Эрик Аксл Сунд - Подсказки пифии
Куандык еще говорил, что иногда родители давали детям имена, сообразуясь с собственными желаниями. Часто имена бывали связаны с тем, чего ждали от новорожденного. Одного мальчика в родном поселке Куандыка, на юге Казахстана, звали Турсын. Его родители пережили настоящую трагедию: их дети умирали через несколько дней после рождения. Турсын означает буквально “пусть останется”, и молитва родителей была услышана. Мальчик выжил и, по словам Куандыка, уехал в Алма-Ату, сделал университетскую карьеру и потом перебрался в США, где получил место в одном из крупнейших учебных центров. Иво не помнил, был это Гарвард или Беркли, но Турсын, во всяком случае, зажил хорошей жизнью и регулярно посылал деньги родителям в казахский поселок.
Иво услышал, как девушки обменялись парой слов. Открылась дверца холодильника, послышался шум морозильного агрегата.
Иткул и Каракул, думал Андрич. То, что пропавшие братья Сумбаевы были родом из Казахстана, навело его на мысль о старом друге из Прозора. После обеда он поискал, что могут означать их имена. Иво очень огорчился, представив себе, чего родители могли ожидать от мальчиков. Иткул означало “раб собаки”, а Каракул – “черный раб”.
Двое мертвых братьев. Мысли вернулись к Горану Андричу.
Его собственному брату, который должен был быть мертв, но, по всей видимости, мертвым не был.
– Иво? – Одна из девушек прервала его размышления. – Можешь подойти на минутку?
Иво обернулся. Девушка указывала на дверцу холодильника, стоявшего полуоткрытым и напоминавшему Иво, что Ульрика Вендин не увлекается едой. Холодильник был абсолютно пуст, когда Иво был здесь в прошлый раз, и, разумеется, теперь был пуст тоже.
– Видишь край? – Эксперт показала участок на двери, сбоку от самого края, который она только что покрыла пепельно-серым порошком, чтобы проявить отпечатки пальцев. Иво подошел к дверце, присел на корточки и присмотрелся.
Отпечатки трех пальцев. Сценарий начинал вырисовываться.
Некто страшно избил другого человека здесь, в кухне, а потом прибрался. Во время уборки кто-то стер брызги крови с дверцы холодильника левой рукой, придерживая дверцу правой, именно в том месте, на котором он, Иво, сейчас сосредоточил внимание.
Ему даже не потребовалась лупа, чтобы увидеть: отпечаток соответствует кое-чему, что он уже видел, причем видел не далее как сегодня утром.
Сольрусен
Комната Софии в Сольрусене походила на кукольную версию дома на Сульбергвэген в Тюресё.
То же потертое кресло и книжная полка, что и в старой гостиной; они с Софией сидят друг напротив друга на облезлых стульях с реечными спинками за тем же кухонным столиком. Стеклянный шар с заснеженным Фрейдом стоял на своем месте в стенном шкафчике, и Виктория ощутила тот же запах Тюресё, что и двадцать лет назад.
На нее потоком хлынули не только воспоминания. Вопросы – тоже.
Она хотела знать все, а тому, что уже знала, хотела доказательств.
Несмотря на возраст, София, кажется, не страдала от провалов в памяти.
– Мне так вас не хватало, – сказала Виктория. – Сейчас я сижу перед вами – и мне стыдно, что я себя так вела.
– Мне тоже тебя не хватало, Виктория. – София слабо улыбнулась. – Я многие годы думала о тебе, как у тебя дела. Тебе нечего стыдиться. Напротив, я помню тебя сильной молодой женщиной. Я верила в тебя. Верила, что ты справишься. Ведь ты же справилась?
Виктория не знала, что отвечать.
– Я… – Она поменяла положение – ей показалось, что спинка стула давит. – У меня проблемы с памятью. В последнее время стало лучше, но.
Она замолчала. Говори, как София, подумала она. Не так нерешительно, поменьше колебаний.
Старый психолог с интересом смотрела на нее.
– Продолжай. Я слушаю.
Виктория вспомнила, что София слушала всегда. Рассказывать сразу стало легче, и она начала:
– Только сегодня вечером я поняла, что не убивала своего бывшего мужа. Я почти год верила, что я убийца, но оказалось, что он жив и что я все придумала.
– Понимаю. – София как будто обеспокоилась. – Как по-твоему, почему?
– Я ненавидела его, – сказала Виктория. – Я так его ненавидела, что уверилась, будто убила его. В каком-то смысле это была месть. Ненастоящая, конечно, ведь ничего из того, что я навоображала, не случилось. Я мстила ради себя самой, в моем воображаемом мире. Такая патетика.
