Пуаро расследует. XII дел из архива капитана Гастингса - Агата Кристи
Таким образом, легкомысленно отвергнутые, мы отыскали лестницу и по ней спустились в холл. Доктор Хокер был сам не свой от возбуждения.
– Ну, ни дать не взять – начало романа, да? Потрясающе. Прочтешь о таком – нипочем не поверишь.
Пуаро молчал. Он пребывал в глубокой задумчивости. За весь вечер он почти не раскрыл рта.
– А что скажет наш главный детектив, а? – спросил Хокер, хлопнув его по спине. – Вашим серым клеточкам на сей раз не над чем потрудиться?
– Вы так считаете?
– А что бы это могло быть?
– Ну, например, там есть окно.
– Окно? Но оно же на шпингалете. Никто не мог бы ни забраться ни выбраться таким путем, я специально обратил внимание.
– А что побудило вас обратить на него внимание?
Доктор выглядел озадаченным, а Пуаро поспешил объяснить:
– Я имею в виду шторы. Они не были задернуты. Что немного странно. И еще кофе. Это был очень черный кофе.
– Э-э-э, а что с ним не так?
– Очень черный, – повторил Пуаро. – В связи с этим давайте вспомним, что было съедено весьма небольшое количество рисового суфле, и мы получим… что?
– Вздор, – рассмеялся доктор. – Вы морочите мне голову.
– Я никогда никому не морочу голову. Гастингс знает, что я совершенно серьезен.
– Но я не понимаю, к чему вы клоните, – признался я. – Уж не слугу ли вы подозреваете? Он, наверное, связан с бандой и добавил в кофе какой-то наркотик. Полагаю, его алиби проверили?
– Несомненно, мой друг. Но меня интересует алиби синьора Асканио.
– Вы думаете, у него есть алиби?
– Вот это меня и беспокоит. Я уверен, что на этот счет вскоре все станет ясно.
Газета «Дейли Ньюсмонгер» дала нам возможность узнать о дальнейших событиях.
Синьора Асканио арестовали и обвинили в убийстве графа Фоскатини. Даже за решеткой он отрицал, что знаком с графом, и заявил, что не бывал вблизи Риджентс-корта ни в тот вечер, когда произошло преступление, ни накануне утром. Юноша исчез бесследно. Синьор Асканио прибыл с континента в одиночку за два дня до убийства и поселился в отеле «Гросвенор». Все попытки найти его спутника успехом не увенчались.
Впрочем, Асканио не был осужден. Сам итальянский посол вступился за него во время разбирательства и дал показания, что Асканио в день убийства пробыл с ним в посольстве с восьми до девяти вечера. Заключенного освободили. Естественно, многие решили, что это убийство было из разряда политических, и его попросту не хотели предавать огласке.
Пуаро проявлял живейший интерес ко всему, что относилось к этому делу. Я был несколько удивлен, когда однажды утром он вдруг объявил, что к одиннадцати часам ожидает посетителя, и что этот посетитель не кто иной, как сам Асканио.
– Он хочет посоветоваться с вами?
– Отнюдь, Гастингс. Это я хочу посоветоваться с ним.
– О чем?
– Об убийстве в Риджентс-корте.
– Вы собираетесь доказать, что это он убийца?
– Человека нельзя дважды судить за одно и то же преступление, Гастингс. Постарайтесь придерживаться здравого смысла. А вот и наш друг звонит в дверь.
Несколько минут спустя синьор Асканио был препровожден в комнату – маленький, щуплый человек с вороватым взглядом. Он остался стоять, и глаза его подозрительно шныряли от одного из нас к другому.
– Мсье Пуаро?
Мой бельгийский друг легонько похлопал себя по груди.
– Присаживайтесь, синьор, прошу вас. Вы получили мою записку. Я полон решимости докопаться до сути этой загадки. В какой-то мере вы можете мне в этом помочь. Давайте начнем. Вы вместе с другом… посетили покойного графа Фоскатини утром в субботу девятого…
Итальянец сделал сердитый протестующий жест.
– Ничего подобного. Я присягнул в суде…
– Верно… и у меня на этот счет появилась одна маленькая идея: вы солгали под присягой.
– Вы мне угрожаете? Ба! Но я вас не боюсь. Меня оправдали.
– Вот именно. И поскольку я не идиот, я вам угрожаю не виселицей, а оглаской. Публичной оглаской! Вижу, что вы не любите это слово. Я так и думал, что не любите. Была у меня такая маленькая идея, а мои маленькие идеи, знаете ли, очень для меня ценны. Ну же, синьор, ваш единственный шанс – быть со мной откровенным. Я не спрашиваю, чьи оплошности привели вас в Англию. Мне достаточно знать, что вы прибыли с особой целью – повидать графа Фоскатини.
– Никакой он не граф, – проворчал итальянец.
– Я уже обратил внимание, что в «Готском альманахе» его имя ни разу не упомянуто. Впрочем, графский титул очень популярен среди профессиональных шантажистов.
– Полагаю, я тоже могу говорить откровенно. Вам, судя по всему, известно немало.
– Я с определенной пользой применил мои серые клеточки. Итак, синьор Асканио, вы пришли к покойному в субботу утром – верно?
– Да. Но я не приходил к нему на другой день вечером. Не было нужды. Я все вам расскажу. Некая информация касательно человека, занимающего в Италии очень высокое положение, попала в руки этого негодяя. В обмен на бумаги он потребовал крупную сумму денег. Я приехал в Англию, чтобы решить этот вопрос. В то утро пришел к нему согласно предварительной догворенности. Со мной был один молодой служащий посольства. Граф оказался более здравомыслящим, чем я предполагал, хотя заплаченная мной сумма все равно была огромна.
– Пардон, а каким образом вы ее заплатили?
– В итальянских купюрах сравнительно небольшого достоинства. Заплатил всё и сразу. Он отдал мне компрометирующие бумаги. Больше я его никогда не видел.
– Почему вы не рассказали все это, когда вас арестовали?
– Моя позиция весьма уязвима, так что я был вынужден отрицать любую связь с этим человеком.
– В таком случае, что вы думаете о событиях того вечера?
– Я могу только предположить, что кто-то намеренно выдавал себя за меня. Насколько я понимаю, никаких денег в квартире не обнаружили?
Пуаро взглянул на него и покачал головой.
– Странно, – пробормотал он. – Все мы обладаем серыми клеточками. И только немногие из нас умеют ими пользоваться. Доброго вам утра, синьор Асканио. Все так, как я себе и представлял. Но я должен был убедиться.
Раскланявшись с гостем, Пуаро вернулся в свое кресло и улыбнулся мне:
– Давайте-ка послушаем, что скажет мсье ле капитэн Гастингс?
– Ну, полагаю, Асканио прав – кто-то выдавал себя за него.
– Вот никогда, никогда вы не используете данные вам Господом нашим серые клеточки. Припомните несколько слов, которые я произнес, покинув в тот вечер квартиру графа. Я обратил внимание, что занавеси на окнах не были задернуты. Нынче у нас на дворе июль. В восемь часов вечера по-прежнему светло. Темнеть начинает в половине девятого. О чем это говорит? У меня сложилось смутное ощущение, что когда-нибудь вы догадаетесь. Но продолжим. Три чашки кофе, как я сказал, очень черного. А зубы графа Фоскатини были изумительно белоснежными.
