Алексей Биргер - Война орхидей (Богомол - 4)
Людмила усмехнулась.
- Курослепов так ревниво оберегает свой имидж великолепного цветовода, да?
- Навроде того, - несколько уклончиво ответил Садовников. Людмиле показалось, что если бы он мог говорить откровенно, то сказал бы: "Курослепов вообще человек очень злой и завистливый". - Так вы, значит, рано утром из Москвы, а послезавтра опять назад?
- Да.
- И вы хотели, чтобы я вам за это время подобрал образцы?
- Да, орхидеи "мертвая голова". Мне она очень нравится сама по себе, и, кроме того, насколько я понимаю, это вид достаточно редкий... Ведь он и в Москве мало у кого есть, да? И с просьбой его достать к вам, наверно, обращаются очень нечасто?
- Нечасто, но бывает, - улыбнулся Садовников. - Вот, недавно...
- Недавно кто-то обращался?
- Да. Занятный молодой человек. Из таких, как они называются... ну, которые только стали поклонниками чего-то, и поэтому рвения в них хоть отбавляй, весь мир для них не существует, кроме нового увлечения.
- Из неофитов? - догадалась Людмила.
- Вот-вот. Обо всем расспрашивал. Записывал рецепты моих особых питательных сред...
- Вы спокойно делитесь своими секретами?
- Разумеется. Почему людям не помочь? И потом... - на его лице опять появилась застенчивая улыбка. - Тут многое от руки зависит. Если ты не чувствуешь цветок, то никакие чужие секреты не помогут тебе его вырастить. Со мной так бывало - поделишься секретом, а потом люди жалуются, что ничего не получается...
- Интересно было бы его найти, - заметила Людмила. - Он, случаем, не оставил свой адрес?
- Я всегда записываю адрес тех, кто берет у меня редкие экземпляры. Иногда забеспокоишься, бывает интересно проверить, как идут дела... Да мало ли что. Если хотите, я вам его найду.
- Буду очень признательна.
Садовников извлек с полки над своей головой старую записную книжку, потрепанную и распухшую от множества вложенных в неё бумажек, и неспешно стал её листать.
- Вот, нашел! Записывайте: "Черноорловский Василий Марленович. Адрес в районе Тушина."
- А телефон? - спросила Людмила, доставая ручку, чтобы переписать все данные.
- Телефон он оставил, но просил без крайней надобности не звонить. Сказал, что он живет со старой и очень больной матерью, у которой бзик - до смерти боится телефонных звонков. Поэтому он сам всем звонит. Сказал, что сейчас он меняет место работы и, как только устроится на новом месте, сам мне перезвонит и оставит рабочий телефон.
- Ясно... - сказала Людмила, хотя, на самом деле, ясности для неё становилось все меньше. Вопросы роились в её голове. - Что ж, при случае, если позвонит, передайте ему, что я им интересовалась. Вот моя визитная карточка. На ней указаны мой московский адрес и телефон.
- А вы, значит, всего на день улетаете? - осведомился Садовников, подливая ей чаю и пододвигая поближе к ней коробку шоколадных конфет: он заметил, с каким удовольствием его гостья отправляет их в рот одну за другой. - Зачем же горячку пороть?
- Я думала получить от вас первые рекомендации и за те полдня, что буду в Новосибирске, все подготовить для высадки растений. Чтобы когда я получу их от вас, скажем, к следующему отъезду, я повезла их на уже подготовленное место. Может, заранее надо подготовить питательный раствор, или ещё что-то сделать...
- Ну, насчет субстрата, дренажа и прочего, потребного для высадки именно этого рода орхидей, я вам сейчас напишу, - сказал Садовников. - И первые указания по освещению и допустимому перепаду температур, чтобы вы подобрали самый подходящий уголок в вашей оранжерее. Это недолго. А вы, чтобы не скучать, можете пока поглядеть мои любимые растения. Я, знаете, исхожу из принципа "лучше меньше, да лучше". Никогда не выращивал для себя больше пяти цветков зараз - но зато уж посвящал им все силы.
Он проводил Людмилу в комнату и включил приглушенный свет. Людмила ахнула, хоть орхидеи и были для неё не в диковинку, настолько фантастическим было открывшееся ей зрелище, прежде всего по утонченности и гармонии. И белые бахромчатые звезды с разбросанными яркими пятнами, красными, рыжими, и желтыми - по всей видимости, результат скрещивания "олимпийского огня" с родственным видом более нежных тонов - и синеватые, как июньские сумерки, лелии с бледно-желтыми язычками пламени в горловинах, и группа "драгоценных орхидей" с их небольшими, неприметными, пока не разглядишь их изысканную красоту, цветками и особыми листьями, покрытыми фантастическим узором, который сравнивают то с серебряной инкрустацией, то с золотой вышивкой. В зависимости от того, как падал свет, отчетливей становилось различимо мерцание этих тонких линий, которые не смогла бы вывести ни одна золотошвея, их то золотой, то серебряный отлив, из их переплетения возникали самые невероятные сказочные образы и фигуры.
