Найо Марш - Перчатка для смуглой леди

— Кто-нибудь еще в группе слышал ее? — спросил Аллейн.

— О да, уверен, — ответил Джереми.

— Несомненно, Гарри рассказал Дестини, — заметил Перегрин к явному огорчению Джереми. — Да, рассказал, на какой-нибудь вечеринке.

— Вам придется пойти в банк в сопровождении офицеров полиции, взять перчатку и передать ее им. От вас также потребуется подробное письменное заявление. Сейчас я не могу сказать, будет ли вам предъявлено обвинение. На мой взгляд, ваши поступки граничат с безумием. Формально, но вашему собственному признанию, вы совершили кражу.

Джереми, побледнев так, что веснушки на его лице стали похожи на коричневые конфетти, повернулся к Перегрину и пробормотал еле слышно:

— Мне было так плохо. Я хотел отвлечься. Я был жутко несчастен.

Он направился к двери. Фокс, двигавшийся весьма проворно, несмотря на свой рост и габариты, опередил его.

— Минутку, сэр, будьте добры подождать, — мягко произнес он.

— Все в порядке, Фокс, — сказал Аллейн. — Мистер Джонс, я вас прошу отправиться сейчас в банк, там вас встретят двое наших людей, возьмите перчатку и поезжайте с ней и сопровождающими в Скотленд-ярд. На сегодня все. До свидания.

Джереми быстро вышел. Они слышали, как он пересек фойе и сбежал вниз по лестнице.

— Вы не могли бы немного задержаться, Джей? — сказал Аллейн. — Фокс, предупредите коллег, пожалуйста.

Фокс подошел к телефону и забубнил в трубку, переговариваясь со Скотленд-ярдом.

— Этот молодой дуралей — ваш близкий друг? — спросил суперинтендант.

— Да. Мистер Аллейн, я понимаю, что мои слова для вас мало что значат, но я хотел бы сказать вам одну вещь, если можно.

— Конечно, почему бы нет?

— Что ж, спасибо, — немного удивленно поблагодарил Перегрин. — На самом деле две вещи. Во-первых: из того, что Джереми наговорил вам, следует, что у него не было никакого мотива для ограбления сейфа. Верно?

— Если все, что он сказал, правда, то мотива действительно не было. Если же он признал лишь то, что и так вот-вот должно было проясниться, и скрыл все остальное, то мотив легко вообразить. Между прочим, мотивы — вещь в полицейской работе вторичная. Сначала нужно подобрать факты, которые бы не противоречили друг другу. Каково ваше второе соображение?

— Боюсь, оно не слишком убедительно в свете того, что вы только что сказали. Джереми, как вы заметили, мой ближайший друг, и поэтому меня должно считать пристрастным. Но тем не менее я хотел бы довести до вашего сведения, что Джереми один из самых добронравных людей, каких вам приходилось встречать. Он порывист, вспыльчив, как все рыжеволосые. Ранимый. Но он очень благороден и абсолютно не способен совершить то, что было содеяно здесь вчера вечером. Я уверен в Джереми так же, как в себе. Прошу прощения, — не без пафоса продолжал Перегрин, — я понимаю, что подобные рассуждения полицией не учитываются, но, если вы захотите спросить любого, кто знаком с этим чудаком, вы услышите такое же мнение.

— От имени грубого и тупого полицейского, — весело сказал Аллейн, — я выражаю вам огромную благодарность. Отнюдь не всегда самые здравые наблюдения исходят от незаинтересованных свидетелей, и мне было очень приятно узнать, что вы думаете о Джереми Джонсе.

— Извините, — пробормотал Перегрин, с недоумением глядя на Аллейна.

— Не за что извиняться. Однако прежде чем мы продолжим опрашивать ваших коллег, не будете ли вы так добры прокомментировать ситуацию с Найтом, Мед, Брейси и Гроувом? В чем там дело? Брошенная характерная актриса и оскорбленный ведущий актер? Соблазненная ведущая актриса и неотразимый молодой герой? Или я ошибаюсь?

— Не понимаю, зачем спрашивать, когда вы сами обо всем столь быстро догадались, — язвительно заметил Перегрин.

— А блестящий молодой художник страдает без всякой надежды на ответное чувство?

— Да. Вы необыкновенно проницательны.

— Ладно, оставим их пока в покое, — сказал Аллейн. — Известно ли вам имя американского покупателя перчатки?

— Нет. Он хочет остаться инкогнито. По крайней мере, так мне говорил Гринслейд.

— Это, случайно, не миссис Констанция Гузман?

— О боже, я не знаю, — сказал Перегрин. — Понятия не имею. Мистер Кондукис вряд ли знаком с ней. Впрочем, знакомство в таких делах значения не имеет.

— Думаю, что он все-таки с ней знаком. Она была среди гостей на «Каллиопе», когда яхта потерпела крушение.