Она услышала, что ее голос теперь звучит, как голос юной Виктории. София Цеттерлунд молчала. Но видно было, что она о чем-то думает.
– Ненависть и месть, – продолжила Виктория. – Почему эти движущие силы такие мощные?
София не замедлила с ответом.
– Это примитивные чувства, – сказала она. – Но эти чувства – сугубо человеческие. Животное не ненавидит и не вынашивает планов мести. Вообще я думаю, что это философский вопрос.
Философский вопрос? Может быть, подумала Виктория. Ведь ее месть Лассе и была чисто философским вопросом.
София подалась вперед:
– Приведу пример. Женщина едет в машине. Она останавливается на красный свет, и тут появляется банда подростков, один из них разбивает лобовое стекло железной цепью. Перепуганная женщина срывается с места, а приехав домой, обнаруживает, что цепь застряла в бампере и что молодому человеку оторвало руку.
– Понимаю, – сказала Виктория. – Таким образом женщина совершила свою месть?
Пустой взгляд светлых глаз с катарактой.
– Совершила ли ты свою месть? Перестала ли ненавидеть? Ты больше не боишься? Много вопросов возникает.
Виктория поразмыслила.
– Нет, я не ненавижу, – сказала она, помолчав. – Теперь, задним числом, я могу сказать, что ложные воспоминания помогли мне пережить его потерю. Время от времени чувство вины бывало невыносимым, но сейчас и здесь я ощущаю себя абсолютно чистой в том, что касается Лассе.
Господи, подумала она. Я должна бы чувствовать себя гораздо хуже. Но, может быть, где-то глубоко внутри я всегда сомневалась, что он мертв.
Она не могла ничего сказать наверняка. Все было как в дымке.
София сцепила старые жилистые руки. Сиреневые выпирающие вены. Виктория узнала ее кольцо. София как-то говорила, что была замужем, но муж умер молодым, и она решила жить одна. Как лебедь, подумала Виктория.
– Ты говоришь о чистоте, – сказала старуха. – Это интересно. Психологический смысл мести, расплаты кроется в самом слове, которое означает “выплатить до конца”. Иногда это слово бывает синонимично слову “разборка”, которое, в свою очередь, имеет два значения – физическое противостояние с врагом и внутренний, психологический процесс, направленный на очищение, на то, чтобы узнать себя.
Так и должно быть, подумала Виктория. Все как раньше.
Но может ли смерть нести очищение? Мысли переключились на Мадлен и блокнот, лежащий в сумочке. Блокнот содержал как минимум страниц пятьдесят, заполненных строчками предположений, многие были, безусловно, ложными и поспешными, но исходным пунктом для нее служило то, что Мадлен двигали те же чувства, что и ей самой. Ненависть и месть.
Может быть, ненависть тоже может очищать?
Виктория глубоко вдохнула, прежде чем задать вопрос, не в последнюю очередь ради которого она приехала сюда.
– Вы помните, что я родила ребенка, дочь?
– Конечно. – Старуха вздохнула. – Я помню и то, что ее звали Мадлен.
– Что еще вы о ней знаете? – Виктория ощутила, как напряглись мышцы.
Она глубоко раскаивалась, что не боролась за своего ребенка более жестко, что не защищала свою малышку, не прижимала ее к себе, не следила, чтобы та спала ночью, ничего не боясь.
Она могла, она должна была бороться – но оказалась слишком слабой для этого.
Слишком изломанной, полной ненависти ко всему.
Тогда ненависть была исключительно деструктивной.
– Я знаю, что она попала в беду. – Лицо Софии стало беспомощным, морщины словно углубились, когда она отвернулась к окну. – И еще знаю, что ее свидетельства так и не вылились в судебное разбирательство, – продолжила она, помолчав. – Должна добавить – к сожалению. У меня была долгая карьера в медицине, и я видела подобное раньше, но…
– Но? – Виктория разозлилась. – Откуда вы знаете, что она попала в беду?
Старуха опять вздохнула. Взяла сигарету, приоткрыла окно и, не делая попыток закурить, просто катала ее между пальцами.
– Я следила за историей Мадлен, у меня был знакомый в копенгагенской больнице. То, что с ней случилось, – чудовищно…
– Так что случилось?
Ей показалось, что в мутных глазах Софии Цеттерлунд промелькнула какая-то искра.
– Дай мне прикурить, будь добра. Не знаю, куда я дела зажигалку. От никотина мне лучше думается.
Виктория достала свою зажигалку и угостилась сигаретой из старухиной пачки.