Арнальд Индридасон - Голос
— Я подумаю над этим. — Эрленд записал координаты подруги. — Еще один вопрос. Знаком ли вам человек по фамилии Уопшот? Он британец и общался с вашим братом.
— Уопшот?
— Коллекционер пластинок. Интересовался записями вашего брата. Как нарочно, он коллекционирует пластинки с хоровым пением и специализируется на мальчиках-солистах.
— Никогда не слышала о таком человеке, — ответила Стефания. — Специализируется на мальчиках-солистах?
— Существуют и более странные коллекционеры, — пояснил Эрленд, но удержался от примера с пакетиками для блевотины. — Он считает, что пластинки вашего брата представляют сегодня значительную ценность. Вам что-то известно по этому поводу?
— Нет, не имею ни малейшего представления. Чего он хотел? Что все это значит?
— Я не все понял, — сказал Эрленд. — Но пластинки стоят так дорого, что Уопшот прилетел сюда специально, чтобы встретиться с Гудлаугом. У вашего брата сохранились пластинки?
— Не думаю.
— Вам известно, что случилось с тиражом?
— Полагаю, распродали, — сказала Стефания. — Разве они стоили бы дорого, если бы были в наличии?
Эрленду послышались азартные нотки в ее голосе, и он подумал: а не разыгрывает ли его Стефания? Может быть, она лучше его что-то знает и пытается понять, насколько он осведомлен?
— Не исключено, — пожал плечами Эрленд.
— А этот британец все еще в Исландии? — поинтересовалась Стефания.
— Он сидит у нас за решеткой, — ответил Эрленд. — Возможно, ему известно о вашем брате и его кончине гораздо больше, чем он нам говорит.
— Вы считаете, что это он убил Гудлауга.
— Вы не слушаете новости?
— Нет.
— Он под подозрением, не более того.
— Что он за человек?
Эрленд хотел было рассказать ей об информации, переданной британской полицией, и о порнографических фильмах, найденных в номере Уопшота, но передумал. Просто повторил, что Уопшот коллекционирует пластинки и специализируется на юных солистах, проживал в отеле и общался с Гудлаугом и что полиция имела достаточно оснований посадить его под арест.
Они со Стефанией распрощались на мирной ноте, и Эрленд провожал ее взглядом, пока она шла из ресторана в вестибюль. В этот момент у него в кармане зазвонил телефон. Он нащупал его и включил. К его удивлению, это была Вальгерд.
— Можно встретиться с вами сегодня вечером? — спросила она напрямую. — Вы будете в отеле?
— Да, хорошо, — ответил Эрленд, даже не скрывая изумления в голосе. — Я полагал, что…
— Скажем, часов в восемь? В баре?
— Хорошо, — повторил Эрленд. — Договорились. А что?..
Он хотел спросить Вальгерд, что случилось, но она уже бросила трубку, и Эрленд в ответ услышал только гудки. Он выключил телефон и принялся размышлять, что же такое ей от него понадобилось. Эрленд уже махнул рукой на возможность ближе познакомиться с этой женщиной и пришел к заключению, что ему всегда не везет с прекрасным полом. А тут неожиданно этот звонок. Он не понимал, как его можно истолковать.
Уже давно перевалило за полдень. Эрленд был голоден как волк. Но вместо того, чтобы поесть в гостиничном ресторане, он поднялся к себе и заказал обед в номер. Ему нужно было просмотреть еще несколько кассет. Он вставил одну из них в магнитофон и стал просматривать ее в ожидании пищи.
Вскоре его внимание рассеялось, мысли оторвались от экрана, и он вновь задумался над словами Стефании. Зачем Гудлауг приходил к ним по ночам? Сестре он сказал, что его тянуло домой. «Иногда мне хочется прийти домой». Что таится за этими словами? Известно ли это его сестре? Что значил «дом» в представлении Гудлауга? По кому он скучал? Он больше не был членом семьи, и мать, самый близкий ему человек, давно умерла. Гудлауг не беспокоил ни сестру, ни отца, когда приходил домой. Никогда не заходил днем, как поступил бы нормальный человек, если так называемые нормальные люди вообще существуют. Он приходил не для того, чтобы уладить дело, помириться с родными, справиться со взаимной ненавистью и злостью. Гудлауг наведывался под покровом ночи, чтобы никого не потревожить, и исчезал прежде, чем кто-либо мог обнаружить его присутствие. Похоже, он не искал примирения или прощения. По-видимому, Гудлаугу требовалось нечто еще более важное, о чем знал только он один и чем он ни с кем никогда не делился. Что-то, что заключалось в одном слове — дом.
Что же это могло быть?
