Ирина Градова - Забытая клятва Гиппократа
Я не сразу сообразила, о ком речь, а когда наконец поняла, изумленно уставилась на майора. Уже второй раз при мне упоминали эту девушку, но какое, черт подери, отношение то давнее происшествие могло иметь к тому, что майор расследует сейчас?
– Так вот, – продолжил Карпухин, видя, что я вспомнила. – Честно говоря, я тоже не сразу до этого дошел – кто бы мог подумать, что у папаши и дочки разные фамилии?
– Вы о чем, Артем Иванович?
– Да о том, Агния Кирилловна, что Инга Савостьянова приходилась дочерью господину Емоленко! Супруги развелись, когда ей едва исполнилось шесть лет, но отец и дочь сохранили прекрасные отношения. Именно Емоленко устроил Ингу в больницу к Шилову, воспользовавшись близким знакомством с его отцом.
– Вы хотите сказать, – медленно произнесла я, осмысливая только что сказанное, – что в состав комиссии входит тот самый Емоленко? И он же является членом клуба «Начни сначала»?
– Вы мыслите в правильном направлении, Агния, – кивнул майор.
– Но… почему? Что его связывает с этими людьми?
– Полагаю, он тоже считает себя пострадавшим.
– Какая чушь! – воскликнула я, возмутившись до глубины души. – Это ему следовало предупредить Шилова о психических проблемах Инги – возможно, тогда ничего подобного бы и не произошло! У него, что, хватает наглости обвинять Олега в смерти дочери?!
– Думаю, так оно и есть, – снова кивнул Карпухин. – Я проверил всю его жизнь, начиная с того дня, когда погибла Инга. Дело в том, Агния, что отец Олега не зря предпочел отослать его в Санкт-Петербург и договориться о переводе в вашу больницу: у него действительно имелись на то веские причины. Емоленко занимал довольно высокий пост в Центральном комитете здравоохранения. Он попытался «достать» Шилова по своим каналам, но ничего не вышло: проведенное расследование доказало невиновность вашего мужа. Ни о какой врачебной ошибке речи не шло, ведь Олег – не психиатр, а потому не мог отвечать за психическое состояние Инги Савостьяновой. Однако для самого Емоленко смерть любимой дочери, очевидно, стала тяжелым ударом. Он долгое время пытался «искать управу» на Шилова по всевозможным инстанциям, но, к счастью, его поиски не увенчались успехом.
– Но Олег ничего мне об этом не рассказывал!
– А он ничего и не знал, – пожал плечами майор. – Я говорил по телефону со старшим Шиловым: он сообщил, что специально не ставил сына в известность о поползновениях Емоленко, дабы не лишать его душевного равновесия. Гибель Инги подействовала на него угнетающе, кроме того, его собственная дочь утонула незадолго до трагедии, поэтому отец просто оберегал вашего мужа от лишнего стресса. В сущности, он оказался прав, ведь дело дальше не пошло, и Емоленко пришлось признать, что он проиграл. После этого он сильно запил. Его понизили в должности, навалились другие неприятности. Примерно через год Емоленко решил взяться за ум. Лечился от алкоголизма, потом – от затяжной депрессии. Руководство комитета его поддержало, так как до происшествия с дочерью на него не жаловались и считали отличным сотрудником. Затем Емоленко, несмотря на восстановление в должности и вроде бы наладившуюся жизнь, внезапно попросил о переводе в Питер. Многие сочли его не вполне нормальным: как можно уходить из Центрального комитета ради питерского? Тем не менее его просьбу удовлетворили, и с тех самых пор Емоленко числился в нашем Комитете здравоохранения.
– Вы сказали – числился, – заметила я, воспользовавшись паузой в рассказе Карпухина. – Что, Емоленко больше там не работает?
– Ну, он же теперь член Комиссии по этике. Формально, конечно, он остается при комитете, но комиссия, как и ОМР, более или менее самостоятельная организация – так ведь и задумывалось. Так вот, мне удалось выяснить еще кое-что. Комиссия по этике состоит из более чем тридцати человек. Это сделано специально, чтобы, как и ОМР, она могла работать сразу по нескольким делам. Первоначально в группу, которую планировалось отправить в вашу больницу для расследования дела Свиридина, Емоленко не входил. Он сам попросил, чтобы его включили, – понимаете, о чем я?
– Кажется, да! Вы хотите сказать, что Емоленко хотел участвовать в «охоте» на Олега?
– Именно! – хлопнул себя по ляжкам майор.
– И что вы собираетесь с этим делать?
– Я уже кое-что предпринял – правда, это, черт подери, было не так-то просто! Для начала я вызвал Емоленко на допрос. Видели бы вы, какая поднялась волна!
