Преступления Алисы - Гильермо Мартинес
– Мне представляется важным, – сказал он, – чтобы Кристин тоже пришла на заседание. В конце концов она первая получила фотографию. Я сам зайду к ней и позову ее. Я до сих пор считаю, что мы постигнем смысл этого безумия, только если Кристин представит нам документ.
– Разумеется, – кивнул Ренлах. – Хотя нас всех и грозятся поубивать, мы по-прежнему заинтересованы в том, чтобы девушка показала нам документ и вернула его в Гилдфорд. Она должна это сделать, и, наверное, пора, если добром ничего не получится, отправить к ней посланцев другого рода. – Он посмотрел в сторону инспектора, который говорил по телефону и ходил кругами возле дверей.
– Надеюсь, в этом не возникнет необходимости, – произнес Селдом, – у меня есть, что ей сказать, и, надеюсь, мои доводы убедят ее. Сейчас я зайду к Джозефине, а потом поднимусь на холмы.
Питерсен вернулся к столику с сурово поджатыми губами.
– Звонили из Букингемского дворца, – сообщил он. – По правилам внутренней безопасности я должен был поставить их в известность обо всем, что здесь творится, и сегодня утром, когда там разбирали входящую почту, обнаружили, что кто-то умудрился оставить неподписанный конверт. И в нем – еще одна фотография Кэрролла. Так что и у принца теперь есть свой снимок.
Воцарилась торжественная тишина, будто мы все дружно вообразили фанфары, знамена и красные ковровые дорожки.
– Считаете, нам следует пригласить его на наше маленькое сборище? – спросил Ренлах, чуть улыбаясь.
– Нет, – серьезно ответил Питерсен, – не думаю, чтобы он оказал нам честь, но я попросил, чтобы сюда выслали фотографию. И, сами понимаете, прибудет кто-нибудь из службы безопасности. Сейчас нам необходимо удержать Андерсена. – Он обратился к Ренлаху: – Вы задействуете свои связи?
Тот сделал уклончивый жест, будто не мог слишком много обещать.
– Постараюсь, если кто-то меня еще помнит.
Когда мы вышли на улицу и распрощались со всеми, я спросил Селдома, можно ли мне тоже пойти к Джозефине вместе с ним.
– Конечно, она наверняка будет рада снова встретиться с вами, ее уже почти никто не навещает…
Я зашагал рядом, приноравливаясь к его стремительной походке. Селдом, казалось, лихорадочно размышлял, едва замечая перекрестки, пешеходов вокруг и вряд ли осознавая мое присутствие.
– Можно вас спросить? – произнес я.
Селдом чуть не вздрогнул, услышав мой голос, будто я вытащил его из какого-то отдаленного места.
– Давайте, – буркнул он, не слишком стараясь быть вежливым.
– Что вы предположили, увидев конверт с фотографией в своем почтовом ящике?
– Вы имеете в виду… до того, как мы побывали в пабе?
Я кивнул.
– Подумал, что это насмешка судьбы, кара, до определенной степени справедливая. Умереть внутри логической серии. Вы знаете, почему: я сразу вспомнил прошлогодние преступления. Но решил также, что, если мне поистине суждено стать элементом серии, я бы хотел по крайней мере понять. В том, что эту фотографию прислали мне… не было никакого смысла.
– Но еще меньше смысла в том, что фотографии прислали всем.
– Не стану отрицать, я испытал облегчение. – Мимолетная улыбка тронула его губы. – Ведь, если мы получили по фотографии, это все равно что никто их не получал. Как раз сейчас я и размышлял на данную тему: вам не кажется, что фотографий уже слишком много? Сначала их было две, потом появились те, которые печатал Хинч, а теперь они посыпались лавиной… есть даже одна поддельная и одна для принца. Это как сплошная масса бегущих кроликов.
– Вы хотите сказать – попытка затоптать, запутать след?
– Не известно. Даже не понимаю, кто перед нами: невероятный хитрец или полный тупица.
Мы в молчании миновали квартал, пока я не решился задать вопрос, который действительно меня мучил:
– Когда вы сказали Ренлаху, что убедите Кристин прийти на заседание… что вы имели в виду?
– Что речь уже идет не об академических заслугах, а о человеческой жизни. Если я не могу воззвать к ее разуму, попробую использовать это новоявленное религиозное чувство: христианскую обязанность заботиться о ближнем. Если прежде я опасался за нее, то теперь боюсь за жизнь совершенно другого человека.
– И кто этот человек?
– Я не вполне уверен, но, когда вы мне сегодня рассказали о встрече с Андерсоном, у меня мелькнула догадка, может, ошибочная. Обратите внимание вот на что: когда напали на Кристин? Когда она собиралась показать всем документ из Гилдфорда. А когда убили Хинча? Сразу после того, как он объявил, что собирается полностью опубликовать дневники. В обоих случаях кто-то хотел помешать самым решительным, категорическим образом, чтобы какие-то сведения оказались на виду. Об этом я подумал, когда вы сообщили мне, что Андерсон собирается разгласить в статье все, что ему удалось обнаружить.
– Значит… вы боитесь за жизнь Андерсона? – Тут я вспомнил, как репортер иронически рассуждал о Мраке и Просвещении. – Любопытная деталь: я вам этого не говорил, но Андерсон, насмехаясь надо мной, процитировал фразу Дэвида Гильберта: «Мы должны знать и мы будем знать!»
– Дело в том, что Андерсон, прежде чем уйти в журналистику, занимался математикой; скажем так, заблудший ученик. Он ушел со второго или с третьего курса: не знаю, успел ли уяснить, что оптимизм Гильберта имеет свои пределы.
– Но если все так, как вы считаете, не происходит ли каждый раз, как говорил Питерсен, убийство посланца?
– Вот именно, – кивнул Селдом. – Подумайте над тем, что убить посланца – поступок настолько жестокий, насколько и глупый, коль скоро послание доставлено. А что, если у вас получится убить посланца до того, как он доставит послание? Поступок в равной мере жестокий, но уже не такой глупый. Представьте на минуту, что, как в рассказе Честертона, генерал хочет сообщить своему королю имя только что обнаруженного шпиона, просочившегося на самый верх, ко двору. Вообразите, что у него только три посланца, верхом на быстрых конях. И на дорогу, ведущую во дворец, заранее предупрежденный шпион отправляет стрелка, который убивает их всех, одного за другим.
– Имя, заключенное в послании, никто никогда не узнает, – подытожил я. – Если сейчас происходит именно это, хорошо бы по крайней мере узнать число посланцев: надеюсь, это не все те, кто получил фотографии.
– Меня больше интересует само послание. – Селдом показал на четырехэтажный особняк на углу Вудсток-роуд. – Готовьтесь к чаепитию: это дом Джозефины.
Глава 23
– Да, ее оставили в почтовом ящике у входа или вчера вечером, или рано утром сегодня, – сообщила Джозефина, – в конверте без адреса, и принесли мне с почтой, к завтраку. Если бы юноша был столь
