Семен Данилюк - Законник
Он вновь сокрушённо затоковал.
* * *Из отделения втроем приехали в «Товарищество достойных». Растерзанную Аринку мать напичкала антидепрессантами, уложила в кровать. Но та, будто в детстве, ухватила её за руку, умоляя не оставлять одну. Беата прилегла на минутку, да так и уснула, прижав к себе дочу.
Когда наутро Беата, как была, одетая, поднялась и вышла в гостиную, Гулевский за журнальным столиком быстро писал. Кофе «Суаре» в банке уменьшилось наполовину.
«Всю ночь просидел», – догадалась Беата. С тоской оглядела упрямо склонённый затылок.
– Илюша, – окликнула она.
Гулевский энергично обернулся.
– Вчерашним числом против Аринки возбуждено уголовное дело по триста восемнадцатой второй… Применение насилия в отношении представителя власти, – объявил он. – А значит, не сегодня-завтра они вызовут её, чтоб предъявить обвинение и избрать меру пресечения. В связи с этим прошу вас с Ариной временно перебраться ко мне. Дабы избежать нежелательных визитёров. Наши действия далее…
– Илюша, послушай! – перебила Беата. – Ты только не обижайся. Но я как-то упоминала. В нашем комплексе есть несколько вип’ов – из самых приближенных. Ко мне очень по-доброму. Хочу попробовать переговорить.
Гулевский помрачнел. Он понял: вера в него в ней иссякла.
– Я перекрыжил законодательство, прошерстил материалы пленумов Верховного суда. Ни малейшего основания привлечь Аринку к уголовной ответственности у них нет, – отчеканил он.
– Зато есть желание, – с тоской в голосе напомнила Беата. – Я знаю, Илья, как важно для тебя добиться справедливости. Но – вчера, когда я увидела дочу в камере… Знаешь, что будет, если её и впрямь?..
– Догадываюсь, – согласился Гулевский. – Что ж, давай ещё раз поговорим с Ариной. Быть может, после вчерашнего она всё-таки согласится отказаться от показаний?
– Да как ты не понимаешь?! – вскрикнула Беата. – Этого как раз нельзя делать. Ведь если заставить, она попросту сломается…
Гулевский обхватил отчаявшуюся женщину за лицо, успокоительно поцеловал в уголок подрагивающих губ.
– Если Арину вызовут, пойду я, – объявил он. – В зависимости от результата и примем решение.
– Как скажешь, – неохотно отступилась Беата. – Но помни: мне все равно как защитить её. Станут двери ломать, в доме остался подарочный карабин…
В дверь позвонили. Оба переменились в лице. Беата задрожавшей рукой схватила пульт, нажала. На экране телевизора высветился коридор перед входной дверью и – одинокий высокий мужчина в нахлобученной на глаза вязаной шапочке и высоко поднятом воротнике. Беата сглотнула. Мужчина вдруг лихо сдвинул шапчонку на затылок, показал козу в глазок камеры. Гулевский и Беата облегченно выдохнули, – шалуном оказался Евгений Стремянный.
– Откуда? – встретил разрумянившегося с морозца друга Гулевский. – Вроде, отсиживался на даче?
– Хватит, отсиделся, – Стремянный галантно изогнулся над ручкой хозяйки. – Лучше реальная отсидка, чем под присмотром Ольги Тимофеевны… Супружница моя, – объяснил он Беате. – Неутомимая лекарша. Дня не проходит, чтоб какую-нибудь новую болячку во мне не обнаружила. Теперь ей сосуды мои не нравятся. Ломкие, говорит, стали. Наощупь, что ли, определила? Ладно б еще что-то венерическое, тьфу-тьфу.
По лицу Гулевского скользнула улыбка.
– Ага, – Стремянный, подметив интерес, воодушевился. – Тебе, говорит, нужен постельный режим. Может, и нужен, думаю, только не с тобой. А тут ещё информацию насчёт вчерашних событий от своих осведомителей получил, – с таинственностью сообщил он Беате. Стремянный как всегда важничал и напускал туману. – В общем, плюнул, да и дал дёру. Звонить не стал. Наверняка прослушка. Вообще-то по уму драпануть бы вам с дочкой на пару от греха, пока аэропорты не перекрыли…
– Полагаете, всё настолько серьезно? – Беата испуганно высвободила исцелованную кисть. – А Илья Викторович считает, что всё выправится.
– Илья Викторович! – Стремянный хмыкнул, значительно подвигал губами. – Да с ним самим сейчас рядом находиться: гранату себе под ноги, и то безопасней.
– Довольно ёрничать! – прикрикнул Гулевский. – Разве не видишь, что на ней лица нет? Говори, с чем примчался.
