Аметисты Серафимы Суок - Алина Егорова
После урока, стоя в туалете, Зося прикладывала к ране добытое в столовой бумажное полотенце.
Больше всего было жаль новых колготок. На месте удара образовалась дыра, петли неумолимо поползли вниз. Зашить так, чтобы шов остался скрытым юбкой, не получится. Это были ее единственные целые колготки.
Жаловаться некому. Для учителей она всегда «сама во всем виновата». Дома до нее никому нет дела. Немногочисленным подругам о таком не расскажешь – не поймут, да и не хочется выглядеть в их глазах пострадавшей, то бишь проигравшей.
Шпыряков даже ничего не заметил. Для него это был один из обычнейших эпизодов его школьной жизни. «А че такого? Она сама виновата! Не надо было ко мне садиться», – сказал бы Саня в свое оправдание, если бы кто-нибудь его об этом спросил. Чтобы за ним не закрепился обидный статус жениха Зоськи, Шпырь потом в красках рассказывал пацанам, как он вмазал Сапожниковой.
Случись подобное с любой другой девочкой, ее родители уже ломились бы в кабинет директора, требуя исключить обидчика из школы и разобраться с педагогами, допустившими столь вопиющее происшествие. С другими детьми такого и не случалось – по причине наличия у них нормальных семей, где защитят и поддержат, научат выходить из конфликтов.
У Зои Сапожниковой в семье никакой поддержки и близко не было. Хоть и не в детском доме, она росла сама по себе.
После смерти мамы отец Зои стал сильно выпивать. С работы его выгнали, с тех пор он нигде долго не задерживался. От прежнего финансового благополучия семьи не осталось и следа.
К восьми годам Зои ее отец пропил последние стоящие вещи. Часто в доме не было еды, родитель попросту забывал о том, что малолетнюю дочь необходимо кормить, а когда вспоминал, пытался накормить любыми оставшимися продуктами.
Однажды он налил ей стакан сливок. Жирных, холодных, из единственного уцелевшего стакана из красивого набора с журавлями, чудом оставшегося от той еще их прежней жизни. Хуже сливок было налитое в металлическую кружку из-под зубных щеток растительное масло.
От столь своеобразного обеда Зоя спаслась бегством. Отец свирепел, рыча ей вслед проклятия и подспудно радуясь само собой решившейся проблеме: значит, не голодная.
Он продолжал заглушать свое горе алкоголем, в то время как дочь была вынуждена слоняться по улицам в ожидании, когда он уснет.
В жизни Игоря Сапожникова иногда случались проблески – это когда он решал завязать с пьянством и начать новую жизнь. Зоя помнила, как отец привел ее на вещевой рынок и накупил обновок: зимнюю куртку, сапожки, шапку и зачем-то сандалии, из которых к лету она выросла. А еще отец заплатил соседям из квартиры напротив пятьдесят рублей, чтобы они накормили ее ужином.
Было в той дымящейся тарелке с манной кашей, которую принесла в их квартиру тетя Люба, что-то унизительное. За крупную купюру в руках отца, которой он с гусарской щедростью расплатился с соседкой, Зоя испытывала стыд.
А потом в их доме появилась тетя Лера. Злые языки называли ее то бедняжкой, готовой на все ради крыши над головой, то алчной пройдохой, намеревающейся эту самую крышу прибрать к рукам, а чаще – полоумной, взвалившей на себя алкаша с девчонкой.
У тети Леры была короткая, словно вдавленная в туловище, шея. Она приехала в Кириши из Новгородской области, как потом узнала Зоя, сбежала из родительского дома с таким же беспробудным пьяницей. Ей было чуть больше тридцати, и расти она в иной семье, никакая нужда не привела бы ее в безрадостный дом Сапожниковых. Своих детей у тети Леры не случилось, что-то там не вытанцовывалось из-за здоровья.
Она и растила Зою. Нет, не как родную – без материнского тепла и заботы, но не обижала ее. У тети Леры с отцом складывалось не все гладко, так что ей было не до Зои.
Тетя Лера Зою не удочеряла. Отцу она приходилась женой, а ей – никем. В матери не набивалась и в душу не лезла, видела, что девочка скучает по погибшей маме, за что Зоя была ей очень признательна.
Они могли бы стать родными если не по крови, то духовно и даже официально, оформив все документы, но не сложилось: по малолетству Зое не хватило мудрости вести себя с вошедшей в их дом женщиной более приветливо, а тете Лере – терпения и душевных сил приручить девочку.
Зоя сразу стала относиться к новой жене отца вежливо, но с нескрываемым холодком. Она будто бы боялась потерять последнюю эфемерную ниточку, связывающую ее с мамой.
Зоя заранее установила перед собой невидимую стену, не позволяющую никому к ней приблизиться. Обращалась к ней на «вы», как ко всем взрослым, и «тетя Лера».
Первое время тетя Лера пыталась обогреть Зою, но без встречного желания ее инициатива затухла. Так они и жили, не мешая друг другу, с редкими разговорами ни о чем. И все-таки тетя Лера здорово помогла им с отцом, вела их скудное хозяйство. Она и отца удерживала от того, чтобы он опустился окончательно, и за Зоей худо-бедно, но все же приглядывала.
Тете Лере о происходящем рассказывать было бесполезно, отцу тем более. Отец, как обычно, пребывал в запое и лыка не вязал. Измученная его пьянством, тетя Лера вечно лежала с больной головой, а когда головная боль утихала, принималась наводить порядок, бубня при этом «сбегу из этого сумасшедшего дома».
Зоя очень боялась остаться без тети Леры. Она понимала, что на этой женщине держится их дом, и страшно было представить, во что он превратится, когда тетя Лера сбежит.
Грязь, табачный дым с тошнотворным запахом алкоголя, гора немытой посуды и батарея пустых бутылок. Холод от вечно открытой для проветривания форточки, входная дверь нараспашку, вереница собутыльников. Отец окончательно все пропьет, а что не успеет пропить, то растащат его гости.
* * *
Саня Шпыряков Зое часто снился. Он, как и мама, просил найти аметист. Его аметист. Зоя во сне негодовала: с каких пор Шпырь считает аметист из маминых бус своим?! Но в тех снах ее как бы не было, она наблюдала за происходящим со стороны.
Кроме Шпырякова Зое снилась и Иванючина. Ей тоже был нужен пропавший аметист.
Зоя и леску выбирала, насколько позволяли отверстия, толстую и узлы на ней завязывала крепко, а только не помогало ничего. Это было похоже на безумие: рассыпались бусы, и потом обязательно кто-то умирал.
Все умершие начинали ей сниться. И если приходившая во сне мама вызывала
