Екатерина Островская - Темница тихого ангела
Об этом думал Николай, когда лег в постель и пытался заснуть. Но сон не приходил, и непонятная тревога стучалась в сердце. Может, это была тревога ожидания встречи с маленькой девочкой, которую он знал когда-то и которой что-то пообещал, а теперь придется встретиться с ней, чтобы развести руками и сообщить, что ничего не получилось. Но ведь должно получиться. Торганов подумал об этом и сказал себе: «Все получится!» И понял, что пытается обмануть самого себя. От этого стало еще тревожней.
– Вы что-то сказали? – прозвучал в темноте голос Шамина.
Это было странно, потому что Торганов ничего не произносил вслух, он только подумал.
Пришлось отвечать.
– Локотков против помилования, – сказал Николай, – но, кроме него, в комиссии более двадцати человек, и если я смогу убедить всех… Если получится, конечно… Нужны доказательства, убедительные свидетельства. Но вас на заседание не допустят: теперь мне самому придется.
– Я дам папку со всеми материалами. Только до заседания комиссии спрячьте ее получше. На своей квартире держать ее не надо, и упаси боже прятать в камере хранения на вокзале, как в кино показывают.
– Я у отца ее оставлю.
Утром отправились в колонию. Проехали через Белозерск. По городу шли школьники, и Шамин вел машину осторожно, поглядывая по сторонам.
– Всегда завидую кому-то, – улыбнулся Алексей Романович, – мне уже далеко за сорок, а ни жены, ни детей. Очень хотелось всегда, но не сложилось.
– Не поздно еще.
– Может быть. Но мне почему-то кажется, что времени нет вовсе. Ведь надо с кем-то познакомиться, полюбить, а главное, чтобы и меня полюбили. А без любви – какие могут быть дети? Жениться лишь ради совместного проживания – зачем?
Не доехав до колонии, Шамин свернул в лес.
– Я здесь подожду, грибы пособираю, пока вы там будете. Зачем привлекать к машине внимание?
– Я – член Комиссии по помилованию при президенте России, – напомнил Торганов, – какая разница, на чьей машине я прибыл. И потом, вы же адвокат Рощиной: в том, что мы подъедем к воротам вместе, нет ничего подозрительного.
– Ничего, пешочком пройдетесь, – ответил Шамин, – осталось с километр, не более.
Идти долго не пришлось: очень скоро Торганова обогнал «уазик» и затормозил резко. Из машины вышел прапорщик с автоматом и направился навстречу.
Прапорщик сделал всего три или четыре шага, после чего остановился и приказал:
– Портфель на землю, руки за голову, и ко мне без резких движений.
Когда Николай подошел, прапорщик, глядя с ненавистью ему в лицо, произнес:
– Не опуская рук, мордой к машине!
Торганов повернулся к «уазику», прапорщик, обыскивая, крепкой ладонью похлопал его по бокам и груди, вынул из пиджака мобильный телефон и сунул его в свой нагрудный карман.
Потом приказал:
– Документы!
В машине, кроме водителя, находился еще кто-то. Человек этот даже не повернул головы, чтобы полюбопытствовать, чем же занимается вооруженный автоматом прапорщик. Торганов достал паспорт и сказал, что есть и другие документы, только они в портфеле.
– Тебе слово никто не давал! – прошипел прапорщик. – Отвечать будешь, когда тебя спросят.
Он пролистал паспорт, внимательно посмотрел на фотографию и, для того чтобы сличить ее с оригиналом, произнес:
– Мордой ко мне повернись!
Ему показалось, что подозрительный человек медлит, и он ткнул Торганова в бок автоматом.
– Мордой ко мне, я сказал!
Прапорщик ощупывал лицо Николая колючим взглядом, потом отправил его паспорт в свой карман, где уже находился мобильник Торганова, и спросил:
– Ты чего здесь делаешь, баклан?
– Я – член Комиссии при президенте России. Прибыл для встречи с вашим начальством.
– Какой еще член? – возмутился прапорщик. – Да я…
Тут он внезапно замолчал: до него дошло, наконец.
– Ты чего гонишь? – произнес он негромко, словно боясь, что его услышат находившиеся в машине люди.
– Документы, удостоверение и пропуск в кейсе, – объяснил Николай.
– Так чего ты… то есть вы их на дороге бросаете?
Видно было, что он растерялся. Вместе они подошли к оставленному на дороге портфелю, Николай достал удостоверение с золотым российским гербом и бумагу, подписанную заместителем министра юстиции Парфеновым.
– Дак, чего это… в смысле почему вы пешком-то? – удивился прапорщик, чуть не плача. – Мы бы такую встречу закатили!
