Дмитрий Вересов - Скитания ворона
– Софи, оставьте нас, – размеренным, не терпящим возражений тоном проговорил адвокат Зискинд.
Медсестра бесшумно удалилась.
Зискинд показал Нилу на табуретку возле постели больного, сам по-хозяйски уселся в кресло у окна.
– Мсье Корбо, вы нас слышите? Мы разыскали вашего друга…
– Мы, Наполеон Бонапарт! Чего разорался-то, кошерная морда? – прошелестел чуть слышно Филипп. – Я и сам слышу, хоть и слепой, но не глухой же. Разыскал – и славно… Эй ты, алкоголик, дай руку… Сюда вот положи… Теперь чую – и точно ты.
– Фил, я…
– Помолчи пока, жалкие слова для бабы своей побереги. А ты, законник, сходи, проветрись пока. Только далеко не отходи, понадобишься скоро…
Адвокат Зискинд пожал плечами, выразительно посмотрел на Нила, вышел, прихватив свой черный портфельчик.
– Я вот чего сказать-то хочу, – продолжил Фил, услышав звук закрывающейся двери. – Я ведь в долгу перед тобой…
– Фил, о чем ты говоришь, какой долг?..
– Погоди, не перебивай… Сигару твою, что ты мне на сохранение дал, я не уберег… Схоронил, понимаешь, на барже, в самом укромном уголочке, куда ни одна сволочь сунуться не догадается, а она и того, баржа-то…
– Что «того»?
– Утонула, вот чего! Как-то возвращаемся мы с Жажкой с промысла домой – а дома-то и нет, одна труба торчит из воды. Не нырять же, сам подумай…
– И ничего не осталось?
– Только что при себе было… Ну, и пошли мы себе дальше, а что делать, жаловаться некому, и страховку никто не заплатит… Вскорости нашли себе новое пристанище, в подвале под котельной. Не то, конечно, темнотища, да и сырость… Пару зим перекантовались кое-как, а потом здоровье совсем ни к черту стало, еле-еле на улицу выползал. А тут пошел как-то пропитание добывать, и прямо на улице грохнулся, хорошо, добрые люди подобрали, сюда вот определили. Хорошо здесь помирать, самое место, чисто и тихо…
– Не говори так! Тебя вылечат, обязательно вылечат…
– Чушь! Да и не хочу я, давно уж душа на покой просится… Одно только не отпускает, к Боженьке-то, как там Жажка моя, хоть и проблядь последняя, а все живая душа… Ты, парень, разыщи мне ее, понимаю, не просто это, но ты разыщи… Может, так и ошивается у нашего подвала, так я тебе скажу, как его найти… Эй, ты чего лыбишься, я смешное сказал?
И каким зрением углядел слепой клошар улыбку, лишь чуть-чуть тронувшую губы Нила?
– Фил, я хотел тебе сказать, но ты не дал мне и слова вставить… Понимаешь, Жажа… она здесь, внизу, ее не надо искать, она сама нашла меня у входа в корпус, и я сказал, что это моя собака…
– Ты сказал, что это твоя собака… И ты действительно готов заботиться о ней, когда я… когда меня не станет?
– Готов.
– И ты не сдашь ее на живодерню, не пристрелишь, не утопишь, как утопили ту русскую собаку… ну, ты еще рассказывал…
– Я рассказывал? Про Муму?
– Да, да, ее звали Муму… Ты клянешься?
– Я? Да, Фил, я дам ей все, о чем только может мечтать собака.
– Не врешь? Ладно, ступай, приведи мне ее. Ты должен повторить это в ее присутствии… Да, и позови этого адвокатишку пархатого, он тоже нужен.
Чувствуя себя полным идиотом, Нил вышел в коридор.
У окна маялся без дела адвокат Зискинд.
– Он просит вас, – сказал ему Нил. —
А я иду вниз. Помните, та псина, что у входа облизала мне ботинок, а вас облаяла? Так вот, это его собака, он просил привести ее…
Нил замолчал. По коридору деловито трусила Жажа.
И такое мудрое создание – на живодерню? Да никогда!..
– Итак вы, господин Нил Баренцев, проживающий в городе Париже по адресу… в присутствии двух свидетелей, госпожи Софи Пейрак, медицинской сестры, и господина Мохаммеда Диба, служащего охраны, добровольно принимаете на себя все обязательства, сопряженные с обеспечением достойного содержания особы, известной под именем Жажа, собаки, женского пола, порода неизвестна, цвет белый, возраст шесть лет?
– Принимаю.
– Распишитесь вот здесь… и здесь. Свидетели, распишитесь. Благодарю вас. Переходим ко второму документу.
Адвокат Зискинд поправил очки, поднес к глазам исписанный лист гербовой бумаги, откашлялся.
– «Я, Филипп Корбо, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все свое движимое и недвижимое имущество единственному моему наследнику Баренцеву Нилу…» Мсье Корбо, подпишите, будьте добры…
Адвокат положил завещание на разлинованную дощечку, на которой регистрировалась температура больного. Охранник-араб поднес дощечку к груди Филиппа, медсестра вложила ему в руку авторучку и подвела руку к нужному месту.
