Лариса Соболева - До и после конца света

На минуту она оставила его одного, о, если б кто знал, как ему тяжело… Но вот вернулась жена с сотовым телефоном, нажимала на кнопки.

– Кому ты звонишь?

– Никите. Хочу от него услышать, за что он тебя избил.

– А мне ты не веришь?

– Не верю, конечно. Недоступен… Так, Сима же в курсе…

Терпение Германа лопнуло, он тут перед ней ужом вьется, а она холодом его морозит и, кажется, готова за Никиту побить мужа вторично! Он кинул вилку с ножом на стол, упрекнув жену:

– Выходит, его слова для тебя важней! Ему поверишь!

– Ты тихушник, а это опасные и на все способные люди. Черт, и Сима недоступна. Странно… Очень странно…

– Как ты сказала? – завелся он. – Я кто? Ты соображаешь?

Ляля даже взглядом не одарила его, набрав Симу еще раз и слушая трубку, достала из кармана халата фотографии и положила на стол перед ним. Опустив глаза, Герман… задохнулся, он чувствовал, как кровь бежит по венам и закипает, закипает… А Ляля ушла, вызывая то Симу, то Никиту и бубня на одной спокойной ноте, будто то, что лежало на столе, ее не касалось:

– Где же они?.. Куда пропали?.. Причем оба…

Сима с Никитой шли пешком по ночным плохо освещенным улицам. Такси брать нецелесообразно, в таком малонаселенном пункте всякий человек на виду, наверняка аборигены выдрессированы на чужаков, что в положении Серафимы с Никитой чревато. Хотя и в это время года туристы не переводятся, следовательно, двум молодым людям затеряться несложно. Но улицы пусты, ночь загнала народ под крыши, тем более сырая и промозглая, пропитанная густыми запахами земли, смешанной с перепревшими листьями, корой деревьев, морской солью и талым снегом. Серафиму с Никитой темнота еще и прячет. А ведь спрятала, правда, они об этом не подозревали!

Оба успешно прошли мимо спорщиков, которые днем ломились в номер и угрожали пистолетами, а ночью не разглядели в молодом мужчине и щуплой девушке тех, кого упорно ищут. Возможно, если б Серафима услышала неповторимый хрипловатый тембр, ее абсолютный слух, которым она хвастала, узнал бы Торокова, но в тот момент он молчал, говорил Ивченко:

– Да успокойтесь, отсюда теперь и мышь не ускользнет. Дорога в город одна, с одной стороны – скалы, с другой – пропасть, пешком ее не пройдешь, на постах останавливают все машины… – Горячий он парень, потому не сдержался, бросил упрек: – Обложили, как государственных преступников! А настоящий убийца потирает руки и думает, что все менты тупые. Получается, так и есть.

– Не кипи. – Внешне Тороков остался равнодушным к упреку, а что там у него внутри – только ему известно. – Возьмем этих двух, поймаем и убийцу.

– Как же, поймаем, – фыркнул Ивченко. – Почему же по основной версии никто не работает?

– Для тебя она основная, а для…

– Понятно.

– Ты зря упрямо их защищаешь. Что нам сказали в отделении? На горничную из отеля «Аруна» совершено нападение.

– Вы уверены, это сделали они?

– Не уверен, но стечение обстоятельств допускает данную версию. Мы пришли, не перекурим?

– Заказ сделаем сначала.

В небольшом кафе свободных мест оказалось много, Тороков с Ивченко расположились за столиком с краю, некоторые страсть как не любят торчать на середине, кстати, она и была пуста. Выбор меню оказался небольшим, заказали полный обед, так как днем не удалось даже перекусить, а Тороков еще и водки взял, которую ему принесли незамедлительно. Ивченко мял сигарету, глядя куда-то вдаль, тем временем майор, выпив, занюхал водку хлебом, откусил и жевал, разглагольствуя:

– В гостиницы они не сунулись, а где-то ночевать им надо, так? Значит, сняли комнату. Попробуем прозвонить номера, которые даны в газетах… Дело, конечно, дохлое, но сидеть и ждать, когда их отловят на выезде… Нужны эти ребята, очень нужны. Сначала в городе наследили, почему-то не уехали домой, а приехали сюда. Кстати, им перекрыли доступ к деньгам, счета блокированы, это им создаст дополнительные трудности… Ты меня слушаешь?

Ивченко не слушал старшего товарища, он занимался тем, что старательно изображал, будто смотрит в одну сторону, на самом деле косил глаза в другую. Тороков заметил странное поведение, проследил за его взглядом, но не смог определить, кто заинтересовал парня. Красивых девушек в поле зрения вроде не было, он подался корпусом к юноше и с усмешкой слегка толкнул его:

– Аллё-о! О чем задумался, детина?

