Большой налет. Агентство «Континентал» - Дэшил Хэммет
На хмуром лице Томми появилось хитрое выражение.
— Скажите, как выглядит ваш приятель и где он прячется, — предложил Хауд, — и я посмотрю за ним, пока вы будете есть, как приличный человек. Идет? Мясо, жареная картошка, пирог, кофе.
Томми мечтал заняться настоящим делом и ловить бандитов толпами. Поэтому он был не прочь воспользоваться случаем. Я тоже не возражал против того, чтобы парень посидел в машине. Но если Старик узнает, что я оставил мальчишку одного среди головорезов, он снимет с меня скальп. Поэтому я покачал головой.
— У этого парня четыре пушки и топор, Томми. Он тебя съест и не подавится.
— А, ерунда. Вы, оперативники, всегда пытаетесь убедить, что кроме вас никто не может это делать. Ваши жулики не такие уж лихие бандиты, если позволяют вам ловить себя.
В этом была доля истины, но я все равно выгнал парня из машины.
— Один сэндвич с языком; второй с ветчиной и бутылку молока. Одна нога здесь, другая там.
Однако, когда он вернулся, меня уже не было. Только Томми скрылся из виду, как из дверей меблированных комнат вышел Кид. Он поднял воротник плаща и повернул на юг, на Ван Несс.
Когда я доехал до угла, долговязая фигура исчезла. Он не мог дойти до Макалистер-стрит. Если парень не спрятался в здании, то он на Редвуд-стрит. Я проехал еще квартал до Голден Гейт авеню, повернул на юг и очутился на углу Франклина и Редвуд-стрит как раз вовремя — Кид нырнул в заднюю дверь жилого дома, выходящего на Макалистер-стрит.
Я медленно ехал и думал.
Дом, где Кид провел ночь, и дом, в который он только что вошел, выходили дворами в один переулок. Между ними было расстояние с полквартала. Если окна комнаты Кида смотрят во двор и если у него есть сильный бинокль, то он мог без труда видеть, что происходит в здании напротив, на Макалистер-стрит.
Вчера вечером парень вышел за квартал от своего дома. Увидев, как он только что вошел через черный ход, я понял, почему Кид вышел на Полк-стрит. Если бы он сошел ближе к своему дому, его бы могли заметить из этого здания. Скорее всего, парень следит за кем-то из дома на Макалистер-стрит и не хочет, чтобы его видели.
То, что Кид воспользовался черным ходом, объяснить было нетрудно. Парадная дверь заперта, а задняя почти во всех зданиях, наверное, весь день открыта. Если он не наткнется на привратника, то без труда попадет в нужную квартиру. Трудно сказать, был ли хозяин дома. Во всяком случае, Кид вел себя скрытно.
Меня не очень беспокоило то, что я не знаю, в чем дело. Главное сейчас — найти удобное место для наблюдения.
Если он покинет дом через черный ход, то следующий квартал на Редвуд-стрит между Франклин авеню и Голден Гейт, самое подходящее место. Но парень не клялся мне, что выйдет из здания через черный ход. Скорее всего, он воспользуется парадным. Если Кид выйдет именно так, а не будет красться со двора, то привлечет меньше внимания. Лучше, следовательно, ждать на углу Макалистер-стрит и Ван Несс, откуда видна парадная дверь и Редвуд-стрит.
Прошел почти час.
Кид вышел через парадную, застегивая на ходу плащ, поднимая воротник и нагнув голову, чтобы спрятаться от дождя.
Мимо меня проехал черный «кадиллак» с зашторенными окнами. Кажется, я видел эту машину около городского муниципалитета, когда ждал Кида.
«Кадиллак» заехал на тротуар и набрал скорость. Занавеси раздвинулись, и в окне несколько раз что-то сверкнуло. Раздалось семь выстрелов из пистолета маленького калибра.
С головы Кида медленно сползла мокрая шляпа, однако у него самого движения вовсе не были столь плавными. Он нырнул в какой-то магазин.
«Кадиллак» доехал до угла и повернул на Франклин авеню. Я устремился за ним.
Проезжая мимо магазина, в котором спрятался парень, я мельком увидел, как он стоит на коленях и все еще пытается достать пушку. За Кидом виднелись возбужденные лица. Однако на улице было спокойно. Люди настолько привыкли к шуму автомобилей, что обращали внимание только на грохот шестидюймовой пушки.
Когда я достиг Франклин-стрит, «кадиллак» обогнал меня на квартал. Он мчался по направлению к Эдди-стрит.
Я погнал по параллельной. Черная машина мелькнула на площади Джефферсона. Ее скорость снизилась. Через пять-шесть кварталов наши улицы соединились. Я почти догнал «кадиллак» на Стейнер-стрит и разглядел номера. Машина теперь двигалась с нормальной скоростью. Наверное, бандиты были уверены, что им удалось скрыться, и не хотели привлекать внимание высокой скоростью. На всякий случай я отстал на три квартала, хотя и не боялся, что могу вызвать их подозрение.
На Хейт-стрит около парка из «кадиллака» вышел стройный мужчина небольшого роста с бледным лицом, темными глазами и усиками. Черное пальто, серая шляпа и трость выдавали в нем иностранца.
«Кадиллак» поехал дальше по Хейт-стрит, и мне не удалось заметить, сколько в нем человек. После коротких раздумий я решил сесть на хвост коротышке.
Усатый иностранец зашел в аптеку, расположенную на углу, и позвонил. Не знаю, что он там еще делал. Через несколько минут приехало такси и отвезло его к отелю «Маркиз». Портье дал ключ от 761-го номера, и он вошел в лифт.
В «Маркизе» у меня были друзья. Я нашел местного детектива Дюрана и поинтересовался;
— Кто живет в 761-м?
Дюран, немолодой, седой мужчина, похожий на президента очень крепкого банка, когда-то работал капитаном детективов в одном из больших городов Среднего Запада. Однажды он переусердствовал на допросе медвежатника и убил его. Газеты недолюбливали Дюрана, и, благодаря прессе, он потерял работу.
— 761-й? — переспросил Дюран, словно дедушка, расспрашивающий внука. Кажется, мистер Маруа. Вы интересуетесь им?
— Да, — признался я. — Что вы знаете об этом Маруа?
— Немного. Он живет у нас примерно две недели. Спустимся в холл. Может, там что- нибудь знают.
Внизу мы переговорили с портье, телефонистками и старшим коридорным. Затем поднялись наверх и опросили горничных. Жилец из 761-го номера прибыл две недели назад и зарегистрировался как Эдуард Маруа из Дижона. Ему часто звонили, почты не получал, посетителей не было, поздно вставал, поздно ложился, не скупился на чаевые. В гостинице никто не знал, чем он занимается.
— Можно полюбопытствовать о природе вашего интереса? — спросил Дюран, который всегда говорил как поэт.
— Я еще точно не знаю, — правдиво ответил я. — Сам Маруа, может быть, в порядке, но он