Филипп поставил закорючку и в изнеможении откинулся на подушку.
– Господа, теперь вы, – обратился адвокат к свидетелям. – Подпишите здесь и здесь, все, вы свободны, благодарю вас. Господин нотариус…
Вызванный по этому случаю штатный больничный нотариус, пожилой, с бархатной бородавкой на носу, с важным видом скрепил документ надлежащими печатями и расписался.
– Вот так, парень, вступай в права наследства… – прошептал Фил, хотел рассмеяться, но только закашлялся.
Кашлял мучительно, долго, прибежавшая по звонку медсестра брызнула ему в рот из ингалятора и сделала укол. Фил схватил ее за руку, по лицу его пробежала судорога. Посиневшие губы шевелились, будто он силился произнести одно короткое слово, но все не получалось.
– Жажа, – догадался Нил. – Он хочет попрощаться с собакой. Жажа!
Он приоткрыл дверь туалета, оттуда пулей выскочила Жажа и прыгнула на грудь Филиппа, перепачкав простыню своей грязной шерстью.
– О! – Медсестра чуть не грохнулась в обморок. – Это неслыханно! Вы привели с собой в палату этого грязного пса и все время прятали его здесь! Это вопиющее нарушение наших правил…
– Да наплюйте вы хоть раз на эти правила! – прошипел Нил. – Вы что, не видите, человек умирает…
– Но антисанитария!
– Черт побери, вот вам на дезинфекцию!
Нил, не глядя, выгреб из кошелька несколько купюр, сунул медсестре, оторопевшей от такого напора.
Жажа лизала впавшие щеки Филиппа, заострившийся нос. Его тощие пальцы перебирали ее густую, серую от грязи, белую шерстку. Потом рука его дернулась, замерла на мгновение, бессильно упала на одеяло.
Жажа тихо завыла.
– Все кончено, – тихо сказал адвокат. – Пойдемте, мсье Баренцев, и заберите вашего пса…
Куча тряпья, среди которой Нил узнал бывший свой шарф, горсть мелочи, рваная пятидесятифранковая купюра, да обшарпанная плоская жестяная коробочка с двумя старыми фотографиями – вот и все, что осталось от старого клошара, единственной, если разобраться, родной души в этом чертовом чужеземье…
– Имущество покойного, – сказал администратор. – Можете забирать.
– Я возьму только фото, на память, – сказал Нил. – И еще, пожалуй, шарф.
– Насчет похорон вы не беспокойтесь, мсье, мы все возьмем на себя. Хорошее кладбище, в Малаков, недалеко от стадиона. Вы только оставьте адрес, по которому мы могли бы выслать счет…
В вестибюле Нил неожиданно для себя увидел адвоката Зискинда.
– Вы меня ждете? Но я думал… Ах да, конечно, ваш гонорар…
– Гонорар подождет, мсье Нил. Прежде надо отрегулировать еще один вопрос. Не знаю, как вы, а я чертовски голоден. Не заехать ли нам в «Амбассадор»?
– Знаете, честно говоря, я предпочел бы что-нибудь поскромнее. Знаете ли, забыл захватить из дома деньги…
– Пустое, друг мой, пустое. Я угощаю…
За устрицами и стейком-тартар, под отменное розовое бургундское, адвокат поведал Нилу любопытнейшую историю жизни своего покойного клиента, отнюдь не всегда бывшего старым клошаром.
Когда-то Филипп Корбо имел процветающий строительный бизнес, его специализацией были курортные отели, и он мотался по всему миру, редко бывая дома. Первая жена его умерла рано, со второй сразу не поладил единственный сын, ушел из дома, пристрастился к наркотикам и вскоре умер от гепатита в далеком Катманду. Жена завела себе любовника и открыто жила с ним, проматывая деньги, заработанные мужем, и он не мог ничего поделать – так был составлен брачный контракт. В конце концов, беды надломили Филиппа, он запил, послал к чертям и бизнес, и семью и со временем опустился на самое дно. Но и жене его удача улыбалась недолго. По доверенности, полученной от Филиппа, она продала его предприятие за кругленькую сумму, но распорядиться деньгами так и не успела – отдыхая с любовником на горнолыжном курорте в Альпах, вместе с оным (не с курортом, с любовником) рухнула в пропасть при аварии на канатной дороге. Единственным ее наследником, согласно тому же брачному контракту, оставался Филипп, но разыскать его удалось лишь недавно, когда старик загремел в больницу и данные о нем попали в компьютерную сеть. Все это время деньги висели на текущем счету, процентов не приносили, а только обесценивались, зато портфель ценных бумаг, собранный еще в бытность Филиппа активным бизнесменом, за последние десять лет подорожал раза в три, так что даже после вычета громадного налога на наследство и немалых затрат на все необходимые процедуры получалась вполне пристойная сумма в пятьдесят два миллиона франков – больше восьми миллионов долларов. И сумма эта теперь всецело принадлежала Нилу…