– Пейте себе, – почти не разжимая рта, произнес Ивченко, не поменяв позы и не взглянув на Торокова.

Поведение парня показалось Торокову очень нетипичным, а Ивченко к странноватым людям не относился, ну, резок бывает, темперамент показывает по молодости, но в ступор не впадает.

– Что случилось? – насторожился он.

Молодой человек изменил позу, оказавшись ближе к Торокову и, положив локти на стол, загадочно улыбнулся:

– Я узнал его. Только – чшш, не вертите головой, никого не ищите, я буду говорить, а вы так… невзначай поглядывайте, ладно? Мужика видите у последнего окна? Он один там сидит, на столе бутылка импортного пива, ест.

– Ну, вижу…

– Это слепой.

– Какой слепой? Слепых здесь нет.

– Недалеко от дома Бабаковой на скамейке сидел слепой… Вспомнили? Так вот, слепой и этот мужик – один и тот же…

Чем ближе подходили к отелю, тем сильней у Серафимы толкался внутри страх, словно ребенок в утробе матери. Никита внешне был абсолютно спокоен, это хорошо, но может, он кое-что не учел?

– Опасно идти в ресторан, – сказала она. – Нас там знают, весь отель гудит по нашему поводу, думаю, аресты здесь нечасто случаются, есть, что обсудить.

– Наверняка нечасто. А я не сниму очки и платок. Потом, Сима, войду через другой ход на кухню, там спрошу, как мне найти массовика-затейника, повара меня не видели.

– Не знаю, не знаю… – Не привыкшая к приключениям, она нервничала, стараясь не показывать этого Никите. – А вдруг отель наводнила милиция?

Он приостановился, рассмеявшись и положив руку ей на плечо, пришлось плохой ученице напомнить урок:

– Сима, ты забыла стереотип мышления большинства. Куда мы с тобой не сунемся? Разумеется, в отель. Так все будут думать, включая милицию.

– Выходит, один ты умный, а остальные серые посредственности?

– Ошибаешься. Умный я не один, но нас до обидного мало.

– Уф, кто из нас «скромный»? А официанты? Они тебя знают.

– Буду действовать по обстоятельствам. Все, тема исчерпана, идем. Лучше спроси меня о…

Вообще-то сейчас желательно думать о массовике-затейнике, сделать заготовки из фраз, которыми убедит его признаться, ведь неизвестно, что у него за характер. Деньги Никита, конечно, кинет ему, сейчас только они являются надежным средством добычи информации, а если не поможет? Мало ли…

– О чем же я должна тебя спросить? – взяла его под руку Сима.

– О Германе. Его имя зовет меня на подвиги.

– А можно об Анюте? Она же имеет свободный доступ в кабинет шефа?

– Отнюдь нет. Герман лично открывает и закрывает кабинет. В течение дня он, конечно, открыт, но Анюта побоится зайти без него, Герман носится туда-сюда как метеор. Не списывай со счетов работу, она ею дорожит, потому что столько секретаршам нигде не платят, хотя… ничему не удивлюсь.

– А Олеся? Выкладывай, что она за штучка.

Вдали он уже видел отель, про себя радовался, что Сима отвлеклась, а то ее паника и ему передавалась. Но перед последним броском следовало собраться, Никита остановился, решив выкурить сигарету, поставил кейс между ног, после этого быстро выпалил:

– Темная личность. Я, наверное, последним узнал о ее романе с Германом, очень удивился. Работает в банке, любит себя, хочет женить на себе хоть кого-нибудь. Но «кто-нибудь» в ее интерпретации – это: талантливый, состоятельный, умный, с положением, внешне не обделен богом.

– У Олеси есть причина мстить тебе?

– Ее чары не воздействовали на меня, так это же не причина.

– А она могла в кабинете Германа отправлять письма?

– Не знаю. Теперь я ни за кого не поручусь.

Он сделал несколько затяжек подряд, отбросил сигарету и, выдохнув дым, готовился дать ей указания, но Серафима изначально пресекла попытку оставить ее на улице одну:

– Ко мне обязательно пристанут, я пойду с тобой.

– Кругом никого нет.

– Появятся. Как только ты уйдешь, пристанут. Вспомни, так не раз уже было.

– Хорошо. Но внутрь ты не войдешь, подождешь у двери в кухню.

Тороков помнил слепого исключительно в общих чертах, вернее, в ореоле тумана, когда исчезают и крупные приметы, притом на зрительную память не жаловался никогда. Утверждение Ивченко, будто он узнал в мужчине того самого слепого, – перебор.

– Да ну, брось! – отмахнулся Тороков, но в лице парня было столько подозрительного фанатизма, что осталось взывать к его разуму: – Он что, не имеет права приехать на горнолыжный курорт?

– Имеет. Но и здесь он должен быть слепым, как тогда. Почему он стал вдруг зрячим?