Ксения Баженова - Сердце грустного шута
Он пробовал повторять за ней мелкие жесты, чтобы самому ощутить эту свободу и хоть как-то приблизиться к идеалу. И завидовал отцу, что она все время рядом с ним, и злился, что только она для него авторитет. Его собственные идеи всегда подвергались сомнению до тех пор, пока их не одобряла Лиза. Павел пытался подружиться с ней, но она относилась к нему снисходительно и ни в какие контакты не вступала, чем его страшно бесила и напоминала, что он всего-навсего «водитель». Со временем она превратилась для него в воплощение тех заносчивых баб во главе с Ритой, которые всегда отвергали его. И через некоторое время он стал ее ненавидеть. Он мечтал отнять у нее цепи, а вместе с ними – и ее дар, и ее власть над отцом. Чтобы он больше никогда не стал слушать ее и чтобы она потеряла все, что имеет.
Когда отец купил усадьбу, Павел думал, что отношение к нему изменится. Еще бы, он оказался наследником древней фамилии, теперь у него своя усадьба! Однако все стало еще хуже, чем прежде. Относиться к нему по-другому ни Лиза, ни отец не стали, а с его новыми амбициями это ранило еще сильнее. «Надо во что бы то ни стало отнять у нее эти цепи, – думал Павел, – и тогда справедливость восстановится».
В Москву он поехал не сразу, еще пару дней провел в Турине, потом все-таки смотался в Милан, а оттуда уже взял билет домой. Вышел из самолета и глотнул знойного воздуха, прозрачной рябью поднимающегося с раскаленного асфальта. В городе стояла невыносимая жара. Он едва не забыл забрать багаж: «Что с головой! Там все миланские покупки!»
В квартире стояла немыслимая духота. Павел скинул вещи, включил кондиционер и заглянул в бар, оставшись недовольным его содержимым, он сходил в магазин за белым вином, купил пару рыбных стейков, какой-то картофельный салат. Накрыл журнальный столик перед телевизором, отключил городской телефон и сел, закинув на стол ноги и щелкая пультом по каналам. Тревога накрывала медленно, но неотвратимо. Всю дорогу он старался не думать ни о чем, занимал мозг чем угодно – слушал музыку, смотрел кино, читал журналы, ел, выпивал…
Но сейчас, когда он остался один, выдернутый из внешней матрицы, становилось очевидным, что не думать об этом у него не получится. Безрезультатно он пытался увлечься происходящим на экране – мысли о Лизе оказались навязчивей всех каналов, вместе взятых, и были они крайне сумбурны и обрывочны. Он лег в постель на половине третьей бутылки вина, и кондиционер омерзительно и назойливо шумел над ухом. Выключил. Прохладу постепенно вытеснили духота и страх. Павел ворочался, скинул с себя одеяло, сходил в душ, снова покрылся липким потом, включил кондиционер, заткнул голову в подушки, дышать стало нечем… Наступал рассвет. Ненадолго удалось забыться, но, когда он проснулся совсем ранним утром, башка убийственно трещала. Заснуть больше не получалось. Он включил телефон. За вчерашний день и последующую ночь куча каких-то непонятных звонков. Еще один от отца. И два из Италии. Черт! Надо что-то делать! Надо куда-то свалить отсюда!
– Черт! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – У меня же есть усадьба! Настоящая далекая усадьба, где хоть какое-то время удастся побыть одному, пока родители еще несколько дней в Париже.
Он позвонил Потапову и заказал такси. Его слегка напрягала зависимость от папашиного дружка-солдафона, он вообще ни с кем не хотел связываться. Но другого удобного и быстрого способа добраться до усадьбы они с Андреем Ильичом пока не изобрели.
До воинской части Павел добрался уже к позднему вечеру. Иван Семеныч встретил практически хлебом и солью и предложил остаться ночевать у себя. Попасть в усадьбу не терпелось, но все же усталость взяла верх. Павел вопреки своим привычкам есть только правильную и изысканную еду и пить такие же напитки с удовольствием наелся пельменей и картошки с грибами, запил все это дело как следует водочкой, обсудил с Потаповым телевизионные новости, слава богу, тот ни с какими расспросами не приставал, и почти в благости, потому что кровь вся прилила к набитому желудку и мыслить мозг отказывался, заснул на продавленном диване в гостиной. Когда он проснулся, даже не понял сначала, где находится и который час, а потом оказалось, что уже три часа дня. Галя по традиции предложила щей и похмелиться, что он с удовольствием и сделал. И они засобирались наконец к месту назначения. Только отцу эсэмэску отправил, что все у него хорошо, и снова выключил телефон.
Прилетел на мотоцикле Потапов, кивнул Павлу, чтобы садился сзади, и отвез на аэродром. Вертолет, загруженный ящиками и частью стройбата, поднялся в небо, и вскоре Павел оказался на поляне у дома.
– Думаю тебя пока в столовой поселить, там уже все закончили и пыли нет, – говорил Потапов, выкладывая продовольствие.
