Лариса Капелле - Оракул Апокалипсиса
В покоях барона Ульриха Эберхардта находился неожиданный гость. Несмотря на ранний час, верный Ватто провел небольшого священника к своему хозяину.
– Чем обязан вашему визиту, отец Иероним?
– Я не мог не прийти, – просто ответил явно чем-то потрясенный священник.
– А-а, вот как, – протянул барон, – так что случилось?
– Этой ночью умер один человек.
Барон закипал медленно, но верно. Тем более, что терпением он никогда не отличался. Несомненно, этот священник внушал ему больше уважения, нежели вся эта черносутанная братия. Однако это было слишком! За кого он себя принимает, этот пустослов?! Барон мрачно уставился на маленького человека, стоящего перед ним.
– И именно это вы решили мне поведать! – не скрывая сарказма, заявил он.
– Да, – нисколько не смущаясь, ответил священник.
Если бы барон не был настолько самонадеянным, он бы заметил изменения, произошедшие с маленьким священником. Лицо его было красным, глаза пылали столь не присущим кроткому Иерониму гневом, и он никак не мог справиться с дрожью в руках.
– Кто этот человек? – пролаял барон.
– Его зовут, вернее, звали, Харальд Упырь, и именно он, по вашему приказанию, убил своего дружка Густавиуса.
– Что ты несешь, слабоумный! Ты забываешься!
– Нет, не забываюсь! – как можно тверже ответил робкий священник.
– Ты прекрасно знаешь, что убийство Густавиуса – дело рук этого расстриги, проклятого монаха Бертольда! К сожалению, ему удалось ускользнуть, да только после смерти его покровителя ему осталось недолго.
– Бертольд Вюртембергский виновен во многих грехах, но вы прекрасно знаете, сеньор, что крови Густавиуса на его руках нет.
– Почему это я прекрасно знаю? – вскипел Ульрих.
– Потому что именно вы отдали приказ убить Густавиуса!
Барон неожиданно рассмеялся коротким, лающим смехом:
– Ты сошел с ума! Как иначе объяснить этот вздор?!
– Я долго подозревал вас, барон, – как ни в чем не бывало продолжал настоятель церкви Святой Берты, – но у меня не было доказательств. Теперь они у меня есть!
– Какие доказательства? – поднял брови барон. – Бред умирающего пьяницы? Хорошо, тогда объясни мне, зачем мне понадобилось убивать этого бродягу?
– Он становился опасен.
– Опасен? Для меня? Никому не известный нищий?!
– Да, опасен для вас, господина и владетеля земель вокруг Констанца, потому что Густавиус знал правду о вас и частенько помогал вашим людям. Да только бедняга был болтлив, и вы решили избавиться от него! – подтвердил священник и совершенно спокойным голосом продолжил: – Вы думаете, никто не замечает, как стал беднеть наш город, а вы, наоборот, господин, стали баснословно богатеть. Откуда все это? – обвел священник рукой роскошное убранство залы. – Даже императору не зазорно было бы иметь такие покои! А ведь еще десять лет назад вы были бедны, господин, очень бедны, да и в долгах как в шелках к тому же. Что изменилось?
– Не твоего ума дело! – угрожающе надвинулся на священника Эберхардт.
– Не моего ума, говорите, – невозмутимо произнес священник, – возможно, да только не я один стал замечать, что на рынке стали появляться товары, пошлины на которые никто не взимал, да и цены у них были другие, гораздо дешевле. При этом стоило кому-либо из честных торговцев и ремесленников начать протестовать, как бедняга быстро отправлялся к праотцам. Но если бы только это! За само право торговли в этом городе богатые и не очень богатые горожане вынуждены были платить мзду. Если отказывались, то на следующую же ночь неизвестные грабители очищали лавку до дна, и никакая городская стража не спасала. Поэтому дешевле было все-таки платить. Не говоря уже о приезжающих на ярмарку купцах – тех так вообще попросту обирали. А разбойники в округе, кому они подчиняются? Почему никак управу на них найти не могут? Да потому что прячутся они в вашем замке, мессир! И руководит этим всем ваш ближайший помощник – Гунар, хозяин «Весельчака».
– Тебя послушать, так я исчадие ада!
– Это слишком большая честь для вас! – вскинул голову священник.
Барон замахнулся было на наглеца, но тут же опустил руку.
– Можешь продолжать молоть чепуху, в любом случае тайну исповеди ты раскрыть не можешь, иначе исчадием ада будешь ты! – торжествующе усмехнулся барон. – А теперь прочь с моих глаз, иначе к моим грехам я прибавлю еще один!
Отец Иероним покачал головой:
– Я уйду, барон. Вы правы, тайну исповеди открыть я не могу, да и не мне вас судить. Но пока я жив, каждый день буду взывать к Высшему суду и просить справедливого возмездия, барон Ульрих Эберхардт! Да свершится воля Его и кара за ваши злодеяния не заставит себя ждать!
