Умри, богема! - Анна Васильевна Дубчак
Мы вошли в квартиру на улице Муфтар, Шери тотчас залился радостным лаем и бросился в комнату, словно проверяя, на месте ли его мягкая подушка.
Я переоделась, привела себя в порядок, затем приготовила в комнате на письменном столе место, куда мы поставим коробки с посудой, и мы с Мариной поднялись к мадам Жиро.
Телефонный звонок застал меня на лестнице, буквально в двух шагах от двери соседки. Номер был незнакомый, хотя и российский.
– Слушаю. Кто это?
Но в трубке звучал какой-то треск, а потом и вовсе все стихло.
– Кто-то пытается дозвониться, наверное, Сазыкин. Снова напился и готов вывалить на твою голову новую порцию дерьма… – так прокомментировала звонок Марина.
– Позвонить мог кто угодно, это же мой обычный номер, он у меня уже несколько лет. Может, кто из театра, может, из какого-нибудь детского дома, да мало ли! Или Лева звонит с другого телефона.
– Ну, да, конечно, я и забыла, что он у тебя деловой человек, а у таких, как он, всегда несколько телефонов. Но если у женатого бизнесмена существуют запасные телефоны для связи с любовницами, то у неженатого для чего?
– Марина, прекрати!
Я уже звонила в дверь мадам Жиро. Она, казалось, поджидала нас возле двери – так быстро открыла. Глаза ее сияли, она явно переживала, сдержим ли мы слово, придем ли, заплатим ли. И когда мы появились, не могла скрыть своей радости. Еще бы, она продавала мне, наследнице Михаила, его же фарфор, или, если уж быть точной, уже почти мой! Ну просто сделка века! Если у меня еще оставались сомнения относительно того, на самом ли деле мадам украла все эти сокровища из квартиры моего дяди, ведь пока что это было лишь предположением моим и Клер, то уже очень скоро они рассеялись…
Все предметы были отлично упакованы и уложены в коробки, которые мы, расплатившись, и унесли к себе. С мадам Жиро мы распрощались тепло, пообещав как-нибудь заглянуть к ней еще на чашку кофе.
– Марина, я хочу поговорить с тобой… – начала я сразу же, как только мы вернулись домой. Не было смысла откладывать этот разговор.
– Что-то случилось?
Я почувствовала, как она напряглась, вся сжалась. И эта ее реакция только укрепила мое решение отправить ее домой.
– Марина, дорогая, я думаю, что тебе лучше вернуться домой.
– Что, я тебя так достала? – В ее голосе звучали слезы.
– Дело не во мне, а в тебе. Я же вижу, как тебе здесь тяжело. Ты вся на нервах, боишься покушений, видишь зло там, где его нет…
– А там, думаешь, мне будет лучше?
– Если бы ты не возражала, я посодействовала бы тебе лечь в клинику неврозов. Лева бы все устроил, я уверена.
– Так он же сегодня прилетает, или я чего-то не знаю?
– Да-да, прилетает, но у него связи, уверена, пока он там, ему ничего не будет стоить сделать пару звонков, и тебя определят в лучшую клинику. Ты пойми, наше здоровье в наших руках. Понимаю, все это звучит банально, но это же правда. Ты знаешь, я всегда рада тебе помочь…
– Хочешь избавиться от меня, потому что я и тебе треплю нервы, так?
«А ты сама не видишь? Не понимаешь?» Конечно, я не произнесла это вслух. Но, думаю, все это и так было написано у меня на лице. Чувствовала ли я себя в тот момент предательницей? И да, и нет. С одной стороны, я на самом деле жалела Марину и желала ей как можно скорее выкарабкаться из этого стрессового состояния, успокоиться, с другой – она на самом деле пугала меня. Ведь это она внушила мне сомнения в верности Левы, изо всех сил вызывала во мне чувство недоверия к Клер, да и вообще всю нашу поездку в Париж превратила в ад.
– Подлечишься, а потом поможешь Володе с его депрессией, пока он окончательно не спился. Что же касается денег, то я попрошу Леву вернуть тебе мои долги, так что с этим, я уверена, проблем не будет.
– А что же это ты раньше-то к нему не обратилась? Типа, гордая такая, да?
Господи, сколько же в ней было ехидства, негатива, какой-то душевной черноты. Причем все эти качества развивались в ней прямо на моих глазах, словно воздух Парижа отравил ее сущность.
– Ну хорошо, как скажешь. И когда мне улетать?
– Прямо сейчас и купим тебе билет до Москвы.
– По моей банковской карте, конечно, да? – скривилась она.
Я развела руками. Нет, она становилась просто невыносимой!
– Хорошо. Вот тебе моя карточка, заказывай билет, а я начну собираться.
Эту фразу она произнесла уже с чувством какой-то обреченности. Я даже успела пожалеть ее.
– Ты знаешь, а вдруг меня действительно хотели убить? Может, тебе просто опасно находиться рядом со мной?
– Жалеешь меня, да? Придумываешь на ходу. Чтобы мне было не так больно и обидно?
Мысленно я уже отправила ее в Москву и даже навещала ее в клинике, куда ввалилась с охапкой цветов, книгами, журналами… Да, в Москве ей точно полегчает, да и подружки по театру, актрисы, станут ее навещать. Если, конечно, свое пребывание там она не скроет. Да, думаю, все-таки скроет. Хотя это не психушка, а просто клиника неврозов, реабилитационный центр или что-то в этом роде. Лева разберется.
Перед тем как заказывать билет, я решила на всякий случай позвонить Леве, но его телефон, как нарочно, не отвечал. Был занят. Я жалела, что не спросила его, каким рейсом он прилетает. Он сказал, что ночью. Ночь – понятие растяжимое. Ладно, все равно он устроит все в лучшем виде, даже находясь здесь, в этом я нисколько не сомневалась.
– Вот, есть рейс в 17.50, если поторопишься, то успеешь на регистрацию.
– Валяй, – бросила она через плечо, волоча свой чемодан.
– Хочешь, я позвоню кому-нибудь, чтобы тебя встретили?
– Интересно, кому? Может, пьяному Володе? Думаешь, после того как я сбежала с похорон Сони, он захочет меня видеть?
– Думаю, что ему сейчас так одиноко, так плохо, что он, едва услышав о твоем возвращении, захочет увидеть родное лицо.
– Да у него в доме наверняка толпа актрис, которые ухаживают за ним, пьют с ним…
– Заметь, их общество как раз и поспособствовало тому, что он пьет. А вот твое появление сможет его взбодрить, привести в чувства. Да и тебе тоже будет приятно увидеть среди встречающих родное лицо или даже лица… Все твои подружки увяжутся за ним.
– Да-да, – истерично хохотнула она, – конечно, особенно теперь, когда ты отказала ему в деньгах, а я – твоя близкая подруга, этому не помешала. Он тоже считает меня предательницей. Куда ни кинь – я никому не нужна.
– Вот поэтому я и хочу тебе помочь. Ты сама не понимаешь, что говоришь. Сама разрушаешь все, что можно. Вернее – нельзя. Ты что, хочешь, чтобы мы с тобой окончательно поссорились?
Она не могла без меня. Я это знала, поэтому постаралась сделать так, чтобы мои слова
