Светлана Успенская - Двум смертям не бывать
— Летом, Павлуша, наш детский дом всегда выезжает на дачу. А что такое?
— А вот мы с мамой летом всегда… — Павлик умело сделал паузу. Он знал, что любое его упоминание о матери вызывает неподдельный интерес директрисы.
— Что, Павлушенька?
— Да нет, ничего…
— Нет, уж говори, раз начал… Что вы с мамой делали?
— Бутылки на помойках собирали! — неожиданно буркнул мальчик. — Летом жарко, много пьют пива, много бутылок. Можно хорошо заработать!
Директриса даже побледнела. Опять то же самое. Нет, этот ребенок невыносим! Как он умело маскируется! Такое впечатление, что его кто-то научил, как нужно отвечать на вопросы любопытных. Если не знать детей так, как знает их она, то можно даже поверить этому мальчишке. Но уж ее-то на мякине не проведешь!
Растянув губы в резиновой улыбке, Поливанова погладила мальчика по белобрысой стриженой голове.
— Одно только плохо, в последнее время много пластиковых бутылок стало, — деловито вздохнул мальчик. — Их не сдашь…
— Тебе не надо будет больше лазать по помойкам, — с наигранной нежностью произнесла директриса. — Когда твоя мама вернется…
— А разве она вернется? — спросил Павлик.
— Конечно вернется! Все мамы возвращаются к своим деткам.
— Оттуда не возвращаются, — мрачно буркнул мальчик и отвернулся к окну.
Что он имел в виду, Вера Яковлевна не осмелилась спросить. Откуда не возвращаются? Неужели… Нет, в это невозможно поверить!
Берта Ивановна была счастлива. Ее лицо сияло приветливым светом. Большие темные глаза лучились довольством спокойной старости. Ей больше незачем волноваться за свою жизнь, теперь она под присмотром.
Сидя за столом, Берта Ивановна неспешно пила чай с черничным вареньем. Вася, тот самый социальный работник, который опекал ее последнее время, внимательно вслушивался в каждое ее слово. Он безумно нравился старой женщине, в его глазах сквозило истинное участие. Вася с неподдельным интересом внимал ее рассказам о былом артистическом величии Берты Ивановны и ее умерших мужьях. Вся ее долгая жизнь была разбита на четыре этапа, хронологически соответствовавшие ее бракам: первый муж, второй, третий и, наконец, последний, четвертый…
— Конечно, — старчески дребезжала Берта Ивановна, расширенными глазами глядя в прошлое, — мой второй муж, Эдвард, артист кордебалета, был куда талантливее четвертого, который служил простым бухгалтером. Но положа руку на сердце, скажите, Васенька, разве женщина любит мужчину только за талант?
Васенька молча пожимал плечами. Казалось, он нимало не догадывался, за что женщины любят мужчин. Если бы эту старую каргу действительно интересовало его мнение, он бы ответил ей, что бабы любят мужиков за их деньги. Но ему было приказано меньше болтать и больше слушать.
— Нет, женщина любит мужчину за то, как он любит ее! — Берта Ивановна торжественно подняла вверх свой скрюченный полиартритом палец. — Мой четвертый муж… У нас был сумасшедший роман! Он забрасывал меня цветами, часами стоял под окном, чтобы только увидеть мою тень за занавесками. И я не устояла…
Вася с тоской посмотрел на часы. Черт побери, как медленно тянется время! Уйти бы… И так ясно, что результат нулевой, чего зря топтаться! Сколько уже тянется эта тягомотина! Нет, эта работа не по нему! А что, если старушка скопытится? Это может случиться в любой момент! Скорей бы, тогда он получит деньги за свою работу и будет свободен. Но лучше бы сюда заявилась та самая красотка, и тогда бы на его голову свалилось целое состояние.
Работник Фонда помощи престарелым ветеранам сцены оценивающе посмотрел на тонкую старушечью шейку. Второй месяц он ходит к этой сумасшедшей, а добытых сведений — ноль! Он уже перерыл все ее бумаги, но не нашел даже намека на то, что искал…
— …А хотите, я покажу вам его снимки? — донесся до него скрипучий голос.
Семейные фотоальбомы с пожелтевшими фотографиями он просматривал уже раз пять. С тех пор в них ничего не прибавилось. На наводящие вопросы о племяннице Берта Ивановна только удивленно пожимала плечами и несла какую-то ахинею насчет своего мужа, порядковый номер такой-то. Вася смотрел с ненавистью на ее череп, облепленный со всех сторон седым пушком, под которым проглядывала розоватая, точно младенческая, кожа, и зеленел от бешенства. Когда же это кончится!
