Убойное лето - Владимир Григорьевич Колычев
До столкновения оставались мгновения, когда перед глазами промелькнул образ Марины, а вслед за ней и Вики. Они же просили Егора не лезть на рожон. И все же он не остановился, не сдал назад.
А Свищ пер как бык на красную тряпку, и мощный он как буйвол. И все же Прокофьев выдержал напор, ничуть не стушевался, зато бандит развернулся на девяносто градусов, собираясь нанести удар, но в последний момент передумал. Ситуация была накалена до предела, однако Свищ нашел из нее выход. Он сделал вид, будто узнал Егора и даже обрадовался. И снова развернулся к нему якобы для того, чтобы поприветствовать.
– А-а, товарищ капитан! – улыбнулся он.
Его телохранители восприняли его действия как отбой тревоги, опустили руки. И Ярыгин с Бордовым не стали хвататься за оружие.
– Настроение ни к черту? – спросил Прокофьев.
Он давно уже не капитан, но объяснять это наркобарончику не хотелось. И очень хорошо, что и Ярыгину с Бордовым также не о чем с ним было говорить.
– Карамболь обидел? – спросил Егор.
– Да нет, это ты меня обидеть хочешь, – скривился Свищ.
– Может быть, – не стал спорить Прокофьев.
– С огнем играешь, начальник!
В ответ Егор лишь фыркнул и повернулся к бандиту спиной. При этом он надвинулся на бугая с маленькими ястребиными глазками, тот не выдержал натиска, посторонился.
Возможно, Свищ что-то знал, может быть, он и похитил Аэлиту, но говорить с ним на эту тему – только время терять и уважение к себе. Не скажет ничего Свищ, даже глупо надеяться на это.
Яна Горелова тоже молчала. Тетерева, та рассказала все, что знала, Прокофьев говорил сегодня и с ней, и с Гореловой, но так ничего и не выпытал.
Тетерева не знала, кто и кого мог снарядить им на замену, а Горелова молчала. Сказала только, что группы в их системе работают в автономном режиме, и все. А кто такой Пентиум и откуда вообще ветер дует, говорить отказалась. Егор давил на Горелову, а она смотрела сквозь него безжизненными глазами. Ни смерти она не боялась, ни тюрьмы – полное равнодушие ко всему, ко всем, в том числе и к самой себе. Так и не узнал Егор, кто мог подставить Карамболя и увезти с собой его жену, только время зря потерял.
А Карамболь мог поведать ему много чего интересного, говорить с ним противно, но хочешь не хочешь, а надо. Карамболь – потерпевший, а значит, существовала определенная с ним общность интересов. Прокофьев должен был задать Хвойникову ряд вопросов, иначе он плохой начальник уголовного розыска.
Прокофьев поднялся в палату, которую охранял Лазарь, а с ним еще два «быка».
– А что это за нарушение больничного режима? – строго спросил Прокофьев.
– Какое нарушение? – покосился на него Лазарь.
– В тюрьме вас всех охранять надо, а не в больнице. Думаю, часовых нужно снимать, – обращаясь к Ярыгину, сказал Прокофьев.
– Да не вопрос, сейчас разводящих вызовем. – Савелий вынул из кармана телефон. – В СОБРе таких много.
– Эй, не надо СОБР! – мотнул головой Лазарь.
– Зачем Свищ приходил? – надвинулся на него Прокофьев.
– Э-э… – замялся бандит.
– Савелий, звони!
– Да на развод Свищ подавал!
– На развод?
– Не хочет он больше с нами…
В палату Прокофьев зашел сам. Карамболь сидел на койке, опираясь рукой о спинку в изголовье. Увидев Прокофьева, он попробовал, но не смог подняться на ноги. От напряжения у него на губах выступила слюна.
– А не рано еще вставать? – с усмешкой спросил Прокофьев. – Или это ты так тренируешься из гроба подниматься?
– Из гроба ты не поднимешься! – заскрипел зубами Карамболь.
– В гроб тебя Свищ уложил, он же и гвоздь в крышку вобьет. Или нет?
– Чего ты хочешь, мент?
– Да вот хочу знать, кто тебя прессует, Свищ или Пентиум? – спросил Прокофьев.
– Откуда у Свища бабки? Если это те самые бабки. – Карамболь вопросительно смотрел на него, стараясь при этом унять в себе злобу.
– Те самые.
– Значит, Пентиум!
– А если Свищ?
– Может, и Свищ. Если он заодно с Пентиумом.
– Там в сумке два миллиона восемьсот тысяч было. Согласись, деньги немаленькие.
– А я тебе что, фраер дешевый? Чтобы меня расшатать, раскошелиться надо. Потратился Пентиум, но почву у меня из-под ног выбил.
– Почву из-под ног, – в раздумье повторил Прокофьев.
– Свищ приходил, предъяву мне сделал. Он уже давно повод искал. Но это мои дела! – спохватился Карамболь.
– Дела-то твои, Юрий Сергеевич, но в рамках нашего общего с тобой Уголовного кодекса. Награбленные деньги у тебя нашли, а это статья. Сказать, какая статья, сказать, сколько лет лишения свободы по ней?
Карамболь зарычал от злости, попробовал поднялся, на этот раз у него получилось.
– К выходу готов? – неприязненно усмехнулся Прокофьев. – Можно конвой вызывать?
– Не могу стоять в присутствии дам! – люто глянул на него Карамболь.
Но при этом он не столько рассердил собеседника, сколько рассмешил его.
– Жалкое ты собой зрелище представляешь, – презрительно усмехнулся он. – Уверен, Свищ сказал тебе то же самое.
– С огнем играешь, мусор! – разозлился Карамболь.
– Вот и я говорю, что Свищ то же самое сказал, – ухмыльнулся Прокофьев и сам же осадил себя: что-то разошелся он, как бы совсем не унесло.
– Что-то душно у тебя здесь, – сказал он, махнув перед носом ладонью. – И воняет чем-то.
– Выйди на балкон, – через губу бросил Карамболь. – Там невысоко, не разобьешься, но у тебя ствол, можешь застрелиться.
– А это уже после того, как я закрою тебя лет на десять, – усмехнулся Прокофьев.
Палата у Карамболя роскошная, даже с балконом. Окна зашторены, снайпер не возьмет, но если выйти на балкон… А Карамболь уже мог подниматься с койки, не