В столовой пахло свежей побелкой. В ближнем углу блестела изразцами старинная печь, Павел с любопытством и восхищением ее рассматривал:
– Девятнадцатый век! Смотрите! Есть изразец с цифрами 1814. А какие рисунки! Вот рыбак с неводом.
– А ведь здесь действительно ловили рыбу, озерного карпа. Его солили, сушили, продавали. Кстати, есть идея заново зарыбить озеро и продавать лицензии на рыбалку.
– Хорошая идея, одобряю. – Павел уже почувствовал себя хозяином озера.
– А вот, пожалуйста, сенокос. Можно и сено продавать!
– Да! Мельница. Пастухи. Вот две девушки сидят в беседке. Очень изящная живопись!
Иметь у себя артефакт девятнадцатого века совсем, совсем неплохо! Настроение значительно улучшилось. Потом уж он обставит здесь все так, как надо, пригласит искусствоведов, архитекторов, дизайнеров. Будет вспоминать эти дни, проведенные по-походному, в кресле у камина.
Они еще посидели немного с Потаповым на широком крыльце с полукруглой лестницей, что спускалась на луг, помолчали каждый о своем и решили спуститься вниз на пляж, на широкую песчаную полосу, наполовину прикрытую тенью. Обрыв был глубок и крут: ни княжеского дома, ни крыльца отсюда не видно.
– Настоящий старинный грот… – Павел восхищенно потрогал чугунное кружево открытых ворот. – Какие пики опасные! Если кто сверху оступится – конец.
– Надо наверху заборчик соорудить, это мы мигом, – откликнулся живо полковник.
В сумеречном свете заходящего солнца было видно, что стены просторного грота выложены ракушками. В центре стоит круглый мраморный стол, а в глубине белеют четыре невысокие колонны с чугунными подсвечниками. Воздух сухой, несмотря на близость воды. Когда глаза их привыкли к темноте, обнаружилась между колоннами невысокая дверь. Потапов дернул массивное кольцо, но не смог открыть.
– Я предполагаю, что там был ледник, чтобы остужать шампанское, хранить мороженое и все такое, – сказал он, а сам подумал, что, вероятнее всего, это та самая дверь в подземный ход усыпальницы. – Завтра мы будем чистить за домом и откроем этот подземный ход, надеюсь, что он не обвалился и не опасен.
– Надеюсь, что это последнее эстетическое потрясение на сегодня. – Павел устало опустился на мраморную скамью, довольный увиденным богатством.
– Лизавета Сергевна его уже облюбовала для себя. Говорит: подари мне, Андрюша! Он сказал: идет.
– Ах так?! Ну что ж! К сожалению, я не увиделся с ней перед отъездом, но предполагаю, что отец подарит непременно, она же первый советник у Андрея Ильича
– Да! Мудрая баба!
Они вышли на воздух и прикрыли воротца.
Значит, отец пока не успел сказать Потапову о Лизином самоубийстве? Ну что ж, это на руку.
Ночь Потапов провел с Павлом. Они развели костер на лугу, жарили шашлык, потом удивлялись, кто мог украсть один шампур. Но реальность была такова, что одного шампура с мясом действительно не хватало. Этот факт вселил чувство опасности. Спали они плохо, прислушиваясь к ночным звукам. В ту ночь Павел увидел женское лицо мельком в окне, но в ужасе своем принял его за призрак Лизы.
– Ну что, давай теперь сам хозяйничай! Если что – сигнализируй. А мы пойдем фундамент часовни чистить. – Отсалютовал ему Потапов после обеда, и его крупная спина и две маленьких солдатских скрылись за высокими кустами.
«Хозяйничай!» – это предложение застало его врасплох. Он еще ни разу не оставался здесь совсем один. Павел встал и потянулся. «Как хозяйничать-то? Поспать или прогуляться?» Хотя за эти два дня он так выспался, что, наверное, лучше прогуляться. Он достал бутылку холодного вина. «Что там снарядил этот вояка? Так и есть какое-то фуфло из их местного сельпо!» Но все же открыл. На трезвую голову было как-то неприятно находиться одному в этой незнакомой глуши, а коньяк пить еще рановато. Хотя за обедом они и выпили по паре рюмочек водочки. Вот до чего опустился! Но состояние, однако, приятное. И, чтобы не растерять его, он двинулся к обрыву над озером, прихлебывая из бутылки.
Солнце шпарило вовсю. Павел сел на обрыве и снял майку – позагорать. Отхлебнул еще вина. «Значит, самоубийство?! Тем лучше! Ну разве это не судьба, если все сложилось именно так? Потому что я – настоящий хозяин усадьбы, а не эта чертова Лиза!» Он сидел над обрывом, не чувствуя, что из-за кустов за ним наблюдают. Зато он внезапно почувствовал, что солнце сильно напекло ему голову, и навалилась сонная усталость. Павел поднялся и собрался было уже идти домой, но увидел заросшие травой почти стертые ступеньки, ведущие вниз.