Внезапно он насторожился.
— …Наточка привезла мне во-от такую соломенную шляпу! Я в ней была похожа на…
— Когда она ее привезла? Она приходила?
— Бог мой, Васенька! Разве я могу упомнить такие мелочи! Как говорил мой последний муж, были бы силы помнить главное, а мелочи сами напомнят о себе…
— Она звонила вам?
— Что вы, Васенька! Оттуда еще не придумали прямую связь.
— Откуда?
Старуха зловеще рассмеялась. Кажется, она уже совершенно спятила.
— С того света! — Она оскалила зубы в страшной улыбке, на собеседника смотрел черный провал старческого рта. — На том свете телефонов нет! Но нам-то с вами что до этого? — Она неожиданно наклонилась к собеседнику, и на него пахнуло смешанным запахом табака и кислым стариковским духом. — Мы-то с вами живые! Пусть мертвые хоронят своих мертвецов.
Чертова старуха! Неужели она смеется над ним? Она дьявольски хитра! Чувствует, что именно его держит здесь, и мастерски забрасывает ему наживку, боится остаться без опеки. А если она действительно права? Неужели действительно ее больше нет?
Ответа на этот вопрос не было.
Вечером в кафе «Подкова» за роскошно сервированным столом сидела дружная компания «охранников» под предводительством своего шефа. Весь цвет баковской группы был в сборе — в том числе и Шмель, только что принятый в число «звеньевых». Обсуждались последние события и планы на будущее. В чисто мужской компании не было ни одной женщины — встреча носила сугубо деловой характер.
Официант в белой рубашке и бабочке, с подносом, на котором в серебряном ведерке со льдом охлаждалась бутылка дорогого шампанского, подлетел к столику.
— Мы не заказывали, — удивился шеф.
— Это от той дамы за столиком возле эстрады.
Лучников оглянулся. В полупустом кафе посетителей было немного. Возле эстрадного помоста сидела незнакомка в пушистой шубке и темных очках.
Увидев, что на нее смотрят, она издали помахала компании рукой в перчатке. Начало было интригующим.
— Сказала, на память о последней встрече, — улыбнулся официант.
— Откупорь, — приказал Лучок, напряженно соображая, о какой встрече могла идти речь. Пенистая жидкость полилась в бокалы.
— Ух ты! — простодушно удивился Шмель, пригубливая вино. — В первый раз пью «шампунь» за сто баксов!
С бокалом в руке Лучок поднялся из-за стола и двинулся по направлению к незнакомке. Он был не против маленьких интрижек на стороне, тем более что неизвестной дамой в очках могла оказаться жена знакомого бизнесмена или любовница одного из главарей конкурирующей группировки, которая желала таким образом выйти на контакт с ним и сообщить что-нибудь важное.
Незнакомка в темных очках сияла ему навстречу белозубой улыбкой.
— Отличная штука! — Шмель расхваливал вино, с видом знатока рассматривая бокал на свет.
— Ничего, — подтвердил другой, по кличке Крот, прикладывая губы к бокалу, и хмыкнул: — Немного лучше, чем уксус…
Лучок шел навстречу к столику возле эстрады и приветливо улыбался.
Вдруг дверь кафе распахнулась, выбитая мощным ударом, и в зал ворвались несколько молодчиков в масках, камуфляжной форме и с черными стволами в руках.
— Спокойно, братва! — послышался громкий властный голос. — Мы из РУБОПа. Всем на пол, лечь лицом вниз!
Непокорных отрезвила легкая автоматная очередь по столам — послышался звон посуды, бутылка шампанского лопнула, разлетевшись темно-зелеными брызгами. После этого желающих сопротивляться больше не было.
— Сейчас мы все по очереди культурненько, плавно встаем, — прозвучал тот же властный голос, — и едем на Шаболовку, в управление.
— Не пугай, начальник, мы пустые, — просипел Лучок, лежа на полу. Когда ему позволили поднять голову, он первым делом огляделся по сторонам — незнакомки в зале уже не было. — Напрасно скатаемся.
Его обыскивали, вели к машине, но дальним уголком мозга он все продолжал размышлять, кто была та незнакомка. Но так и не догадался.
Заключенного Шмелева из камеры в Петрах, изоляторе временного содержания на Петровке, куда его упекли по стандартному обвинению, за незаконное ношение оружия, увезли в больничку с температурой. Больному было плохо, он бредил, смотрел туманным, ничего не понимающим взглядом вокруг себя, метался по постели.
Вскоре за ним последовал в больничку другой заключенный, Крот.
