Кирилл Казанцев - Слезы Рублевки
Виктор хмыкнул:
— Он мог попасть в кого угодно. В меня, например. У него же рука дрожала. И что бы ты тогда делал с неплановым трупом?
Его друг шмыгнул носом. Независимо этак ответил:
— Да ладно… Чего я, не видел, куда ствол направлен? Там все дело-то в десятой доли секунды. А тут человек в трансе. Нормально он должен был выстрелить.
Ну а дальше мои ребята однозначно действовали. Один — тебя прикрывать бросился, как хозяина. Другой — на нападавшего. Местные не могли им не помочь. Хоть и против своего босса. Школа-то одна. Сначала нейтрализуй того, кто с оружием, а затем уж разбирайся… В общем, все в порядке. Удобно он себе офис организовал. Прямо рядом с прокуратурой. Менты местные в бытовухе копошатся. А тут кабанчик наш — оба-на! — сразу в нужные руки попал. А через часок его вовсе в «контору» заберут — по подследственности главных грехов банкирчика…
— Теперь бы Настю… — пробормотал Серебряков, почти не слушая его. Он выжимал из машины максимум возможного. Если бы не обстоятельства, такой ездой можно было бы только насладиться. Особенно, когда летели по осевой на Большом Каменном — сколько раз стоял здесь Виктор едва ли не часами, злобно чертыхаясь на «избранных», что проносятся по специально выделенной для них полосе…
— Не боись, — успокоил товарища Тихон. — Туда уже СОБР выдвигается. Они обученные рексы, им это — семечки. Если правда то, что его баба все организовала, то в исполнители она бандюков обычных нашла. Не иначе. О серьезных уже информация прошла бы. Не девяностые. Все под кем-то ходят. А эти только при слове СОБР обкакаются…
Как-то из его уст это забавно прозвучало. По-детски. По-детсадовски.
— Не, им не до сопротивления будет, — продолжал Ященко. — Им бы лишние пару годков себе не примотать. Так что пока мы доедем, те уже тепленькие на полу лежать будут. В позе звезды.
* * *Когда Наталью снова привели на кухню, бандиты, похоже, нервничали.
— Где хозяйка? — в упор спросил старший. — Давно уже должна тут быть…
— Не знаю, — промямлила она. — Сама удивляюсь. Может, позвонить еще раз?
— Давай, звони, — распорядился главарь. — Только смотри там. А то…
Наталья пожала плечами. Теперь ей было не так страшно. Серебряков непременно примчится за своей женой. Вместе с полицией. Надо только потянуть время.
— Щас, за трубкой в комнату схожу.
Это хорошо, что длинный этот невнимательный такой. Другой бы уже обратил внимание, что и сумочка, и трубка не на прежних местах лежат. Теперь есть возможность полностью замести следы того разговора.
Лариса снова не отвечала. Теперь мобильник ее был «выключен или находится вне зоны действия Сети». Нет, точно: что-то пошло не так. И самым умным было бы слинять отсюда по-тихому. А от показаний бандитов на нее можно будет потом отбиться. Знакомства есть, денег найдем… Только как отсюда смыться? Один вон все время за спиной маячит… Надо тянуть время!
— Мальчики, а дайте мне тоже выпить, — проворковала Наталья. — Для храбрости. Как я понимаю, меня ведь вы снова проиграли?..
* * *Сегодня месса была особенной. Пожалуй, такого подъема духа Леонид не испытывал уже давно. Наверное, потому, что сам день нынче особый. Это не курицу обезглавить и не кошку черную прирезать. Сегодня жертва покруче будет… человеческая! Возможно, поэтому у него все получалось на редкость внушительно и устрашающе. Словно сам сатана действительно пришел ему помочь.
Переодевшись в черный балахон первосвященника, с колпаком наподобие ку-клукс-клановского, закрывающим голову, Леонид самолично зажег все свечи в превращенной в алтарь комнате. Стало торжественно и величественно.
В одиночестве он свершил молитву: воздел руки, потом развел их в стороны и призвал сатану обратить свой черный взгляд на служащих ему. Затем вышел в холл, где ждали его участники мессы. Царственно махнул рукой, приглашая двух девушек-неофиток в дальнюю комнату. Там уже лежали прямо на столе заранее заготовленные черные накидки.
Девушки были забавные. Готки. Сами в черном, разукрашенные черным, с черными ногтями и губами. Но когда Ленька велел им раздеваться, засмущались, несмотря на всю свою наносную «готичность». Пришлось рыкнуть устрашающе.
