Александр Щёголев - Ночь, придуманная кем-то
Нет, баллончик со слезоточивым газом она не специально для Юрия покупала, здесь ты не прав, Сашуля… Хотя, конечно, знала, что он невротик, что он всего боится, поэтому кофе с фармакологией влить в него не удастся. Знала, знала, чего скрывать? Поэтому оправдываться ни к чему. Но когда он позавчера ей позвонил, как всегда, выпивший, пригласил к себе, поклялся, что сегодня точно отдаст ей эту проклятую запись или сотрет, если она пожелает, вот тогда ее будто толкнуло. Она поняла наконец, что надо делать. Юрий в городе один, без жены своей фригидной, его не скоро хватятся… В общем, достала она из стола старенькое, испытанное семь лет назад средство решения проблем, которое так же непонятно зачем привезла сюда из своей деревни, обмотала ручки от скакалок новой изолентой, и отправилась в путь.
Да, ее ждал Игорь. Поэтому она и настояла, что снова придет в гости с «черного хода». Ты ведь, наверное, выяснил уже, что та дверь вовсе не была заколочена? Ты молодец, Сашуля, уникальный человек… Итак, ее ждал Игорь, сходя с ума от волнения — времени было мало. Поэтому она ехала не на общественном транспорте. Остановила частника и на машине домчалась до места за каких-нибудь полчаса. Юрий впустил ее, как на явочную квартиру, тайно, красиво, романтично. Пьяненький был, добренький. Показал ей кассету, мол, все честно, но она не стала смотреть. Самым главным было удостовериться, что запись не скопирована, а если скопирована, то выяснить, куда. Он развеселился: не тревожьтесь, мол, барышня, теперь все будет честно. Но она, конечно, не поверила. Затащила его в спальню и заставила клясться на иконе. У них в спальне образ висит, у жлобов проклятых. Они оба верующие, и Юрий, и Бэла, на самом деле верующие. Не рискнул бы он Христу врать, трус, тем более перед Пасхой. Всего ведь боится. Бога, дьявола, людей… Он и не наврал. Зачем? Теперь-то ясно — он уже тогда, в марте, новую видеосъемку ей организовал, на сей раз с собственным участием. Ей и в голову не пришел такой вариант. Конечно, чего ему было древнюю запись жалеть? Через пару недель, когда у него снова зачесалось бы между ног, он легко бы убедил барышню быть поласковее — с помощью новой кассеты… Дальнейшее не очень интересно. Он недолго мучался, получив порцию аэрозоля из баллончика, не больше минуты. Пока она шнуры доставала да штепсель в розетку втыкала, колыхался в своем любимом кресле, кашляя, роняя сопли, хватался за лицо, выставив напоказ волосатые уши… в общем, скучно. Гораздо увлекательнее, что было затем. Как она звонила Игорю, стоя рядом с трупом, а тот уже отправился ее встречать. Как погибала под дверью «черного хода», не имея возможности выйти из квартиры. Как слушала, ничего не понимая, разговор двух негодяев, стоявших на лестничной площадке. Как бежала сквозь проходные дворы, задержавшись только возле одного из мусорных баков, где она с наслаждением раздолбала вдребезги предательскую пластмассовую «Казанову». Как выскочила на проспект и сразу заметила Игоря — из той же самой подворотни, в которой они сегодня ночью мерзли, наблюдая за матерью. Как не спала предыдущую ночь, вспоминая подслушанный разговор, как не спала все последующие часы, спасая любимого человека неизвестно от кого. Вот и спасла, дура…
Какая же она дура! И вовсе не из-за того, что оставила орудие возмездия в коммунальной квартире. Кстати, куда их вообще было девать, улики эти подлые? Просто бросить нельзя, мальчишки элементарно найдут, с собой таскать — Игорь случайно в сумочку залезет. Если уж выбрасывать, то где-нибудь подальше, в Области. А лучше всего было бы уничтожить их, закопать. Но времени-то не оставалось — ни капли на донышке. Решила спрятать. На улице негде, на лестнице негде, и в вашей комнате нельзя — ты обнаружишь. Под вешалкой было хорошее место, туда сто лет уже никто не лазит… Смешно. Вот тебе и «Тайны электричества», Сашуля. И все-таки дура она совсем из-за другого. Такой важный и нужный поступок совершать в спешке, в полном цейтноте времени и мыслей — нелепее ситуации не бывает. Просто ее приперло, не могла больше терпеть, в результате сорвалась, не подготовившись. А если бы подумала хоть пять минут, то сообразила бы, что Иван Владимирович сразу ее раскусит.
