Анна и Сергей Литвиновы - Бойтесь данайцев, дары приносящих
И вот в один из октябрьских дней она вышла на улице Радио из своего троллейбуса номер двадцать четыре, привезшего ее от метро «Лермонтовская»[12], и увидела: на ближайшем столбе – вертикальный штрих, сверху вниз, губной помадой. Еще через два столба повторен такой же сигнал. Это означало срочный вызов. То есть не далее как сегодня, начиная с шести вечера, через каждый час и пятнадцать минут, для нее будет передаваться по радио, по известной ей волне, срочное шифрованное сообщение. Сердце на секунду дало перебой. За год с лишним, что она работает на американцев, ничего подобного раньше не происходило. Никакой срочности до того не бывало, никакой спешки.
Ситуация осложнялась тем, что дома особо радиоприемник не послушаешь. Мама после инсульта постоянно находилась в квартире. У Ариадны Степановны перекосило правую сторону лица, плоховато действовали правая рука и правая нога. К ней наняли сиделку-массажистку, которая уходила только вечером, когда с работы приезжал отец, Федор Кузьмич. Иногда, пару раз в неделю, когда Ариадну Степановну следовало купать, сиделка задерживалась допоздна.
При взгляде на маму Леру охватывало острое чувство вины. А муж Вилен так ей напрямик и высказал: «Что, не смогла со службы вырваться? Мамочке с инсультом помочь? Чем ты там была занята, интересно мне знать?» Лера начала оправдываться: ехать из Лефортово, на троллейбусе, потом на метро с пересадкой – ей все равно было бы явно дольше, чем Вилену на «Москвиче»! Но он пожал плечами: «Такси бы взяла». Валерия расплакалась и только позже, на прогулке, рассказала супругу о реальной ситуации – хотя обычно его в детали своей шпионской деятельности не посвящала. Муж буркнул: «Ну, ладно, считай, что отмазалась», – а женщине стало еще горше: неужели она и впрямь виновата, что мамочку, пусть частично, но парализовало?
Коротковолновый приемник в квартире Старостиных размещался в кабинете отца-генерала. Заходить туда разрешалось лишь по его особому приглашению – в последнее время там вечерами отец с Виленом слушали порой радио «Свобода» или выпивали. А уж посещать комнату в его отсутствие и вовсе считалось недопустимым – за чем тщательно следила Ариадна Степановна (а когда ее не было, Варвара). Поэтому-то постоянным днем для приема шифровок из Франкфурта и выбрали воскресенье, когда старшие Старостины находились на даче. Но сегодня была среда, ни родители, ни прислуга никуда не собирались.
Пришлось использовать мужа. Лера позвонила ему со службы: «Приходи сегодня пораньше, тебе надо погулять с мамой» – тот, слава богу, все понял. Прибыл в половине шестого, убедил тещу в срочной необходимости прогулки и вытащил, для подмоги, с собой на улицу помощницу по хозяйству.
Лера прокралась в кабинет отца, успела записать со слуха ряд цифр и расшифровать их, пока вернулись домашние. Сообщение было совсем коротким. «Завтра в 13.15 в Лефортовском парке на второй скамейке». Опять тот самый парк и скамейка.
И человек, который подсел к ней, оказался тем же: макинтош, шляпа, начищенные башмаки и легкий акцент, смахивающий на прибалтийский. Не теряя времени на приветствия, он сказал:
– Слушайте меня внимательно, Валерия Федоровна, потому что времени у меня и у всех нас мало, а ситуация очень и очень серьезная. Не буду скрывать: положение сложилось такое, что мир вот-вот полетит в тартарары, а снявши голову, по волосам не плачут. Что там будут значить наши с вами жизни по сравнению с атомным огнем, который может все здесь, в Москве, напропалую выжечь – и еще полмира вдобавок! Хотя, конечно, и наши с вами собственные шкурки сберечь хотелось бы. Вы нам важны, поэтому, что касается лично вас, то я должен заверить, что если в ходе выполнения операции над вами нависнет угроза разоблачения – мы приложим все усилия для того, чтобы эвакуировать вас в безопасное место. О материальном вознаграждении за ту работу, что вам предстоит проделать, я даже упоминать не буду, хотя оно чрезвычайно значительно. Но согласитесь, что такое деньги в сравнении с жизнью – вашей и еще миллионов людей?
Как специально, денек после дождливого лета выдался солнечный, на детской площадке с няньками и бабулями крутилось и осваивало горки и качели не меньше пяти малышей.