– Так подзаработать на чужом горе, – Стремянный всё еще пребывал в глумливом настроении. – Если наймёте в адвокаты, немедленно выдвигаюсь к метро Лоськово. Намереваюсь провести собственное, адвокатское расследование.
– Тогда приступай, – обрадовался Гулевский. – А я пока съезжу в нарсуд. Хочу предупредить попытку ареста.
Стремянный скептически крякнул. Беата, полная отчаяния, переводила взгляд с одного на другого.
– А я тебе говорю, ещё есть честные судьи, для которых правосудие – не пустой звук! – запальчиво выкрикнул Гулевский. – Тем более, всё это дело – убого сляпанная фальшивка!
– Наверняка фальшивка, – согласился Стремянный. – И мошенничество! Только когда мошенничает государство, чтоб вскрыть его, большие труды положить надобно… Ничего, ребята-демократы, – он успокоительно огладил подрагивающую Беату. – Им ведь, полагаю, как раз и надо, чтоб каждый сам за себя разбежался. А вместе, глядишь, прорвёмся!
Гулевский увидел, что Стремянный мнётся. Вопросительно вздёрнул подбородок.
– Тут ещё такое дело. На меня вчера Валентина вышла… Бывшая невеста Кости, – пояснил Стремянный для Беаты. – Узнала из интернета насчёт Егора Судина и… Помнишь, мы всё с тобой в толк не могли взять, как из-за каких-то поганых томографов…
– Говори же, наконец! – поторопил Гулевский.
– Оказывается, Егор с Валентиной чуть не с детсада рядом. Потом уж в колледже появился Костя, и всё переменилось. А Егор, похоже, прикипел намертво. Но – не выказывал. Она, конечно, знала. Ну, знала и знала. Как обычно: останемся друзьями. Если б не информация в интернете, ей бы и в голову не пришло. Так вот Егор, как она с Костей жить стала, не раз уговаривал уйти к нему. А как про свадьбу узнал, тут же приехал. Даже, говорит, на колени встал. Умолял. Угрожал, что жить не будет. Но – похоже, в результате решил по-другому.
Стремянный скорбно выдохнул. Озадаченно повёл шеей:
– Ведь мерзавец законченный. И ревность – это ж по сравнению с корыстью для любого суда козырный смягчающий мотив. А вот постеснялся девчонку примазать… Хотя, скорей, и в этом расчёт, – оспорил он сам себя. – Он же настаивал, что смертельного исхода не желал. А если цель – устранение соперника, тут уж умысел на убийство в хрустальной чистоте.
Гулевский стоял, отвернувшись к окну. Лицо его подрагивало.
* * *Гулевский прочитал табличку «Председатель народного суда Судец Татьяна Игоревна», кончиками губ улыбнулся.
«Надо же, Татьяна Игоревна». Не увязывалась в его сознании очаровательная полногубая и полногрудая Танечка Вострикова, в восьмидесятых секретарь суда, за которой увивалась половина милицейского следствия, с этим официальным – «Татьяна Игоревна».
Обаятельная, смешливая Танечка охотно принимала ухаживания, в меру кокетничала. Но ухитрялась оставаться для всех равноудаленной. Пока не объявился невесть откуда лихой опер из колонии Оська Судец. Одним махом на зависть неудачникам он смял и закрутил недотрогу, и уже через пару месяцев одарил её своей фамилией.
Танечка повторила судьбу многих судейских секретарш. Закончила юридический вуз. Была выбрана в судьи. Да так на всю жизнь в суде и осела.
С Оськой со временем разбежались. Бесшабашность и натиск хороши в ухажёре. В муже ищешь взвешенности и надёжности. А этого у Оськи не было. К тому же начал погуливать. Стерпеть гордячка Танечка не могла и осталась с двумя сыновьями на руках. Денег, само собой, хронически не хватало. И чем больше подрастали сыновья, тем меньше становилось денег.
Дважды открывалась вакансия на место председателя суда. Должность, что называется, шла в руки. Надо было лишь ответить взаимностью влюбленному в неё начальнику управления юстиции. Танечка не была ханжой. Но любовников меняла если не по любви (занозой засел Оська), то по симпатии. Начальник же управления – оплешивевший, потеющий от похоти – вызывал в ней брезгливость. Но когда вакансия открылась в третий и, возможно, последний раз, сдалась.
Через месяц стала председателем суда. Высокая должность не изменила Танечку. Она оставалась всё той же приветливой и открытой, с друзьями – смешливой. Лишь раз в неделю настроение портилось. В этот день она встречалась с руководящим любовником на съемной квартире.
Обо всём этом Гулевский знал от самой Танечки – она охотно подтрунивала над собой. Должно быть, чтоб избежать насмешек от других. Впрочем вот уж пять лет, как ухажёра её перевели на Урал, да и остальные не больно досаждали. После смерти от передозировки старшего сына Танечка резко постарела.
