Данил Корецкий - Шпионы и все остальные
— Ну-у, это вряд ли. Бруно — импульсивный малый, только и всего, — сказал Трепетов. — В морду может дать. Но самостоятельную игру… Это уж слишком!
— Ну, может, ему кто-то помогает…
— Кто?! И чем тут помогать? Ведь Змейский, согласись, и в самом деле дрянь порядочная, и все об этом знают!
— Во-первых, Змейский — депутат Государственной думы, — с раздражением ответил Сулимов. — Во-вторых, он — патриот! Какой-никакой, но у него позиция есть — ясная, твердая, патриотическая! Ориентиры есть! С ним работать можно! Мы знаем, чего от него ждать, он послушен и предсказуем! Он управляем! А чего можно ждать от твоего Бруно?!
— Погоди, Кир, не заводись. Давай начистоту: Змейский сам виноват. Знаю я его ориентиры. И ты знаешь. Орет про патриотизм, про патриотическое воспитание, про поддержку отечественного производителя… А сам кучу денег огреб, работая на этого вампира, на Мердока, которому даже я, человек небрезгливый, руки не подам. Катается себе на дорогих иномарках, дочек в Гарвард отправил учиться. Ну и хорошо, и молчал бы в тряпочку. Вот как я, например. Так нет — орет, строит из себя невесть что. Совесть все-таки надо иметь!
— Вот видишь, Семен, — произнес Сулимов медленно и как бы задумчиво. — А ты спрашиваешь, кто ему помогает. Ты же в контрах со Змейским!
— Ты думаешь, это я его научил? — ужаснулся Трепетов. — Я что, идиот? У меня одних только яхт четыре штуки… И моя старшая, заметь, учится в одном колледже с дочками Змейского! Хотя при всем при этом, заметь, я не учу народ, как правильно любить свою Родину!
Сулимов сжал губы и пошагал дальше. Трепетов двинулся следом. Садовая дорожка впереди делала крутой поворот и вела обратно, к загадочно светящемуся в темноте стеклянному кубу трепетовской усадьбы. Видно было, как в столовой горничная убирает со стола, а в комнате через стенку Маша в одних трусах ходит взад-вперед, разговаривая с кем-то по телефону.
— Дело не только в этом, — рассматривая Машу, сказал Сулимов. — Просто создается впечатление, что этот карлик не так прост, как мы думали вначале. И что это подстава, для того, чтобы взорвать проект «Династия» изнутри!
— Побойся бога, Кирилл! — Трепетов схватил его за руку. Сейчас он действительно испугался. — Если ты напоешь эту фигню своему шефу, то мне конец! Но ведь не я тебе его рекомендовал! Ты сам приехал ко мне и потребовал, чтобы он принял участие.
— Вот это единственное, что тебя оправдывает.
— Хорошо, что ты это понимаешь, хорошо, что хоть что-то меня оправдывает, — скороговоркой зачастил Семен Романович. — Я тут вообще ни при чем! Бруно изменился, Кирилл, действительно изменился! Охрана докладывает, что он стал читать книги, освоил компьютер, у него появились другие манеры… Но я-то при чем? Давай вообще этот гребаный проект закроем! Кстати, где он сейчас живет? Если мои апартаменты ему не подошли…
— Комната дога? Для ключевой фигуры особо важного правительственного проекта это действительно неподходящее жилье!
— Но раньше оно его вполне устраивало… Может, еще по рюмочке? Что-то холодно стало.
Сулимов отрицательно покачал головой.
— Вот что, Семен. Дело очень серьезное. Когда закрывать проект — не тебе решать. И удастся ли это сделать? Никто не знает. Джинн выпущен из бутылки, за ним идут уже двести тысяч человек! Но боже тебя упаси что-либо предпринимать! Надеюсь, про его место жительства ты спросил без определенной цели…
— Да ты что, Кирилл! Ты думаешь, я хотел его… Да у меня и в мыслях этого не было!
Они подошли к главному входу, остановились у крыльца. Там уже стоял удлиненный черный БМВ Сулимова; шофер вышел им навстречу и открыл пассажирскую дверцу.
— Может, зайдешь?
— Поеду, — буркнул Сулимов. — Много дел.
Дверца едва слышно хлопнула. Машина развернулась, выехала на подъездную дорожку. Ворота бесшумно разъехались в стороны. БМВ резко газанул и с ревом умчался прочь. Трепетов долго стоял и смотрел вслед, даже когда габаритные огни растворились в темноте.
— Возможно, это начало конца, — сказал Трепетов, обращаясь неизвестно к кому. — Проклятый карлик!
Он вытер ноги о коврик и вошел в дом.