Иван Владимирович Егоров. Да, ты правильно понимаешь. Да, именно из-за нее майор госбезопасности и помчался в институт, жаждал с ней пообщаться. Она же поставила его в очень сложное положение! Если он сдаст ее милиции, то обязательно выплывет наружу причастность Службы, точнее — его личная причастность, а ведь эту прославленную организацию и так всюду склоняют с добавлением нехороших прилагательных. Не сдаст — тоже рискует. И вообще, он ведь столько сил на это дело положил, комбинацию какую-то затевал… О, кстати, замечательное слово — «комбинация»! Они там ужас как любят вворачивать его к месту и не к месту, имей в виду на будущее, вдруг пригодится в писательском ремесле… Так вот, майора можно понять. В момент самого кайфа, когда добыча уже в паутине путалась, человеку взяли и все сломали.
Э-э, нет, сексотом она не была! Обижаете. Подписку о работе Иван Владимирович не смог у нее отобрать, фиг она ему дала, а не подписку. «Хотите, — сказала тогда, — арестовывайте, сажайте, мне абсолютно плевать, и так жизнь кончена, только сначала вам доказать надо, что это именно я юным режиссерам сдохнуть помогла…» Просто студия «Щекотка» каким-то боком у него в делах проходила. Поэтому он и догадался, кто убийца, хотя специально убийством не занимался. Он в то время еще старшим лейтенантом был, мелкой сошкой. Познакомился с ней, чтобы вербануть, а когда она не согласилась, пожалел девчонку. Шестнадцать лет ведь ей было, девчонке — всего-то…
Взамен она пообещала ему, что и за «просто так» всегда поможет, если очень надо. И если самой интересно будет… Короче, майор Егоров прекрасно помнил подробности закончившегося семь лет назад сюжета, поэтому наверняка догадался, кто мог в этот раз использовать мощь электричества на благо людям. Небось, примчался вчера вечером к ним в институт, бедняга, полюбовался, как она акробатический этюд исполнила, послушал столичного юмориста. А потом терпеливо ждал у выхода из актового зала, но вышли все, кроме них с Игорем. Да, глупо получилось, как в жизни обычно и бывает…
Кстати, неплохой он человек. Был старшим лейтенантом, а майора через ступень получил — под наградной приказ попал, когда их группа какого-то уникального бандита повязала. Правда, евреев здорово недолюбливает, но зато, стоило его попросить, и он помог повесть Игоря опубликовать. Да-да, не смотри так! Думаешь, «Клептомания» иначе прошла бы в этой газете, да еще без единого «но»?.. То-то. Не раскрывай Игорю секрета, ладно, Сашуля? Вот и хорошо, умница ты наша…
Нет, про семейство астрологов она толком ничего не знала. Про участие дяди Павла — тем более. Хотя, ей на самом деле многое подозрительным показалось. Какая-то записка, которую Юрий из почтового ящика вытащил. Законспирированный ход на «черную» лестницу, через который он впускал ее в квартиру. Вдобавок, в первый раз он тоже был выпивши — трепался без умолку, совсем за языком не следил. Бэлу поносил так, что даже жалко ее становилось, и вообще — странные вещи говорил. А уж как потом Иван Владимирович раскусил ихнюю семейку, ей неизвестно. Может, за почтовым ящиком следил, чтобы узнать, кто записки опускает? Знаешь, у майоров ведь тыщи хитрых способов, миллионы… Ладно, фигня это все, Сашуля.
Фиг-ня.
Приближение к финалу
«Мы больше не увидимся, — думал мальчик. — Сейчас она закончит рассказывать, слезет с тахты, оденется и уйдет». Эта простая мысль закручивалась вокруг пылающей головы бесконечной лентой Мебиуса, и невозможно было понять, где здесь начало, где конец. «Оденется, уйдет… — думал мальчик. — Уйдет, и мы больше не увидимся…»
Он плохо слушал. Он сжимался от рвущих пустоту взрывов голоса, цеплялся за подушку, чтобы его не унесло безудержным вихрем чужой страсти, и ждал. Затем вдруг выяснилось, что вокруг него уже тихо.
— Ты тогда, в подъезде, плакала совсем не из-за того, что дежурного убила? — спросил он, пытаясь стряхнуть сдавившее голову кольцо. — Ты, наверное, из-за майора расстроилась?
— Я плакала? — женщина вздохнула. — Может, расстроилась, а может, обрадовалась… Я не помню, Сашуля.
Кольцо окрепло. Сдавило лоб, виски, затылок. Они больше не увидятся. Сейчас женщина уйдет. Исчезнет, проглоченная ненавистным каменным монстром, растворится в кишащем людьми пространстве, смешается с выхлопными газами, а здесь останется только эхо ее голоса, только запах ее волос и жар ее прикосновений. Несправедливо. Боже, как несправедливо, подло…
Он заплакал. Сегодня всем полагалось умыть слезами лицо, потому что праздник, потому что весна.
— Не надо, — проговорила она с болью. — Ты ведь мужчина, правда? Вы у меня с Игорем оба мужчины, единственные мои, родные… Не надо, а то я опять расклеюсь…