Да, это тоже было приятно — наблюдать, как по твоему приказу, смущаясь, раздеваются девчонки, как они, поглядывая друг на друга, постепенно остаются в джинсах и бюстгальтерах… потом в колготках и бюстгальтерах… потом в трусиках — черных, как же… и бюстгальтерах… Потом, после секундного колебания, и бюстгальтеры скользят вниз по рукам… и груди их словно распахивают круглые глаза с темными зрачками сосков… А еще через полминуты эти две самочки стоят перед ним, их повелителем, совсем голыми и в смущении не знают, куда деть руки. И мессир велит им стать на колени, подает руку для поцелуя и самолично надевает на них черные накидки. Закрывающие все. И не закрывающие ничего. Ибо крепятся они на теле лишь одной завязкой на шее…
Затем переодеваются парни. Это уже не так интересно, и Леонид проходит в комнату, где лежит его мачеха.
— Сатана с нею, — распоряжается он. — Вкалывай свою бяку, время…
Он внимательно следит за женщиной и, когда ее тело обмякает, возвращается к алтарю.
Начинается служба. Действительно, энергетика сегодня какая-то особенная. Ощущение, что здесь, в этой квартире, оставленной уехавшими на дачу родителями и превращенной на время в церковь сатаны, действительно сгустился дух Князя тьмы. Нестрашный сегодня. Даже благожелательный. Ожидающий. Или это сам Леонид ожидает главного?
Аудитория уже тоже на взводе. Ритмические движения под низкочастотный рок настраивают тела и души на встречу с Повелителем. Замогильным голосом произносящиеся призывы «Приди!» электризуют паству.
— Люцифер, господин тьмы! — восклицает первосвященник. — Услышь нас!.. Приди!
Его адепты, потихоньку ускоряя темп танца-молитвы, истово топчутся по кругу. Лишь на пентаграмму в центре никто не наступает. И вот, когда действо достигает накала, Леонид вздымает руки и кричит:
— Стойте! Я чувствую его! Он пришел!
Он опускается на колени. Вслед за ним то же делает его верная паства.
— Спасибо, отче! — пылко восклицает первосвященник. — Ты с нами. А мы с тобой! Мы приготовили для тебя жертву.
Он делает знак Питу и Сергею. Оставив остальных молиться, они удаляются в ту комнату, где находится Лариса.
— Раздеть ее! — распоряжается Леонид. Ах, этот сладкий миг полной власти! И над людьми, и над нею! От восторга у него едва не начинается эякуляция, когда парни в черном начинают расстегивать на мачехе блузку…
Та не сопротивляется. Воля ее подавлена, она, пожалуй, даже не осознает, что происходит. Лишь вялые, несинхронные движения рук показывают, что женщина все же воспринимает какую-то часть реальности. Наконец она обнажена полностью. Неуверенные попытки спасти хотя бы трусики решительно пресекаются слугами Люцифера. И Леонида.
Лобок у мачехи оказывается чисто выбрит… Женщину ставят на ноги.
— Лариса, — снова низким, тем же кладбищенским голосом произносит Леонид. — Слышишь ли ты меня? Слышишь! Ты слышишь!
Это не вопрос, это приказ. Мачеха обращает на пасынка мутный взгляд. Отклоняет голову назад. Затем кивает.
— Я повелитель твой! Я Князь тьмы! Ты — моя рабыня отныне!
Через несколько долгих секунд еще один кивок.
— На колени!
Она едва не падает. Фигуры в черном подхватывают ее.
— Ты — моя! — торжественно произносит Леонид. — Повтори!
Снова несколько тягостных секунд.
— Я… твоя… — глухо проговаривает коленопреклоненная женщина.
— Ведите ее за мной, — распоряжается первосвященник. — А там укладывайте звездой на пентаграмму.
Вход в большую комнату происходит торжественно. Приглушенный хард-рок звучит гимном исполнившейся воли.
Ларису укладывают в центр пентаграммы. Она рефлекторно пытается свести ноги, но их снова разводят по лучам перевернутой звезды. Лоно ее, гладкое и словно воспаленное, призывно светилось в мерцании свечей.
Леонид делает музыку громче.
— Люцифер, отец наш! — восклицает он. — Вот жертва тебе! Принимаешь ли ты ее?!
Несколько секунд тишины. Если не считать басового ритма из динамиков. И тут Леонида начинает колотить. Руки, ноги приходят в движение. Голова дергается и продолжает дергаться все быстрее и хаотичнее. Кажется, он сейчас упадет. Сдавленный крик проливается вместе со слюной из-под стиснутых зубов:
— Д-да-а-а-а-а…
Кто-то ахает. Какая-то из готок. Остальные смотрят во все глаза. В первосвященника, кажется, действительно входит бес: его все сильнее ломает и колотит. Он трясется в ускоряющемся ритме. И вдруг резко замирает. Вместе с последним аккордом музыки.
Глухой голос раздается из-под капюшона:
