Ольга Тарасевич - Копье Судьбы
– Борщ и пельмени. – Игорь улыбнулся ее вопросу. Едва заметно, краешками губ. И посмотрел сочувственно. – Только я вас очень прошу, не надо сюда кастрюлю притаскивать. И баночек не надо тоже.
Оля даже не обиделась – просто потухла. Вечером Арсений, обеспокоенный, стал интересоваться, в чем дело. Но, впечатлившись услышанными от жены словами «гештальты», «гештальтпсихология», больше с вопросами благоговейно не приставал.
До окончания тренинга оставалось всего два дня.
«Эти дни вот-вот растают. Но я уже буду знать, что есть Игорь. У него красивые глаза и голос, от которого мурашки по коже. Я буду готовить Арсению обед и, может, помечтаю, что это еда для Игоря. Или придумаю еще один фильм про войну», – думала Оля, любуясь психологом.
В душе лил беспросветный дождь. Хотелось плакать и, может, даже заболеть, закутаться в теплое одеяло, отвернуться к белым пупырчатым обоям, и чтобы Арсений не вздумал приставать с сексом.
– Я думаю, что смогу вам помочь. У вас есть возможность посещать индивидуальные сеансы психотерапии?
Игорь!
Заговорил с ней!!
Сам!!!
Оля не поняла из его фразы ни слова. Только ясно было – можно будет снова увидеть этого недомушкетера, солдата-героя, партизана-разведчика.
Арсений, услышав сложную конструкцию «индивидуальные сеансы психотерапии», зааплодировал и сказал, что с радостью оплатит любой счет…
… – Пожалуйста, подождите, я маринад сделаю, это быстро. И овощи почищу, поставлю тушиться. А потом мы с вами поговорим. Хотя говорить, в общем, не о чем – Арина, которая к вам в редакцию приходила, просто сумасшедшая. – Ольга открыла тумбочку для обуви, извлекла гостевые тапочки. – Возьмите. Или тогда не разувайтесь. У нас ремонт. И собака.
Шварц, к огромному Ольгиному удивлению, даже почти не лаял на гостью. Так, тявкнул пару раз для порядка и стал обнюхивать ее брюки, а потом завертел хвостом.
– У меня тоже живет пес, порода – голден-ретривер. – Лика все не могла оторваться от скотчтерьера. – Ты такая хорошая собака, ты умная собака, да?
Ольга подумала, что держать такое животное в квартире – очень хлопотно. Шварц собирает на свою черную длинную шубку песок и мусор – и после каждой прогулки все это добро щедро сыплется с собаки, как с грязной щетки. Но говорить это все сюсюкающей со скотчтерьером журналистке она не стала. Вронская уже вовсю чмокала Шварца в черный нос.
– Ты куда меня ведешь? Ой, какой у тебя мячик!
– Обычно он гостей кусает! – прокричала Ольга из ванной. Сполоснув руки, она прошла на кухню, ловко повязала фартук.
Из гостиной неслось:
– Сидеть! Лежать! Ай, молодец!
«А меня гнусный пес никогда не слушает, – раздраженно подумала Ольга, просаливая разморозившуюся говядину. – Что же она с ним делает такое?…»
Самое странное – ничего журналистка с собакой не делала. Нарочито громко отдавала команды. Шварц их послушно выполнял. А Вронская тем временем открыла створку секции и быстро вытащила два альбома с фотографиями.
– Шварц! Дай лапу! Молодец!
Скотч, честно тянущий в пустоту лапу, обиженно взвизгнул и отвернулся.
«Откуда она узнала кличку собаки? – испугалась Ольга. – Я ей не говорила. И почему она копается в наших вещах?! А я даже не спросила у нее документы!»
Ольга осторожно вернулась на кухню, взяла массивную разделочную доску.
Проклятый Шварц!
Не успела она размахнуться, как глупый пес истошно залаял…
* * *Библия, лежавшая сверху на рядке книг, стоявших в шкафу, была совсем простой. Современная, в черной плотной обложке, с золотыми буквами. Тысячи тонких папиросных листков. В них все: бог, грехи, благодать, мудрость.
Для того чтобы прикоснуться к Книге книг, Зайцеву пришлось приложить усилия.
Не хотела открываться створка шкафа. Неожиданная тяжесть фолианта, Библия едва не выскальзывает из рук. И сердце ноет – может, сначала накапать валокордина, а уж потом?… Потом?
Неисповедимы пути господни. Только одно постоянно – препятствия, которые чинят темные силы.
Зайцев закрыл глаза, мысленно попросил Библию открыться именно на той странице, которая нужна в данный момент. Развернул томик, взгляд упал на…
«И сказал им: послушайте меня, левиты! Ныне освятитесь сами, и освятите дом господа бога отцов ваших, и выбросьте нечистоту из святилища»[31].
