Татьяна Степанова - Валькирия в черном
На другой пленке – женский голос, сухой и деловитый:
– Я прежде всего хочу, чтобы со мной расплатились за прошлый раз. Потому что имею что сказать сейчас. Нет, нет, обычный способ – никаких расписок, деньги должны перечислить на мою карту. Сначала по тому, что вас интересовало в первую очередь – этот самый таллий. Это вещество использовалось на заводе при производстве плат с амальгамой и золотым напылением. Но той технологии уже много лет. Если что и осталось на складах, давно сбыли с рук. Можно ли приобрести ядовитые препараты в городе? А где, в каком городе этого сейчас нельзя сделать? Нет, конкретно я ничего не знаю, не хочу вводить вас в заблуждение. Но не забывайте, мы во многом «химический» город – фабрика и завод это что-то да значит. Но я звоню не по этому поводу, у меня информация совсем другого рода.
На пленке слышался уличный шум, потом загрохотало. Катя поняла: агент-женщина звонит с улицы. Возможно, сидит на скамейке в городском сквере или скрывается от глаз на задворках магазина, а мимо, мимо, мимо мчится, звеня и сияя стеклами, электрогорский трамвай.
– Сына Розы Пархоменко видели в тот вечер. Естественно, я говорю про Михаила, младшего, который оркестр держит, а не про покойника. А то подумаете еще, что я совсем чокнулась, мертвецы мне мерещатся. Его машину видели на дороге, он ехал к ресторану «Речной». Более того, его видели потом уже без машины у переправы. Источник я не могу пока назвать, хотелось бы сохранить в тайне. Но если очень понадобится и если хорошо заплатите… Да, источник надежный, очень надежный. Кроме того, их двое – ну понимаете: она, то есть источник, и ее любовник… да, именно поэтому имена пока разглашать не могу. Они видели Михаила Пархоменко своими собственными глазами, и нет причин им не верить.
Катя вежливо попросила электрогорских оперативников «прокрутить» эту запись вторично.
Ага, кажется, этого момента все ждал полковник Гущин, медля с визитом в семейство убитого на Кипре бизнесмена.
– Вас начальник УВД к себе вызывает.
– Меня?
Катя несказанно удивилась. В дверь кабинета розыска заглянул помощник дежурного.
Как-то из головы совсем вылетело, что у электрогорской полиции имеется шеф! С одним начальником бывшим, теперешним мэром Журчаловым, они познакомились, но ведь и сейчас кабинет начальника не пустует. Она так на полковнике Гущине зациклилась, что…
Раз зовут, надо идти.
В просторной приемной, как обычно, хорошенькая кокетливая секретарша.
– Заходите.
Катя открыла обитую кожей дверь. За столом под гербом шеф электрогорской полиции – не старый и не молодой, явно из «новой полицейской волны» – гораздо больше похожий на офисного клерка, чем на бывалого мента.
– Добрый вечер, садитесь. Нам тут Федор Матвеевич официальный запрос сделал и попросил довести эти сведения до вас, в случае его отсутствия. Он сейчас в прокуратуре, там скандал с фармацевтической фабрикой набирает обороты. Они обратились в прокуратуру с заявлением о том, что необоснованные проверки срывают производственный процесс. Но мы с этим разберемся. Честно говоря, этих фармацевтов давно проверить не мешало. И хорошо, что это инициатива Главка.
«Конечно, хорошо, – подумала Катя. – Тебе ж тут в городе потом еще жить с ними».
– Это все в связи с убийствами, – сказала она вслух.
– Да, в связи с отравлениями, – переиначил на свой электрогорский лад шеф полиции. – Но запрос полковника связан с другим. Так вот, как он меня и просил, довожу до вашего сведения – а вы, как я понял, официально представляете тут у нас главковскую пресс-службу, что никаких инцидентов, связанных с массовыми беспорядками и самосудом, в нашем городе в 1955–1956 годах не было.
Катя подумала, что ослышалась, – о чем это он?! Но через секунду…
– Архив нашего управления не хранит никаких документов о массовых беспорядках и так называемом убийстве местными жителями обвиняемой Любови Зыковой. Никакого самосуда в бывшем цеху гальваники, – шеф полиции смотрел на Катю. – Все это неправда.
– Но я слышала, в городе все говорят…
– Выдумки, городские легенды. Поверьте, я не только на архив опираюсь, мой отец прослужил тут в отделе тридцать пять лет. Сначала в кадрах, потом в штабе. Службу начал в 1954 году. Так что я знаю с его слов, поверьте, я когда сам пришел в милицию, тоже этим вопросом интересовался. Я не понимаю лишь, почему это старое дело всплыло сейчас и отчего им интересуется Главк в лице Гущина и наша пресс-служба… Ну да ладно, вам виднее. Только вы должны понять – отравительницу… эту Любку-ведьму, то есть обвиняемую Зыкову, после задержания сразу увезли в Москву. И ее никогда не привозили к нам в Электрогорск ни на какие следственные мероприятия.