- Да... - только и смогла выдохнуть Людмила.
- Вон та "драгоценная орхидея" - это макомария, выведенная в прошлом веке знаменитым Вейчем, - кивнул Садовников. - Все её экземпляры давно погибли, и она считается утраченной, но мне удалось её восстановить, разгадав кой-какие секреты создания этого гибридного вида.
- Наверное, Курослепов многое готов отдать, чтобы этот уникальный экземпляр оказался у него, - заметила Людмила.
- Может, и продам ему, - пожал плечами Николай Михайлович. - А то ведь покоя не даст.
- И вам не жалко будет с этим расставаться?
- Я что-нибудь ещё придумаю...
- И подумать только, - Людмила продолжала любоваться открывшимся ей чудом, - что вы умудряетесь делать все это в домашних условиях, не имея тех возможностей и приспособлений, которыми оборудованы, наверно, оранжереи Курослепова.
Николай Михайлович рассмеялся.
- Точь-в-точь такой же вопрос задал мне и ваш "соперник" - тот парень, что приобретал орхидеи "мертвая голова". Очень интересовался особенностями устройства курослеповских оранжерей, а я ответил ему, что можно изобрести любые технические приспособления, но они не будут работать, если не приложишь свои собственные сердце, голову и руки. Хотя ряд ценных советов по устройству собственной оранжереи дал.
- Вы, наверно, не удержались, чтобы не польстить Курослепову, каким интересом и уважением, на грани с завистью, пользуются его оранжереи среди знатоков, - заметила Людмила.
- Боже упаси! - замахал руками Садовников. - При любом упоминании, что кто-то интересовался его оранжереями, он невесть что воображает! И так после этого ограбления ко мне приезжал начальник его охраны, Моховых - ну, тот, которого потом застрелили - и устраивал мне допрос с пристрастием, не было ли в последнее время каких-нибудь странных случаев. Если бы я заикнулся об этом парне, они бы наверняка на него подумали - ведь убили бы ещё сгоряча беднягу, это им как пить дать! Хотя, наверно, попить и не допросишься, если только Курослепов в тебе не заинтересован... Так что и вы молчите об этом покупателе, если встретитесь с Курослеповым.
- Не бойтесь, я не проговорюсь, - ответила Людмила. - Но, выходит, и вам в этом парне что-то показалось странным - раз вы предпочли о нем промолчать?
- Не то, чтоб странным, - ответил Садовников. - Он был каким-то торопыгой, все ему быстрее подавай. И чтобы растения были, готовые вот-вот зацвести. Я объяснял ему, что если он будет выращивать свои цветы из отделенных по ризоме псевдобульб или возьмет у меня "воздушных деток", то, хотя с цветением, возможно, придется ждать до года, растения приживутся намного надежней. Но он нет, ни в какую! Мол, у него не то, что года, у него и месяца нет... - Садовников с подозрением поглядел на Людмилу. - Вы, случаем, не их таких?
- Нет, - засмеялась Людмила. - Я вполне согласна на то, чтобы вы отделили мне несколько псевдобульб. Пусть все будет по науке. Я уже поняла, что лучше вам доверять. Беневоленцев сказал мне, что с вашим мнением считаются не только в России. Вроде, с вами недавно советовался какой-то крупнейший немецкий коллекционер, у которого, кажется, ещё в Варшаве есть оранжереи...
- Немецкий? - Садовников растерянно нахмурился. - Беневоленцев что-то напутал. В последнее время у меня был только один англичанин, но он никакого отношения к Варшаве не имеет.
- Может быть, это я что-то напутала, - сказала Людмила. - Беневоленцев рассказывал несколько сумбурно.
- Да, водится за ним такой грех, - кивнул Садовников.
Она покинула Садовникова минут через пятнадцать, с бумажкой, на которой по пунктам были даны указания, как готовить почву и как заранее создать нужный температурно-влажностный режим, и оставив аванс за орхидеи, которые ей предстояло забрать через три дня. Ей было о чем подумать, пока она ехала в Тушино по поздней пустеющей Москве. У Садовникова побывал Беркутов, это факт. Чтобы в этом не было сомнений, он оставил явное указание на себя: фамилия "Черноорловский", образованная от "черный орел", была прямой перекличкой с фамилией "Беркутов". Но тут начинались вопросы. Зачем было называть себя так сложно, почему просто было не назваться Орловым или Ястребовым? Зачем так явно наводить на свой след? Неужели он оставил свой реальный домашний адрес? Даже "больную мать" упомянул - у его матери психика разрушена алкоголем, и, вполне возможно, страх перед телефонными звонками, на который он сослался, является одним из реальных её отклонений... Но это и намек для понимающих: если захотите отыскать меня по этому адресу, то будьте готовы к любым неожиданностям. И для кого тогда это послание - для нее, в расчете, что она доберется до садовника и поймет все, как надо, или для потенциальных преследователей, чтобы, поманив их "на живца", заманить в ловушку?
