Преступные игры гения - Галина Владимировна Романова
– Как тебе удалось заманить ее на пустырь?
– Сказал, что надо попробовать сделать еще одно фото на природе. Она согласилась. Шла охотно. Потом все было быстро. Сбрил ей волосы. Съездил на дом к Осетрову. Благо было недалеко. Измельчил волосы в машинке для утилизации мусора. Нарочно оставил пряди на барабане. Мне очень хотелось, чтобы вы начали Валеру подозревать. Но он снова соскочил! И стал догадываться. Думаю, Пеклов поделился с ним подозрениями. Пришлось разрабатывать еще один план. Честно? Я думал, Дима выпьет тот чай сам, уснет за рулем и они попадут в аварию. Очень мне не хотелось марать руки о мужика. Это не мой профиль. Но чай выпил Осетров, – он широко улыбнулся и даже потрепал ее по щеке. – Не делай таких глаз, Анюта. Я ехал за ними. Все видел. И Осетрова увез, а потом убил, когда Дима пошел на заправку. Быстро скрылся с места. Поймал попутку, доехал до заправки. Машину оставлял в посадке. Быстро вернулся в город.
– Пеклов где скрывался?
– О, это отдельная история! Он ведь ко мне прибежал за помощью, когда его в розыск объявили. Помоги, трясется. Или меня посадят! Я и помог… Ладно, на этом все, Анюта. Нам пора начинать.
У нее было всего лишь пять секунд, когда Рыжов встал со старого венского стула, потянулся за шприцем с мутной жидкостью. Тот заранее был приготовлен и лежал на верстаке художника. В тот самый момент, когда он на мгновение отвел от нее взгляд, она и ударила…
Глава 31
Анна Егоровна сидела на своей кухне с окнами на дорогу со скорбно поджатыми губами. Ей буквально все не нравилось в ее жизни.
Перво-наперво, соседи.
С одной стороны – многодетная семья. Нет, они обеспеченные и благополучные. Даже очень! У папы своя машина, у мамы своя, у старшего сына своя. Двое средних с визгами и криками гоняют по поселку на электросамокатах. Младшая девочка…
Ну девочка же! Ей бы коляски с куклами катать, а она целыми днями носится по участку на радиоуправляемой машинке и тоже орет во все горло.
А у них еще и собаки. Целых три. Они визжат, лают, скулят.
Ну что за жизнь!
Анна Егоровна даже иногда мечтала об алкоголиках по соседству. От тех какой шум? Напились и спят. Проснулись, похмелились и снова спят. А тут целая многодетная благополучная семья с гостями по выходным, с песнями под гитару. Никакого покоя!
С другой стороны дом художника Осетрова. Приличным же человеком был при жизни, чего же докучает людям после своей кончины?! Какие-то огни в окнах. Странные, мелькающие, перемещающиеся из комнаты в комнату. Стоны, скрипы. Бррр, кто угодно свихнется. Ее братец вон, кажется, и свихнулся на почве неудобного соседства.
Что удумал, а! Облюбовал себе место на чердаке.
– Там я себе оборудую личное пространство, – заявил он ей неделю назад. Чтобы никто посторонний, ты, Нюра, в том числе, не смел туда носа совать…
Три дня на чердаке велись ремонтные работы с привлечением мастеров дорогостоящей фирмы. Анна Егоровна намеренно поинтересовалась расценками у одного из рабочих бригады. Когда тот озвучил стоимость ремонта, она не могла говорить целых три часа. Так была потрясена.
Бригада строителей съехала. Им на смену приехали мебельщики и какие-то девчонки с портьерами. Еще два дня ушло на благоустройство личного пространства ее чудаковатого брата.
– Все, управился? – спросила, не выдержала, у него вчера за ужином Анна Егоровна. – Все сбережения спустил?
– Твое какое дело? – ответил он ей в своей обычной манере – меланхолично.
– А хоронить кто тебя будет? На что?
У нее даже губы задергались от вопроса. Точнее, от его реакции. Он рассмеялся, мерзавец такой! И спросил:
– Считаешь, что переживешь меня?