– Короче говоря, – продолжил господин в макинтоше и шляпе, – мое правительство чрезвычайно заинтересовано в реальной оценке советской ядерной мощи. Подчеркну: господин Хрущев весьма любит надувать щеки, заявлять и демонстрировать, что ракеты вы делаете столь же легко и просто, как сосиски на конвейере, и они способны перелететь океан и попасть на Американском континенте мухе в глаз. Скажу откровенно: многие у нас подозревают, что это блеф. О том свидетельствует разведка с воздуха, а также со спутников и радиоразведка. Но – что, если блеф окажется правдой? Если русские и впрямь ответят на любые наши угрозы беспощадным ядерным огнем?
– А если нет? – с ходу возразила Лера. – Если сил и ракет у нас, русских, и впрямь окажется меньше, чем у вас, штатовцев? Тогда вы, без опаски, нападете?
– Нет. Я клянусь вам – нет. Тогда мы просто заставим товарища Хрущева отступить. Тихо, спокойно, не роняя ни его достоинства, ни достоинства вашей страны. Его блеф зашел слишком далеко. Я специально прибыл сюда, в Москву, ради встречи с вами. Я пробуду здесь какое-то время, затем вернусь за океан, но, где бы я ни оказался, я не хочу превращаться в радиоактивный пепел – и не хочу, чтобы та же участь ждала вас – и еще половину населения земли. Я открыл перед вами все карты. Я с вами откровенен настолько, насколько никто и никогда не бывает откровенен с агентом.
– Но что я могу сделать? Я допущена только к крайне узкому участку оборонной тематики. И никаких сведений о том, сколько в Советском Союзе бомб и ракет, у меня просто нет.
– Лера, у вас есть друзья, знакомые, сослуживцы и бывшие однокурсники. Если не все, то многие из них работают на оборонных предприятиях. Срочно мобилизуйте все свои контакты. Встречайтесь с людьми. Расспрашивайте их в открытую, напрямую. Какова вероятность, что они вас сдадут в КГБ? Да, она есть, но она, во‑первых, значительно меньше, уверяю вас, чем погибнуть от радиоактивного заражения. А во‑вторых, повторюсь: если не случится третьей мировой, термоядерной войны – мы сделаем все, чтобы вытащить вас отсюда. А если она, несмотря на наши обоюдные усилия, все-таки начнется, вам, согласитесь, будет все равно. Главное, что нам нужно узнать, это две вещи: сколько в действительности у Советского Союза межконтинентальных ракет с ядерными боеголовками. Не средней и не промежуточной дальности, что способны поразить цели в Западной Европе – Лондоне или Бонне. Не те, что товарищ Хрущев сейчас, как оказалось, старается развернуть на Кубе. Таких ракет у вас, мы знаем, хватает. Однако нас интересуют именно межконтинентальные носители, которые способны с территории СССР поразить непосредственно Соединенные Штаты.
– Спасибо, – сухо-иронически ответствовала Галя, – я знаю, что такое межконтинентальные ракеты.
– Замечательно, – развел руками связник. – И второе, что нас интересует: какова их боеготовность, то есть за какое время они могут быть подготовлены к запуску. Это два главных вопроса. И пусть вы не допущены к этим тайнам, но у вас ведь есть друзья, что служат в ракетном бизнесе, – Иноземцевы, к примеру. Галя и Владислав, я не ошибаюсь? Наверняка найдутся и другие. Пожалуйста, поговорите с ними. Потому что времени очень мало. Вы фильм «Великолепная семерка» смотрели? Так вот сейчас ситуация такая, как если два ковбоя сошлись друг напротив друга – и пальцы держат на спусковых крючках. Не дай бог, кто-то дрогнет. Начнется такая пальба, что нам всем никакие бомбоубежища не помогут. Пожалуйста, сделайте то, о чем я вас прошу. Для себя самой. Для меня. Для этих бэби, которые копаются в песочнице.
Он похлопал Леру рукой по колену, а потом резко встал, поднес указательный палец к тулье шляпы и промолвил, как в прошлый раз: «Честь имею». «Нездешний какой-то, – отстраненно подумала она, – заокеанский, белогвардейский жест. Так и спалиться ему недолго».
Когда растерянная, обескураженная Кудимова возвращалась на свое рабочее место, она и думать не могла, что ситуация в мире и впрямь зашла так далеко, что вот-вот может начаться третья мировая война. Она не забывала, как ее учил Пнин, проверяться. Однако за ней никто не следил. Ни наши, ни чужие. А это значит, что американский агент тоже был чист. Кто он вообще такой и как мог свободно встретиться с ней, если за любым человеком, заподозренным в связях с натовскими разведками, КГБ устанавливало скрупулезнейшее наблюдение?
С работы Лера немедленно позвонила по связному телефону, который оставил ей полковник. Переспросила: «Алло, это гастроном?» – кодовое слово «гастроном» означало высочайшую степень срочности и важности. «Нет-нет, – ответили ей, – вы ошиблись».