— Погодите. Я что-то припоминаю. Погодите.

— С удовольствием погожу.

— Я сейчас вспомнил — возможно, это не имеет никакого отношения к делу, — но я вспомнил один инцидент во время репетиции, когда Кондукис пришел в театр, чтобы сообщить мне о своем решении выставить реликвии на обозрение публики. Мы беседовали, и тут появился Гарри. Он, как всегда, снял, как начищенный башмак, и вовсе не стеснялся патрона. Поздоровался с ним, словно с вновь обретенным родственником, спросил, давно ли тот плавал на яхте в последний раз, и сказал что-то вроде «передайте привет миссис К. Г.» Конечно, на свете тысячи миссис К. Г., но когда вы упомянули яхту…

— Интересно. И как Кондукис воспринял его слова?

— Как он все воспринимает, кисло.

— А что вы знаете об услуге, оказанной ему Гроувом?

— Ничего.

— Не шантаж, случайно, как вы думаете?

— О нет! И Кондукис не голубой, если вы на это намекаете. И уж тем более Гарри. И я уверен, Гарри — не шантажист. Он чудной малый и страшно достает всю труппу. Как слепень. Но я не думаю, что он так уж плох. На самом деле, нет.

— Почему?

Перегрин задумался.

— Мне кажется, — произнес он наконец с удивленным видом, — потому что я действительно нахожу его забавным. Когда он начинает валять дурака в театре, я прихожу в ярость и набрасываюсь на него, как ястреб, но он ляпнет что-нибудь немыслимое, и я останавливаюсь на лету, и мне хочется рассмеяться. — Он перевел взгляд с Аллейна на Фокса. — Случалось ли в вашей практике, чтобы клоун вроде Гарри был посажен за убийство?

Аллейн и Фокс, казалось, мысленно перебирают эпизоды из своей профессиональной деятельности.

— Не могу припомнить, — осторожно начал Фокс, — чтобы я находил забавным осужденного убийцу, а вы, мистер Аллейн?

— Я тоже, — согласился Аллейн, — но полагаю, что наличие или отсутствие комического дара вряд ли может служить контрольным испытанием на невиновность.

Перегрин впервые за день улыбнулся.

— Вы знали, что мистер Гроув состоит в отдаленном родстве с мистером Кондукисом? — спросил Аллейн.

— Не знал, — изумился Перегрин. — Кто вам такое сказал?

— Мистер Гроув.

— Вы меня ошарашили. Думаю, Гарри врет. Хотя, конечно, — сказал Перегрин после продолжительной паузы, — этим все и объясняется. Или не все?

— Что именно?

— Нажим руководства, рекомендация-приказ взять его в труппу.

— Да-да. Кстати, что вам известно из его прошлого?

— Он называет себя старым борстальонцем[24], но я ему ни на йоту не верю. Гарри у нас немного сноб, только вывернутый наизнанку.

— Похоже на то.

— Думаю, он когда-то служил в авиации, потом играл то здесь, то там без особого успеха, пока наконец не прославился в «Подвальной лестнице». Он говорил мне как-то, что было время, когда он долго не мог найти работу по специальности, настолько долго, что успел побывать водителем грузовика, стюардом и даже официантом в заведении со стриптизом, где на чай ему давали больше, чем он когда-либо зарабатывал произнесением реплик.

— Когда это было?

— Как раз перед тем, как он прославился, примерно шесть лет назад. Он уволился с одной работы и, прежде чем впрячься в другую, прошелся по театральным агентам. Поход завершился главной ролью в «Подвальной лестнице». Такова театральная жизнь.

— Да, конечно.

— Я могу идти? — спросил Перегрин после наступившей паузы.

— Я хочу попросить вас еще об одном одолжении. Я знаю, у вас полно своих забот, изменения в составе, проблемы с труппой, но, если у вас выдастся свободный часок, не могли бы вы сесть и подробно описать ваши встречи с мистером Кондукисом и приключения прошлой ночью. Подробно. Возможно, вы вспомните какие-нибудь детали, на которые раньше, в суматохе и волнении, не обратили внимания.

— Вы и вправду думаете, что Кондукис как-то замешан в событиях прошлой ночи?

— Понятия не имею. Но о нем все время упоминают. Прежде чем сбросить его со счетов, следует убедиться в его непричастности. Вы напишете?

— Должен сказать, что ваша просьба мне отвратительна.

— А труп Джоббинса вам не отвратителен? — спросил Аллейн.

— Как бы ни разворачивались события прошлой ночью, — расстроенно произнес Перегрин, — и кто бы ни перевернул бронзового дельфина, я не верю, что это было преднамеренное хладнокровное убийство. Я думаю, увидев, что Джоббинс погнался за ним, похититель перевернул постамент в отчаянной попытке задержать преследователя. Так я думаю и хочу заявить, что не стану участвовать в его поимке, кто бы он ни был, Тревор или кто другой.