Еще шелест тонких страничек. Шелест, шелест…
«Если будут говорить: иди с нами, сделаем засаду для убийства… сын мой! Не ходи в путь с ними, удержи ногу твою от стези их»[32].
Все просто и понятно. Яснее некуда.
Дальнейших попыток получить совет может быть бесчисленное количество. Смысл случайно открытых страничек от этого не изменится. Бог прост, понятен.
Забыть про господа очень легко. Напряженный график: дел больше, чем часов в сутках. Потом расслабиться – куда же без этого, а все правильное и полезное – скучно и невкусно.
Наверное, бог разочаровывается и уходит. Скорее всего, обижается. Тогда в один день вдруг можно с тоской понять – его уже нет ни в выхолощенной душе, ни в пресытившемся сердце.
А на нет и суда нет. Может, пока нет? А потом – будет? Впрочем, проблемы надо решать по мере их поступления.
Но, уходя, господь все-таки не совсем уходит. Бог всегда рядом со смертью. Принимает пришедшую к нему душу, утешает близких, еще оставшихся на земле. Он рядом со счастьем человеческим, тоже радуется. Конечно, он пребывает в церкви. Видимо, иногда – и рядом с ошибками, с бедой людей.
Вот как теперь.
Почти физически ощущаемая невероятная, непостижимая сила. Могла бы уничтожить. А она помогает. Всегда. Просто не у всех получается это понять.
Зайцев взял Библию, пошел к столу. Гладкая обложка, золото букв…
Что это было, господи? Прости, прости. Бес попутал. Чуть не взял грех на свою душу и другого человека едва не сбил с пути истинного, а это особенно тяжелая ошибка. Слава господу, уберег, не дал сорваться в страшную пропасть. Воистину, на все воля божья, святая воля.
По щекам Зайцева потекли слезы. Он видел своего несчастного подчиненного, начальника службы безопасности.
Крыша дома, снайперская винтовка, прицел. Егор, внимательная оптика уже поставила на нем крест. Вот теперь, сейчас надо стрелять. А спусковой крючок намертво заклинило. Мальчик собирает вещи, в каждую секунду его мозги могут брызнуть на стены. Но ничего не происходит. Винтовка, надежная, проверенная во многих боях, умеющая выключать жизни, – она больше не подчиняется умелым пальцам стрелка. Кажется, потом все же прогремел выстрел. И – невозможно редкий случай – мимо цели.
Это бог сохранил жизнь мальчишке?
Или?… Не бог?…
По телу Зайцева прокатилась волна озноба.
Копье, которое принес Егор. За него была уплачена большая сумма – чтобы не насторожить сыночка-чудовище. Но дело не в деньгах, а в том странном волнении, которое вызывал кусок старого ржавого железа.
Длинное, узкое, со следами потускневшей позолоты копье отчего-то беспокоило, вселяло невероятную уверенность, придавало силы. Оно… не оставляло равнодушным…
Егор рассказал: это – копье Лонгина, настоящее. Им, по легенде, стражник убил Иисуса Христа. Владельцем этого раритета какое-то время был сам Адольф Гитлер. Копье выполняет любые желания. В обмен на душу. Но что такое душа? Ее кто-нибудь видел, трогал? Да что важнее: желанная цель или непонятная субстанция? Выбор очевиден. Очевиден!
Сын старался казаться убедительным. Даже не понимая, насколько смешным он выглядит, как неуместны все его жесты, мимика.
Смешно.
Непутевый, нигде не учащийся отрок с прыщом на лбу – и такая серьезная тема.
Конечно, поверить невозможно. Особенно с учетом того, кто именно рассказывает такую историю.
И тогда показалось: мир слишком тесен для них двоих, Егора надо убрать. Кропотливая работа, с трудом собираемая мозаика карьеры – и все под угрозу, ради какого-то прохвоста, который все понимает неправильно и ничего не знает? Да конечно – прищелкнуть, как комара, вот и все дела.
Однако – после того нелепого разговора с сыном – вдруг последовало странное назначение на министерскую должность. Настолько неожиданное, нелогичное, оно казалось розыгрышем…
Но – подготовка, оформление бумаг, прохождение необходимых в таких случаях процедур. Все по-настоящему. Через месяц будет тот самый кабинет и то самое кресло, оказаться в которых всегда очень хотелось.
И вот последнее непонятное событие – осечка при выстреле.
Слишком много странного за несколько дней произошло. Чересчур много, чтобы об этом не задуматься…
– Не к добру все это, – пробормотал политик, бесцельно перебирая тонкие странички Библии. – Не к добру.
Все отчетливее начинал понимать он, что от работы в министерстве следует отказаться.
И сына – нелюбимого, нежеланного, вечно доставляющего проблемы – надо оставить в покое. Пусть живет, пустоцвет. Пускай сеет зло – кто-то приходит в этот мир и для этого.
