мы называли сеанс фотографирования. Мы узнали, что женщина красива и отчаянно нуждается в деньгах. Если мы желаем наблюдать сеанс, то должны заплатить дополнительно пятьдесят фунтов ей, а всего – сто фунтов. Я согласился. Согласился и Далей. Согласился и Майклс. Я пришел первым, Далей и Майклс пришли вместе немного позже, и у меня сложилось впечатление, что один из них подбросил другого. Я практически ничего не знаю об этих двух мужчинах, кроме того, что они занимаются одним и тем же бизнесом – лесным делом. Каждого из них в отдельности я встречал раньше один или два раза, но вместе никогда. Пятым был Майтон, которого я знал и раньше как редактора серии секс-журналов, уклон которых простирался от скотоложества до педофилии. Он былмаленький, худощавый, похожий на хищного зверька, – острый нос и злобные маленькие глазки. Он часто хвастался своей работой в студии «Зодиак» Ай-Ти-Эн, и хотя он явно преувеличивал, одно было точно: снимал ли он на видеокассету или делал фотографии – у него был дар прирожденного художника. Начало нашего там пребывания я помню смутно. В комнате подвала, в которой мы находились, имелся большой, легко передвигаемый экран, и мы сидели там все (кроме Майтона) и смотрели датские порнофильмы, когда прибыла долгожданная шведская звезда. Прозвенел звонок, Мак-Брайд вышел, и вскоре мы услышали голоса над нами в садике – голоса Майтона и молодой женщины, которую, как я сейчас знаю, звали Карин Эрикссон. Помню, что в этот момент я был очень возбужден. Но дело не сладилось: выяснилось, что девушка неправильно поняла характер предложенной работы, – она считала, что будет позировать только для серии простых фотографий в обнаженном виде при закрытых дверях в присутствии лишь одного оператора. И более обсуждать этот вопрос не пожелала.