Возможно, его влекли детские воспоминания о доме родителей в те времена, когда жизнь еще не навалилась на него с неразрешимыми проблемами, несчастьями и печальной судьбой. Когда он прыгал по этому дому, под присмотром отца, матери и сестры, бывших для него источником любви и тепла. Наверняка он возвращался сюда в поисках ощущений, которые не хотел растерять и которые питали его, поскольку повседневная его жизнь была невыносима.
Возможно, Гудлауг приходил домой для того, чтобы побороться с выпавшей ему долей. Завышенные претензии, предъявляемые отцом, насмешки из-за того, что он не похож на других, материнская любовь, которая была ему дороже всего на свете, и опека старшей сестры — вот что входило в его представления о доме. А потом — шок после концерта в Городском кинотеатре! Его мир был разрушен, надеждам отца пришел конец. Что может быть хуже для мальчика, чем несоответствие чаяниям своего родителя? После всех приложенных им стараний, усилий отца, забот всего семейства. Он пожертвовал своим детством ради чего-то, чего сам не понимал и на что не мог повлиять, — а оно в итоге так и не осуществилось. Отец использовал его нежный возраст для своих игр, то есть попросту украл у него детство.
Эрленд вздохнул.
Кому не хочется иногда прийти домой?
Эрленд лежал на кровати и вдруг услышал шуршание в номере. Он не сразу сообразил, откуда идет звук. Подумал, что, должно быть, включился проигрыватель и иголка не попадает на пластинку.
Эрленд поднялся, осмотрел проигрыватель и убедился в том, что он выключен. Шуршание продолжалось. Эрленд огляделся вокруг. В комнате было темно, и он с трудом различал предметы. Фонарь на противоположной стороне улицы тускло светился. Эрленд собрался уже включить ночник на прикроватной тумбочке, как вдруг снова услышал тот же звук, погромче. Он не смел пошевелиться. Он тотчас же вспомнил, где слышал этот звук раньше.
Эрленд сел на кровать и взглянул на дверь. При слабом освещении он увидел маленькое человеческое существо, съежившееся в углу, посиневшее от холода и смотревшее на него. Человечек дрожал всем телом, шмыгая носом. Это и был звук, который Эрленд узнал.
Он уставился на человечка, ответившего на его взгляд, и попытался улыбнуться, но не смог из-за сильного озноба.
— Это ты? — выдохнул Эрленд.
Но тут человечек исчез из угла, и Эрленд пробудился от сна, чуть не упав с постели. Он посмотрел на дверь.
— Это был ты? — простонал он и увидел перед собой, точно как во сне, шерстяные варежки, шапку, теплую куртку и шарф. Одежда, в которой они ушли из дому.
Одежда его брата.
Который дрожал от холода в нетопленном номере.
26
Эрленд долго стоял у окна, наблюдая за снегопадом.
Наконец он вернулся к просмотру кассет. Сестра Гудлауга больше не появилась на экране, да и вообще никто из знакомых лиц, за исключением нескольких встречавшихся ему в отеле служащих, которые либо торопились на работу, либо шли домой.
Зазвонил телефон внутренней линии. Эрленд снял трубку.
— Похоже, Уопшот говорил правду, — сказала Элинборг. — Он хорошо известен в антикварных магазинах и на блошином рынке.
— Его алиби подтверждается?
— Я показывала его фотографию и спрашивала, в какое время его видели. Все говорили примерно одно и то же. Достаточно для того, чтобы исключить его присутствие в отеле в момент нападения на Гудлауга.
— На меня он тоже не производит впечатления убийцы.
— Он педофил, но вряд ли мокрушник. Что ты собираешься с ним делать?
— Думаю, мы вышлем его в Великобританию.
После разговора с Элинборг Эрленд сидел и размышлял над убийством Гудлауга, но все еще не мог прийти к каким-либо выводам. Он подумал об Элинборг и тут же вспомнил о деле ребенка, избитого отцом. Элинборг просто возненавидела этого типа.
— Вы не единственный, кто ведет себя подобным образом, — заявила Элинборг отцу мальчика.
Однако инспектор вовсе не намеревалась утешать папашу. Ее осуждающий тон прозрачно намекал мерзавцу: он лишь один из многочисленных садистов, издевающихся над своими детьми. Приводя кое-какие цифры, Элинборг хотела дать ему возможность уяснить, к какой категории он отныне причислен.
Она подготовила статистику. Около четырехсот детей проходили обследование в Центральной детской больнице с 1980 по 1999 год вследствие жестокого обращения со стороны взрослых. Среди них двести тридцать два случая сексуального домогательства и сорок три случая нанесения телесных повреждений или физического насилия. Отравление лекарствами — Элинборг повторила для пущего эффекта, — отравление лекарствами и отсутствие должного ухода также включены в статистику. Она хладнокровно зачитывала текст с листка бумаги: травмы головы, переломы костей, ожоги, царапины, укусы. Элинборг прочла перечень еще раз и посмотрела мужчине прямо в глаза.
