Дия Гарина - Страшная сила
В отличие от меня, Павел Челноков превосходно справился с замками и, пропустив в прихожую дядю Леню, быстро захлопнул дверь.
– У нас мало времени. – Михеев судорожно схватил Павла за руку. – Мы должны успеть!
– Что успеть, Леонид Всеволодович? – мое колотящееся сердце ухнуло куда-то вниз. – Что случилось?
– Много чего, ребята, случилось, – процедил сквозь зубы дядя Леня, и даже стекла очков не помешали мне разглядеть затопивший все его существо страх. – На рассказ времени нет. Просто идемте со мной. Мне не к кому больше обратиться. Я все в машине объясню. А оружие, Павел, прихвати. Оно нам понадобится.
Сидя в «Москвиче», летевшем вдоль припорошенного снегом проспекта, я слушала покаяние дяди Лени, и вместо того, чтобы испытывать страх за отца и брата, пыталась соединить в одно целое образ заштатного инфекциониста и разработчика сверхсекретного биологического оружия. Все, что рассказывал Михеев, казалось похмельным бредом помешанного на шпионаже подростка. Единственным якорем в зашатавшемся мироздании для меня оставался Павел, которого волновали чисто практические вопросы.
– Почему такой аврал? – нахмурился он, когда дядя Леня закончил свой научно-шпионский рассказ. – Вы, кажется, говорили, что собирались тихо-мирно подготовить побег. И вдруг бросаете нас на штурм ни много ни мало – сверхсекретной лаборатории, охраняемой… Сколько вы сказали там человек?..
– Двадцать три.
– Вот именно. Двое против двадцати трех, и убогий «Макаров» против АКМов. Или что там у вашей охраны?..
– Я не мог пойти в «контору». Там у Меранского свои люди, и мне они неизвестны. Наткнись я на них, и погубил бы все и сразу.
– Это я понимаю. – Павел Челноков в нетерпении рубанул ребром ладони по спинке переднего сидения так, что звон пошел. – Я не понимаю, что конкретно случилось?
– Они забрали ее. Я сам видел, как Наташу запихивали в крешинскую машину.
– Наташку?! – Подскочила я, и сморщилась от боли в особо побитых местах, являющейся отличным напоминанием о бренности телесной оболочки. Ну, куда меня опять несет? «Неужели тебе было мало приключений в «раю», чтобы по доброй воле отправиться в ад?» – вздохнул внутренний голос, и, будь у него голова, укоризненно покачал бы ею. Я даже не стала возражать ему. Только спросила у дяди Лени: – А Наташка-то им для чего понадобилась?
– Думаю, для того, для чего и Хуан. – Вцепившегося в руль Михеева била крупная дрожь. – Это я виноват. Мой проклятый болтливый язык. Когда я говорил с Валерой в лаборатории, то ляпнул, что Хуану не страшен вирус, будучи уверен, что комната не прослушивается. Но, видимо, ошибся. Меранский прослушал запись и, чтобы вытрясти из Евсеева лекарство для племянника, решил заразить еще одного близкого твоему отцу человека. Понимаешь, Ника, мы должны успеть! Если ей введут вирус…
– Почему ее? Почему не меня или маму? – пробормотала я, пытаясь сохранить рассудок в творящемся вокруг Армагеддоне. – Значит, она наврала, что не спит с отцом. Иначе, зачем бы они стали ее похищать?
– Она не спит с твоим отцом, Ника. – Какие-то странные нотки в голосе Михеева заставили меня навострить уши. – Это Меранский так думает. Другого объяснения ее поведению он просто не находит. Слова «дружба», «уважение», «общее дело» для него давным-давно стерлись, разменная монета.
– Да вы-то почем знаете!
– Кому же знать как не мне? Она ведь со мной спит…
Какое-то время в кабине слышалось только надрывное завывание мотора, пока Павел, прокашлявшись, не спросил:
– Вы понимаете, что шансов у нас почти нет? Это только в кино всякие Рембы кладут одного спецназовца за другим, и в конце фильма жизнерадостно улыбаются, попирая гору из вражеских трупов. Вам проще было бы спасти их всех, оставаясь в лаборатории. Подменили бы ту дрянь, которую собираются ввести Наташе на что-нибудь безвредное, и у вас появилось бы по крайней мере несколько дней, чтобы подготовить побег, или организовать захват лаборатории.
– Прекрасная идея, молодой человек, но невыполнимая. В лабораторию мне теперь ход закрыт. Дело в том, что, прослушав мой разговор с Валерой, Меранский свою правую руку отдаст за то, чтобы расправиться со мной.
– За что? – Это уже я отошла от шока.
– За то, что я заразил Виктора Крешина «РК-46». Намеренно, и с удовольствием.
– За что?! – опять воскликнула я, как заевшая пластинка.