Она растерялась и ничего ему не ответила. А потом весь вечер думала над ответом. И сочла, что пережить брата совсем не хочет. И хотела ему об этом сегодня сообщить. Только не знала как!
По этой причине и сидела теперь со скорбно поджатыми губами. И слушала, как он ходит по чердаку, напевая бравурные марши. Близилось время чаепития. Они обычно делали это вместе. Покупали сладости по очереди. Пили чай, сидя напротив друг друга. И почти не разговаривали. Потому что знали: стоит завести разговор, непременно поссорятся.
Вчера к чаепитию он не спустился с чердака. И к ужину тоже. И она затосковала. И сегодня Анна Егоровна решила испечь пирог перемирия. Это был его любимый пирог: песочный со сливами и взбитыми сливками. Запахи из духовки носились по дому такие, что он не мог их не услышать. И все равно к чаю не шел.
– Ладно… – прошептала она, вставая. – Если Магомед не идет к горе…
Она взяла блюдо с пирогом в руки и пошла вверх по лестнице на чердак. Открыла дверь в его новые апартаменты и застыла с открытым ртом. Братец стоял возле слухового окна, отодвинув штору и рассматривая что-то на участке покойного художника в бинокль.
– Что ты делаешь? – спросила она, потому что он никак на ее появление не отреагировал. – Подсматриваешь?
– Нет, я наблюдаю, дорогая сестра, – неожиданно мягко отреагировал брат. – Ты с пирогом?
– Да.
– Молодец. Мне желудок сводило от ароматов. Молодец. Сейчас, еще минута, и я весь твой. Будем пить чай. Я уже накрыл. И, честно, ждал, когда ты придешь с этой пальмовой ветвью.
Анна Егоровна нашла взглядом небольшой круглый столик в самом углу. На нем стояли две чайные пары, пузатый фарфоровый чайник с электрическим шнуром, сахарница. Возле стола примостились два низких удобных креслица.
Она поставила блюдо с пирогом в центр стола. Подошла к брату. Тронула его за плечо:
– Я не хочу тебя пережить, братишка. Ни в коем случае. Живи долго…
Спина под широкой футболкой напряглась. И брат ответил ей непривычно глухим голосом:
– Я без тебя тоже не стану, Анюта. Не смогу. Мы друг у друга – это все, что нам осталось.
Он повернулся, быстро поцеловал ее в лоб. И снова замер с биноклем у окна.
– Что ты там высматриваешь?
Она попыталась заглянуть через его плечо в окошко. Но оно было слишком маленьким, а брат – довольно упитанным. У нее ничего не вышло.
– Вчера днем в ворота въехала машина, – почему-то шепотом проговорил он. – Молодой парень… Он бывал, к слову, у Осетрова. Довольно часто. Газоны стриг и кустарники. Я бы и внимания не обратил. Но!.. Он вытащил из машины женщину. Пьяную! Взял ее на руки и потащил в гараж.
– Господи! – пробормотала Анна Егоровна и попятилась. – Почему в гараж?
– Я счел, что у парня нет ключей от дома. После смерти художника его опечатали. А вот от гаража – запросто. Он же работал на него. Имел доступ к инструментам.
– И теперь он возит туда пьяных шлюх? Развлекается?
– Видимо, да. Но…
– Но что?
– Прямо перед твоим приходом эта девушка выбралась на улицу. Все такая же пьяная. И голая, представляешь! Упала на траву и спит! Какое бесстыдство! – с неожиданным восторгом произнес брат. – Белым днем, голышом, в клумбе.
И Анна Егоровна неожиданно усомнилась в своем порыве примирения. Его действия походили…
Похоть она расслышала в его словах, вот!
– Дай взглянуть, – потребовала она и резким ловким движением вырвала у него бинокль.
Он не стал с ней спорить и бороться. Отошел от окна на метр. А она, взяв в руки бинокль, долго настраивала резкость под свои глаза. А когда настроила, громко крикнула:
– Вызывай полицию немедленно! Не стой столбом, ну!
Он уже держал телефон в руках и набирал нужную комбинацию цифр.
– А что им сказать-то? Что пьяная шлюха спит в клумбе покойного художника? – прошептал он.
– Скажи, что на соседнем участке лежит сотрудница полиции,