– Но на здешнем кладбище…
– Это все миф. Это даже не могила. Там нет останков. Сами подумайте, если ее сожгли в цеху гальваники, какие останки, что хоронить?
– Но, значит, все-таки сожгли?
– Нет. Я спрашивал у отца. А он тоже наводил справки. Они тут все пытались узнать – через министерство. Так вот, Зыкову расстреляли в 1956 году. Причем приговор ей вынес не гражданский суд, а военный трибунал.
– Знаете, я тут у вас окончательно запуталась, – призналась Катя.
Глава 40
НОЧЬ ОПУСКАЕТСЯ НА ГОРОД
Ночью все кошки серы, даже те, что черны душой.
И когда ночь опускается вот так на город, на пустые заводские корпуса, словно влажное одеяло, возникает чувство вероятности близкого конца.
Но конец еще далеко, и такие события еще впереди…
Но кто знает об этом? Только не Катя. В своем тесном неуютном номере электрогорской гостиницы она, сидя в постели, смотрит на своем походном ноутбуке скачанный фильм «Типа крутые легавые». Фильм замечательный и смешной, только вот она плохо следит за действием – что там происходит.
А что происходит здесь?
Тихи и темны заводские корпуса. Завод давно мертв. Тихи и темны корпуса фармацевтической фабрики, где только к концу вечерней смены закончилась первая волна проверок УБЭП и госнаркоконтроля. Тихи и безлюдны склады. Но возле ворот фармацевтической фабрики дежурит полицейская патрульная машина. Дозор тут оставили на всякий случай – ведь завтра проверки возобновятся.
А в это время на другом конце города возле неприметных строений за высоким бетонным забором, упираясь друг в друга капотами, стоят «Газель» и микроавтобус «Фольксваген». Водитель «Газели» достает из кузова несколько коробок, приехавшие на микроавтобусе люди тут же суетливо вскрывают коробки и раскладывают содержимое в кейсы, спортивные сумки и рюкзаки. Все это завтра утром под самым носом у полицейского патруля до появления на фармацевтической фабрике проверки планируется пронести через проходную «на себе» и вернуть на склад.
Полковник Гущин у себя в номере в наполненной паром ванной яростно растирается после душа махровым полотенцем. Он только что поговорил по телефону с женой, с которой после неких событий (в ходе которых он получил пулю в сердце, прикрытое бронежилетом, и наконец-то признал существование своей второй семьи на стороне и взрослого сына)… не то чтобы поругался, а находится в состоянии затяжной мелодрамы из серии «кому уже за полтинник».
Роза Петровна Пархоменко в этот час тоже у себя в ванной – сидит по грудь в мыльной воде, а ее невестка Наталья – босиком, в трусах и мокрой футболке – осторожно водит по ее оплывшей жиром спине мочалкой. В этом богатом доме есть и домработница, и приходящая горничная, но Роза Пархоменко, которой из-за веса уже становится трудно мыться самой, предпочитает, чтобы ее обихаживала Наталья.
В городской больнице давно уже отбой. Но девушки Офелия и Виола не спят. Офелия пялится в свой планшет, а Виола играет на кровати с Павлом Киселевым в морской бой. Девушек скоро должны выписать, но пока охранник ночует тут же в палате – в узком предбаннике у душевой стоит раскладушка. Павел спит на ней, загораживая собой вход в палату, как верный пес на пороге.
Но сейчас он играет и намеренно поддается Виоле, потому что ему нравится ей поддаваться. За окном начинается дождь. Павел встает и хочет закрыть окно, чтобы их всех не продуло. Но Офелия просит: оставь. И вот уже дождь шумит и бьет по подоконнику. В затхлой больничной палате веет свежестью.
Михаил… Мишель Пархоменко, вернувшийся этим вечером из Москвы, сидит в пивбаре на Заводском проспекте. Когда-то в этом помещении на первом этаже располагался магазин «Соки-воды», так что широкие стеклянные витрины, совсем не подходящие для пивной, остались в неприкосновенности. Дождь струится по стеклам, и все в этом водопаде кажется размытым, зыбким, словно ненатуральным – дома, припаркованные машины, вывески, фонари. Возможно, в эту самую минуту, потягивая пиво, Мишель Пархоменко вспоминает тот, другой паб в Москве на Петровке, где они сидели со старшим братом. А может, он просто устал и теперь отдыхает: дорога из Москвы в Электрогорск через пробки – ад кромешный. И он совсем не торопится домой к матери и вдове брата.