«…Ростов не верил своим глазам, и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седой спиной и наеденным красноватым брюхом…»
Не отрываясь глазами от страницы, Бруно нашарил пальцами стакан с виски. Отпил. Выдохнул через сжатые зубы.
— Жрать надо меньше! — веско произнес он. — Что ж ты за волк, братское ты сердце, если у тебя брюхо наеденное?.. Да еще и красное к тому ж?
Он то ли удивленно, то ли укоризненно покачал головой, поставил стакан на место и опять уткнулся в книгу.
«… — Караюшка! Отец!.. — плакал Николай.
Старый кобель, со своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятал хвост между ног и наддал скоку…»
Бруно схватил стакан, одним глотком допил виски.
— Правильно! Вали оттудова скорей! И не оглядывайся! — пробормотал он. — И брюхо-то прибери!
Видно было, что книга «захватила его до самых кончиков нервных окончаний», как любил говорить он сам.
В комнате — небольшом кабинете или спальне — царил особый беспорядок, какой бывает при переезде. В одном углу стояли составленные друг на дружку несколько картонных коробок, в другом грудой лежали книги — связанные в стопки и просто россыпью; посередине комнаты высился наполовину собранный книжный шкаф, валялись упакованные в пергамент деревянные щиты и планки. Стол, за которым сидел Бруно, стоял у самого окна. Здесь тоже лежали книги: гоголевские «Петербургские повести», «Гоголь в жизни» Вересаева, томик пьес Чехова, «Бегущий человек» Кинга, — из каждой торчало множество необычных закладок вроде ножей для метания или разорванных сигаретных пачек. Здесь же стоял ноутбук и лежал айпад в чехле.
За окном виднелся темный парк, кое-где прореженный электрическим светом, дальше — огни Останкинской башни.
Тук-тук.
Дверь приоткрылась, показалась кукольная головка в светлых кудрях.
— Бруно, мы в кухне закончили прибираться. И ужин накрыли, если что, — прозвучал тонкий голосок, который и в самом деле мог принадлежать персонажу из мультфильма. — Еще не проголодался?
— Сейчас. Да. То есть нет, — отрывисто и невпопад сказал Бруно, продолжая смотреть в книгу. — Ладно, я приду. Отвали.
— Хорошо. Мы ждем.
Дверь закрылась. Бруно вздохнул, встал из-за стола, с сожалением закрыл светло-охристый томик с надписью «Война и мир» на обложке. Посмотрел на часы. Было без нескольких минут десять вечера.
— Во, б…дь!!! — пораженно произнес Бруно, видно, вспомнив о чем-то важном. — Романыч!!!
Он хлопнул себя по лбу и повторил:
— Б…дь! Вот б…дь!
Он заметался по комнате, подлетел к картонным ящикам, с хрустом выдернул оттуда ярко-красную куртку, быстро надел ее и собрался куда-то бежать. Взгляд его вдруг упал на охристый томик. Он замер, оглянулся по сторонам. Вернулся к столу. Озадаченно почесал в затылке. Еще раз взглянул на часы. На грубом лобастом лице появилось выражение муки.
— Да вашу мать! — вскрикнул он. — Да чего я там забыл! Да все равно ж я опоздал!
С этими словами он облегченно вздохнул, долил в стакан из большой квадратной бутыли с черной этикеткой, уселся за стол, не снимая куртки, и снова раскрыл томик.
На некоторое время Бруно застыл без движения, впившись глазами в буквы и держа забытый стакан в руке. Он читал медленно, потея и шевеля губами, иногда возвращался к прочитанному и снова просеивал через себя слова. Когда ему понадобилось перевернуть страницу, он вспомнил про виски, отпил и поставил стакан на стол.
«…Очевидно было и для охотников, и для собак, и для волка, что теперь все кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данило, привстав, сделал падающий шаг и всею тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данило прошептал: „Не надо, соструним“, — и, переменив положение, наступил ногою на шею волку…»
Бруно поерзал на стуле, хлопнул рукой по столу.
— Дурак! Ну как же так! Э-эх! Что ж ты, братское сердце! Ай! Ай! — бормотал он, едва не рыдая. — Надо ж было сразу когти рвать, а не понты колотить! Доигрался, волчина, раздолбай толстобрюхий!
Он буквально разрывался между сочувствием к старому волку и симпатией к Николаю Ростову, который этого волка травил. Вот это было странно. Раньше такого с Бруно не бывало. Раньше все было просто. Он бился за свое место под солнцем, он стучал в кумпол, ломал челюсти, крушил стулья и пивные бокалы о чьи-то головы и не особо при этом переживал. Не разрывался. Не тер глаза кулаками и не наливался виски от непонятного чувства внутри… Что с ним вообще такое происходит?!