– За что? – Казалось, Михеев только сейчас задался этим вопросом. – Это давняя история, Ника. Вернее, не такая уж давняя, ей всего-то четыре года. Танюшку мою помнишь?..
– Помню, Леонид Всеволодович.
– Так вот, если коротко: четыре года назад она познакомилась с Крешиным. И не только познакомилась. Но слухи, как обычно бывает в таких случаях, по городу не поползли. Уж больно крепко шифровался олигарх. Я не уверен, что даже его телохранители были в курсе. Или же он нашел способ завязать им языки на тройной узел. И все бы ничего, но эта сволочь для остроты сексуальных ощущений подсадил ее на амфетамины. Их связь быстро закончилась, но остановиться Танюшка уже не смогла. А потом кто-то из наркодилеров продал ей вместо амфетаминов сущую отраву. Ну, не было у него в тот день того, что Таня просила, а деньги получить очень хотелось. Она успела только в «скорую» позвонить, а какая скорость у наших «скорых» ты знаешь… Вот такая история. Спросишь, где в это время был я? Рядом был. И ничего, старый дурак, не заметил. Только когда стол ее разбирал, на дневник наткнулся. Так что об их романе с Крешиным никто ничего не знает. Кроме твоего отца. Когда он откачал Крешина после падения с лестницы, я места себе не находил. Тоже мне друг называется… Метался по коридорам, пока не понял, что должен сделать. А дальше все было просто: приехал в лабораторию, где у меня уже был вирус, вытащенный из Хуана во время пункции, и за несколько часов перевел его в разбуженное состояние. Потом вернулся обратно в центр, и ввел вирус в капельницу, которую ему должна была сделать Наташа. Она почти застала меня за этим занятием, но ни о чем не догадалась. А мне даже какое-то удовольствие доставляло, что Наталья помогает мне убить человека, который смог бы увести ее от меня, как увел когда-то Танюшку. И что только вы, бабы, в таких сволочах находите? А, Ника? Он ведь и тебе, кажется, поглянулся? Наташа мне говорила…
– А что еще она говорила? – поинтересовался с заднего сидения Павел, с каждой секундой бледнея от боли, причиняемой подскакиванием «Москвича».
– Мужики, вы что, белены объелись?! – взорвалась я. – Вы о чем сейчас думаете? Не о том вы сейчас думаете! Нужно думать, как мы будем лабораторию брать, втроем и с семью патронами.
– Почему с семью? – возмутился Павел. – Я тебя чем-то обидел, что ты обо мне так плохо думаешь? У меня еще две обоймы есть. И вообще, в такой ситуации нужно просто грамотно действовать по обстановке.
– Может, меня послушаете? – вставил свое веское слово дядя Леня, сворачивая в путаницу проулков. – Действовать будем так…
* * *Когда мы подъехали к невзрачному одноэтажному домику, с выбеленными известью стенами, аккуратным кованым заборчиком, и такой же аккуратной вывеской «Северо-восточный филиал НИИ ФАРГУПО», я уже почти пришла в норму. И даже перестала то и дело восклицать про себя «Мама дорогая», представляя дядю Леню в постели с Наташкой. Так вот откуда у нее в сумочке оказалась фирменная университетская ручка, так взволновавшая маму – от дяди Лени! Снова и снова я возвращалась к этой теме, прокручивая ее вперед и назад. Наверное, это сработали пресловутые защитные механизмы, оберегающие мозг от перегрузки. По идее, я должна была тщательно обдумывать все детали плана, предложенного Михеевым, до дрожи бояться за себя и своих близких… А вместо этого воображение упорно рисовало мне маленькую Наташкину спальню, львиную долю которой занимала южно-корейская кровать с зеркалом и двумя лампочками в изголовье. И на кровати…
Мне вдруг стало все понятно. Как будто это я лежала рядом с дядей Леней, положив голову на его далеко не богатырское плечо. Мама дорогая, как же ей было одиноко! Одиноко жить, и невыносимо ждать, когда же Валерий Евсеев, – великий человек и примерный семьянин, поймет, как сильно она любит его. А пока второй вместо первого: лысоватый, полнеющий, неприметный дядя Леня вместо его известного всему городу однокурсника. Только, ждать с каждым днем становится все труднее. И сердце уже не так стучит, когда Валерий Евсеев просит ее задержать после работы, чтобы помочь ему с бумагами. Только с бумагами. Господи, да когда же он, наконец, скажет ей…
– Приехали, – голос Михеева разогнал наваждение, вытащив меня в реальный мир. – Ну, ни пуха нам, ни пера.
Все еще находясь в состоянии близком к прострации, я вышла из машины, и на плохо сгибающихся ногах потащилась следом за дядей Леней. Притворившийся моей тенью Павел тащился чуть позади и справа, бормоча себе под нос что-то о безнадеге и полном «Пэ».