После ухода священника до вечера барон находился в пресквернейшем состоянии духа, но ближе к ночи успокоился. В конце концов, у Иеронима не было никаких доказательств. Если не считать предсмертного признания этого глупого Харальда, дружка Густавиуса. Да и кто поверит бродяге, если бы даже он был жив? Слово Харальда ничего не стоило против слова барона Ульриха Эберхардта. Что касается предсказания отца Иеронима, Эберхардт усмехнулся и покачал головой. Высший суд! Глупый, глупый отец Иероним! Даже нет, скорее, наивный, хочется ему верить в сказки, придуманные слабыми для слабых, пусть верит. Но он, барон Ульрих Эберхардт, был уверен в одном: боги покровительствовали сильным. В этом он не сомневался. Иначе и быть не могло. Настоящие боги были воителями, они были подобны людям: мстительные, завистливые, сребролюбивые, они любили власть и поклонение, и еще – они презирали немощных и бессильных. Поэтому этот никчемный батюшка мог продолжать осыпать его проклятиями и угрозами. Его Бог ничего не мог поделать с ним, Ульрихом Эберхардтом, потомком славной линии воинов. Ульрих осушил до дна поставленный перед ним кубок и раскинулся в своем удобном, обложенном парчовыми подушками кресле. Внезапно от темного полога в углу отделилась какая-то тень. Она бесшумно проскользила до середины комнаты и растаяла. На минуту эта черная тень напомнила ему фигуру сожженного заживо бродяги! Барон вскочил и заозирался, словно ища неведомого врага. Но врага не было, только легкий свист и бесшумное колыхание полога. В этот момент случилось необъяснимое: ужас, непонятный и ни разу не испытанный, опутал барона липкой паутиной. Ульрих зашатался, но, собрав всю свою волю в кулак, потянулся к мечу. Ощущение рукоятки верного боевого друга прибавило уверенности. Дыхание выровнялось, и сердце замедлило свой сумасшедший бег. Но тут в один миг погасли масляные светильники. Что случилось? Барон потянулся к ближайшему из них. Горящее пламя обожгло его руку. Почему он не видит его? Только слабый отблеск с трудом пробивался сквозь заволокшую темным пологом глаза пелену. Неловким движением барон смахнул светильник с треножника. Масло разлилось, и пламя радостно заплясало по полу, подбираясь к голубому льняному балдахину. И в этот момент непонятная боль пронзила мозг Ульриха Эберхардта, словно расколов его надвое. Барон выронил меч и попытался было закричать, позвать на помощь, но из груди вырывалось только беспомощное бульканье. Ульрих потянулся к мечу, но руки не слушались. Запах горящего масла смешался с вонью тлеющей материи и его плоти. Убежать, погасить огонь! «Спасите!» – рвался из его души крик, но никто не слышал. Да и кто мог услышать? Его боги пировали в небесном Асгарде, и мольбы старого воина до них не доносились. Тело Ульриха Эберхардта превратилось в беспомощный ватный комок, пожираемый беспощадным пламенем.
На следующий день в городе только и говорили о страшной смерти сеньора прилегающих к Констанцу земель. За что ему была такая кара? В городе все перешептывались, но вслух никто ничего не говорил. Со временем затихла и слава таверны «У весельчака-обжоры». Не обошлось без отца Иеронима. Тот, конечно, тайну исповеди выдавать не стал. Только намекнул Рагнару на возможность выслужиться. Да и у того руки оказались развязанными. И постепенно подпольной процветающей коммерции настал конец. Зато торговцы и ремесленники вздохнули посвободнее и поспокойнее. Ночные визитеры беспокоили их все меньше и меньше. А когда на виселицу вздернули трех самых рьяных сборщиков ночных налогов на процветание во главе с Гунаром, хозяином таверны «У весельчака», оставшиеся отправились пытать счастья под другими, более милостивыми небесами. Преданная Батильда, отстояв на коленях все поминальные мессы, босиком отправилась в паломничество по святым местам, отмаливать мужнины грехи. А отец Иероним самолично наложил на себя епитимью за гордость, в мстительности своей раскаялся и больше поклялся никогда в суд Божий не вмешиваться.
* * *Замок этим утром как-то враз странно затих. Последние гости разъехались. Горничные подали заявление на увольнение и поклялись больше к замку на дюжину километров не приближаться. Остался только консьерж, помирившийся с женой. Кристина положила конец своему роману с шеф-поваром Фердинандом. Хотя молодец был и соблазнительным, но вертопрахом и юбочником. Рассудительная женщина предпочла тихую гавань непредсказуемому путешествию в бурном море страстей. Когда автомобиль с последними полицейскими скрылся за поворотом, интендант с облегчением вздохнул. Настоящие владельцы фонда вскоре должны были лично появиться и решить, стоит ли продолжать исследования или превратить здание в фешенебельный пятизвездочный отель. Так что интендант ни о своем будущем, ни о будущем своих работников не беспокоился. Все получилось не так уж плохо, подумал он, мотая головой. Единственным, кто догадывался о его истинной роли, был Генрих. Но его больше нет. Исчез с его дороги и этот шарлатан Лорис со своими служками.
