Письмо с того берега - Анна Князева
– Истекающий кровью, с оторванными ногами и, как написал сам Шарбонье, вмерзший в лед, он был спасен благородными солдатами неприятеля.
«Русские офицеры и солдаты подбирали этих несчастных, чтобы покормить, укутать их чем-нибудь потеплее и вместе со своими же ранеными отправить в госпиталь. При всем ожесточении на французов и бедствия березинской переправы, наши страдания казались им достаточными, чтоб с нами примириться».
– Что было с ним после этого? – поторопила мужа Нинель Николаевна.
– Мишеля Шарбонье отправили в полевой госпиталь, потом в госпиталь в Вильно, где он долго лечил свои раны. – Продолжил Федор Павлович. – Разумеется, Шарбонье остался калекой, но власти нашли для него пристанище в доме местного жителя. У хозяина дома была молодая дочь по имени Каролина. В конце концов Мишель и Каролина поженились. Шарбонье очень лаконично описывает сцену их объяснения.
Профессор снова начал читать и переводить:
«Я все же осмелился сказать Каролине, что готов за нее умереть. Она же мне ответила следующее: я тоже за вас умру».
– Не очень-то романтично, – заметила Нинель Николаевна.
– Зато какая силища чувств! – Закрыв тетрадь, сказал Федор Павлович. – Предстоит еще большая работа, ведь я намерен сделать полный перевод рукописи. Теперь о том, чего вы так долго ждали: имя Алекса Курбатова в мемуарах действительно упоминается. Шарбонье описывает интереснейшую сцену драки с русским офицером на кладбище. В ближайшее время я переведу ее полностью. Прошу немного подождать.
– Жаль… – разочарованно выдохнула Элина.
– Мы подождем, – заверил его Богдан. При взгляде на него, могло сложиться впечатление, что он был готов на любые трудности, лишь бы находиться рядом с Элиной.
Заметив, что Астахов чем-то обеспокоен, Элина спросила:
– Что-нибудь случилось?
– Не хотел пока говорить, – начал он.
– Терпеть не могу эту твою привычку! – воскликнула Нинель Николаевна. – Раз начал, то говори.
– Когда я услышал историю про вырванные листы из дневника Александра Курбатова, так расстроился, что просто не находил себе места. Вчера позвонил приятелю, который работает в Москве в исторической библиотеке и спросил о случившемся. Он заказал дневник, весь его пролистал и не нашел никаких повреждений.
– То есть, дневник цел и все страницы на месте? – уточнила Элина.
– Именно так. – Подтвердил профессор. – И что примечательно: Лутонин в обозримом прошлом не заказывал дневник, и с ним не работал. А, вот, Навикас работал с ним постоянно.
– Нам он об этом не сказал. – Проговорила Элина. – Сделал вид, что узнал о существовании дневника Курбатова только от вас.
– Но и это еще не все. – Вздохнул Астахов. – Я выяснил, что на кафедре Артура Яновича нет аспиранта Лутонина. Если задуматься, то все это очень не похоже на профессора Навикаса. Я знаю его как человека с подлинной страстью к науке.
– Страсти бывают разные. – Многозначительно проронила Элина.
– Да-да! – поспешил согласиться с ней Федор Павлович. – Во истину, чужая душа – потемки.
По дороге в гостиницу Элина и Богдан обсудили ситуацию с дневником Курбатова.
– Лутонин никакой не аспирант. Диссертацию он не пишет, и значит, дневник ему был не нужен.
– Вероятно, дневник был только предлогом для общения с тобой, – предположил Богдан.
– Чтобы не терять из виду открытку? Но, ведь у них была фотография, текст они знали. Для чего им оригинал?
– Думаю, что скоро все прояснится.
По прибытии в гостиницу Элина попросила Богдана сбросить на ее телефон фотографию открытки, присланную секретарем маркизы де Крюссоль. После этого они разошлись по своим номерам.
Около трех часов ночи на тумбочке Филиппова зазвонил телефон.
– Да… – ответил он недовольно.
Из трубки прозвучало:
– Это Элина Коганн.
– Какого черта вы звоните мне ночью?
– Я знаю, где сейчас Навикас.
– Говорите…
– Навикас в Несвиже. Через два часа мы с Богданом выезжаем туда.
Глава 25
Несвиж
Филиппов потребовал объяснений в первые минуты пути после того, как сел в машину Богдана:
– С чего вы решили, что Навикас и Лутонин в Несвиже?
– Мне в голову пришла одна мысль, и я уже не могла от нее избавиться, – начала Элина.
– Мне нет дела до ваших навязчивых идей. Давайте по делу.
– После возвращения от Астаховых я решила, как следует рассмотреть фотографию открытки Мишеля Шарбонье, которую прислал секретарь маркизы.
– Ну-ну-ну! – Торопил Филиппов.
– Я, как и Богдан, задумалась над тем, для чего офицер привел поименный список погибших в письме к любимой женщине. Другу, товарищу, брату – другое дело. Но любовнице – зачем? Какое ей дело до этих мертвецов?
– Уважаемая Элина Павловна, – произнес полусонный Иван Макарович. – Я очень сомневаюсь в смысле нашей поездки.
Обидевшись за Элину, в разговор вмешался Богдан Апостолов.
– Дослушайте до конца, потом сомневайтесь.
– Вспомните строчки из открытки Шарбонье, которую обнаружил Файнберг. – проговорила Элина.
– Откуда мне помнить? Я ее не читал. – Буркнул Филиппов.
– В тексте, кроме просьбы сберечь его предыдущее послание есть интересная фраза, суть которой сводится к тому, что Шарбонье воспользовался известным правилом: если хочешь что-то надежно спрятать – прячь на видном месте.
– Так и написал?
– В точности не воспроизведу, но смысл такой. А теперь вернемся к открытке со списком имен похороненных товарищей. – Элина помолчала и потом раздельно проговорила: – Имен и фамилий. Несмотря на то, что место для письма в открытке ограничено, Шарбонье написал их полностью. Я начала с фамилий…
– И что же? – спросил следователь.
– Первая фамилия – Мартен. Это одна из самых распространенных фамилий во Фрнции. То же самое касается второй по списку фамилии Дюран. – Она заглянула в телефон и прочитала: – Дюбуа, Моро, Бертран, Лоран, Лерой, Фурнье, Жерар, Ламбер и Лефевр – самые распространенные французские фамилии. Это все равно, как у русских: Иванов, Петров, Сидоров.
– Каким будет вывод?
– Фамилии взяты с потолка, они – это первое, что пришло в голову Шарбонье.
– Но зачем же ему было сочинять подобную небывальщину?
Увлекшись, Элина не ответила на вопрос следователя и продолжила:
– Теперь я прочитаю вам имена этих товарищей и озвучу аналогичные из русского языка.
– Так-так… Интересно.
– Пьер – это Петр. Андрэ – это Андрей, – начала перечислять Элина.
Филиппов ее перебил:
– И что в этом необычного?
– Жан – это Иоанн, Жак – это Иоаков, Бартелеми – это Варфоломей, Маттиас – это Матвей, Тома – это Фома, Тадеус – это Фаддей, Саймон – это Симон. И, наконец, Джюде – это Иуда.
– Хотите сказать… – невразумительно проронил Филиппов.
– В открытке приведены имена одиннадцати апостолов, которых Шарбонье зарыл в землю! – не выдержав проорал Богдан.
– Да, нет! – Иван Макарович отмахнулся от этой вздорной идеи, как от назойливой мухи. – Бред! Абсолютный бред.
Элина начала говорить настойчиво,