– Не сомневаюсь, только…
Торганов не успел договорить; дверь «уазика» приоткрылась, из машины донесся голос:
– Редько, чего ты там застрял?
Прапорщик поспешил к машине, цокая набойками на подошвах о разбитый асфальт. Он подскочил к «уазику» и, засунув голову внутрь, что-то начал объяснять. Торганов не спешил трогаться с места. Но «уазик» задним ходом сам подкатил к нему. Тут же открылась дверь, и на дорогу, придерживая фуражку с неправдоподобно высокой тульей, вышел полковник.
– Здравия желаю, – обратился полковник к Торганову, – простите за бдительность, но у нас, сами понимаете, без нее никуда. – Он козырнул и представился: – Полковник Пятаков.
Николай назвал себя и показал удостоверение члена комиссии.
– Так вы что, от самого Белозерска пешком?
Торганов объяснил, что его везли на машине, но утро такое замечательное и такие красивые места вокруг, что ему захотелось пройтись немного, подышать свежим воздухом, насладиться запахами леса и поразмышлять.
– Да, – согласился Пятаков, – места у нас знатные! Я и сам иногда точно так же хожу и размышляю на всякие философские категории, когда время есть. А времени никогда не хватает…
Полковник распахнул пошире дверь «уазика» и озабоченно произнес:
– Так вы садитесь в машину поскорей! Что вам пешком стоять? Садитесь, садитесь! В ногах правды нет.
– А в том месте, на котором сидишь, есть правда? – поинтересовался Николай.
– Хо-хо-хо, – громко расхохотался полковник Пятаков.
– Бо-бо-бо-бо, – загрохотало в лесу гулкое эхо.
Глава десятая
Экскурсию по колонии проводил лично начальник. Пятаков водил Николая по этажам и коридорам, иногда останавливался возле железных дверей и говорил:
– Вот в этой камере содержится осужденная Виктория Семушкина. Четырнадцать убийств на ней. Знакомилась с мужиками, приводила к себе домой, занималась с ними, простите за грубое слово, сексом, а потом или во время этого занятия убивала их ножом. Четырнадцать убийств – это только доказано. А баба-то, между нами говоря, тьфу! Смотреть не на что. Длинная, тощая, ноги иксом и вообще на глисту похожая. Хотите посмотреть?
– Нет, – отказывался Торганов.
– Ну, хотя бы в глазок, – настаивал полковник.
– Не хочу: вдруг мне понравится.
Полковник напрягался, потом понимал, что это шутка, и смеялся на весь коридор:
– Хо-хо-хо.
Тюремное эхо не было таким же веселым.
Они шли дальше.
– А вот здесь – осужденная Евгения Коркина. Тоже, между нами говоря, не ахти. Хотя кому-то может и понравиться. Очень опасна. Два года назад еще при другом начальнике колонии чуть было не соблазнила младшего инспектора по режиму Крамаренко.
– А Крамаренко был женат?
– Ее уволили сразу, младший инспектор по режиму Крамаренко бабой была. А вы разве не заметили, что у нас все контролеры – женщины? Рослые, правда, но иначе нельзя. А Крамаренко так вообще под два метра. Кирпич рукой ломала. А в этом деле слаба оказалась.
– Вы так легко об этом мне рассказываете, – удивился Торганов.
– А к чему скрывать, все это – жизнь. А вы к тому же по совместительству еще и писатель: вам надо жизнь изучать во всех ее проявлениях, даже в негативных. К тому же факт попытки соблазнения Крамаренко документально зафиксирован и доложен начальству.
Торганов не говорил полковнику, что он писатель; похоже было, что Пятакова предупредили о возможном визите.
– А за что осудили Коркину?
– Будучи работником районного жилищного агентства, сколотила преступную группу, которую сама же и возглавила. Выявляла одиноких лиц, ведущих антиобщественный образ жизни: алкоголиков, наркоманов и просто пенсионеров. Предлагала обменять их квартиры на меньшие, но с очень хорошей доплатой. Люди выписывали доверенности, а потом пропадали, а квартиры, соответственно, продавались по рыночной стоимости. Двадцать четыре эпизода доказаны. Во как! Еле-еле вычислили ее. Внедрили в район под видом алкаша опытного оперативника. Только после этого смогли задержать преступницу с поличным. Оперативник, правда, погиб при исполнении. Его тело потом в озере нашли.
Они продвигались по бывшему монастырскому коридору, где когда-то были кельи монахинь, запертые теперь стальными дверьми с мощными засовами. Женщины-контролеры при появлении начальства вытягивались; многие из них и в самом деле были ростом с Торганова, а то и повыше. Пятаков смотрел на них с удовольствием.
– А как приемами рукопашного боя владеют! – улыбаясь, сказал полковник. – Вы бы видели.