– И с чего бы это? – хмыкнул Кадреску.
– Толмачев зашевелился, задергался, прямо как угорь на раскаленной сковородке, – как же, «его» человека зацепили в связи с уголовным делом! Толмачев прекрасно понимает, что при любом раскладе будет выглядеть бледно. С одной стороны, если он знал о связи Емоленко с Шиловым и все же взял его в команду, это означает намеренное преследование – даже в суд ходить не надо, чтобы прищучить его за такие выкрутасы. С другой, если Толмачев вообще не в курсе, то…
– То он хреновый руководитель, – закончил Кадреску: сегодня он был невероятно красноречив. – Как ни крути, а стул под ним зашатается!
– Но Емоленко-то что-нибудь пояснил? – спросила я, нервничая. – Имеет он отношение к этим дурацким запискам с угрозами?
– Трудно сказать, – вздохнул Карпухин. – Он все отрицает, а серьезно взять его в оборот мешает отсутствие каких-либо доказательств против него. Кроме того, если дело действительно в Шилове… В общем, смотрите: если Павла похитили, как мы предполагаем, вместо вашего мужа, Агния, то сделал это не Емоленко, а семейство Челищевых. Зачем им это? Непонятно!
– Может, он помогал?
– Маловероятно. Во-первых, тогда бы ошибки не произошло, ведь он знает Шилова в лицо и ни за что не перепутал бы его с Бойко. Во-вторых, и это самое главное, на то время у него неопровержимое алиби: Емоленко находился в двухдневной командировке в Тихвине. Билеты он предоставил по первому требованию, как и отчеты с конференции, на которой его присутствие готовы подтвердить человек двадцать!
В офисе повисла гробовая тишина: казалось, если бы за стенкой пробежал паук, мы услышали бы топот его ног!
– Но, согласитесь, ведь невозможно, чтобы все это оказалось совпадением! – подал голос Павел Кобзев.
– Думаете, я этого не понимаю? – сердито отозвался Карпухин. – Но во всей этой цепочке смертей отсутствует самое главное звено – то, которое связало бы хоть одного подозреваемого хотя бы с одной из жертв!
– И что же теперь делать? – спросил Никита. – Ждать, пока кого-нибудь снова не грохнут?
– И что-то мне подсказывает, – снова заговорил патологоанатом, – что на сей раз это все-таки будет Олег Шилов – без обид, Агния.
Я и сама понимала, что Леонид прав, и от бессилия у меня сводило челюсти.
– Не волнуйтесь, – попытался успокоить меня майор, – я охрану не снимаю, и за Олегом присмотрят. Пока, к сожалению, это все, что можно сделать, но я рассчитываю на то, что скоро появятся кое-какие подвижки в деле. Во-первых, наши компьютерщики пытаются установить личность этой Немезиды: думаю, она непременно должна пролить свет на наше дело. У меня есть еще пара зацепок…
– Слушайте, Артем Иванович, – перебила я, внезапно озаренная одной странной мыслью, – а могу я посмотреть ту запись?
– Из клуба? Разумеется, но что вы надеетесь на ней обнаружить?
– Пока не знаю, – уклонилась я от прямого ответа. – Называйте это предчувствием, если хотите.
– Что ж, мы можем прямо сейчас заехать ко мне за копией, – пожал плечами майор. – Все, что может нам помочь, поощряется!
* * *С некоторых пор я стала ценить каждую минуту, которую провожу вместе с Шиловым. Ощущение грозящей ему опасности лишь усиливало наши эмоции. Возможно, это плохо: адреналин, выбрасываемый в кровь в избытке, приводит меня в состояние, близкое к экстазу. В обычной ситуации я ничего подобного не испытываю, и, наверное, узнай об этом Шилов, он бы немало удивился и, возможно, даже обиделся. Но я ничего не могу с собой поделать, и меня заводит тот факт, что где-то снаружи бродит убийца! Скорее всего, я просто ненормальная, поэтому ни за что не собираюсь делиться своими фантазиями с кем бы то ни было, особенно с Олегом.
Был тот редкий день, когда мы смогли попасть домой одновременно. После ужина отправились прямиком в постель – не для сна, разумеется. Примерно через сорок минут я почувствовала себя готовой к просмотру диска, переданного мне майором. Я вставила его в дисковод и снова улеглась в уютное кольцо рук мужа.
– Что мы смотрим? – поинтересовался он. – Эротику?
– Мечтай! Между прочим, это касается тебя лично.
И я в двух словах передала ему смысл того, что нам предстояло увидеть. Выслушав, Олег нахмурился.
– Я думал, ты больше не занимаешься этим делом, – сказал он разочарованно. – Разве Карпухин не просил тебя держаться подальше от расследования?
