Сергей Владимиров - Бог жесток

— Вы говорите про Александра Солонкова?

— Да, — торжественно произнесла Зоя Алексеевна. — Вчера я узнала, что его убили. Наверное, такие же уголовники, как и он сам. Лена была совсем маленькая, и я позволяла этому мерзавцу нянчиться с ней. И относилась к нему точно к сыну, жалела, прикармливала. А он, оказывается, только притворялся добрым и отзывчивым до поры до времени, покуда не подросла моя дочка. И за что Бог наградил ее такой красотой и доверчивостью? Он получил ее обманом, еще школьницу. Наговорил красивых фраз, наобещал бог знает чего, прикинулся пылким влюбленным и заставил ее поверить в эту чудовищную ложь.

— Простите, Зоя Алексеевна, — рискнул вмешаться я. — Я говорил с очень многими людьми, которые общались с Леной и Александром в городе, и мне кажется, что вы несправедливы к ним. Они действительно очень сильно любили друг друга, а некоторые даже завидовали их любви, потому что никогда не видели ничего подобного. Зачем им было притворяться, играть? Какой в этом смысл?

Женщина отвернулась и принялась переставлять с места на место костяных слоников в серванте. Видимо, она думала, что ответить на это неожиданное сообщение. В ее сознании уже много лет Александр Солонков жил лишь в образе обманщика и негодяя.

— Не знаю, какие цели преследовали люди, с которыми вы разговаривали, но они вам лгали. Моя дочь не могла быть счастлива с таким человеком, — категоричным тоном отозвалась Зоя Алексеевна.

— Этих людей было много, — спокойно заметил я. — Не могли же они сговориться. Давайте посмотрим на дело с другой стороны. Александр мертв, и, по-вашему, он получил то, что заслуживал. А как зарождались их отношения тогда, лет пятнадцать назад? Если бы Солонков хотел только позабавиться с вашей дочерью, он не стал бы жить с ней после столько лет, ведь вы не грозили привлечь его за совращение малолетних?..

— Еще не хватало такого позора! — раздраженно вставила одинокая мать. — Чтобы все тыкали в меня пальцем!..

— Получается, — вдохновившись, продолжал я, — он действительно любил Лену за ее юность и чистоту. А что она? Как возник интерес к парню на десять лет старше себя? Он не красив, не богат. Похвалиться перед подружками? Подразнить ровесника, который бросил или не обращает внимания? Но это лишь детские игры, несерьезные и непродолжительные. Лена и Александр вместе росли, и чувства младшей сестры к старшему брату перешли в новую стадию? Скорее всего, так и есть. Но это не единственная версия их отношений. Александр в раннем детстве лишился матери, но вы фактически заменили ему ее. А Лена росла без отца. Не потянулась ли она к этому, почти что мужчине, потому что он напомнил ей…

Костяные слоники точно взбесились, вылетели из рук женщины, тупо застучали о дубовый пол. Я нагнулся и стал собирать их.

— Александр никого не мог напомнить Лене, потому что своего отца она не знала. — В голосе женщины послышался напряженный дребезг.

Я не забывал о возбужденном состоянии Зои Алексеевны и поспешил подняться, опасаясь получить чем-нибудь тяжелым по макушке.

— Оставим это. — Я ощущал себя увереннее, когда женщина не доставала мне до плеча. — Ребенок чувствует себя полностью комфортно, если воспитывается в полноценной семье. Как правило, сын видит идеалом женщины свою мать, дочь — идеалом мужчины своего отца. Может, Лена и потянулась к Александру, потому что в ее детских мечтах отец представлялся ей именно таким: большим, сильным, заботливым…

— Заботливым? — ядовито переспросила Зоя Алексеевна. — В чем же заключалась забота Александра? Что он отобрал дочь у матери, по-кобелиному поразвлекался и бросил? У меня огромный педагогический опыт, и мне ни к чему слушать ваши книжные выкладки. Бывает даже правильнее, когда ребенок не знает кого-то из своих родителей, а то и обоих, чужие люди могут позаботиться гораздо лучше. Мать Солонкова была шлюхой, которая бросила сына сопливым мальчишкой, отец, кроме бутылки, ничего не знал, вот и вырос у них развратник и уголовник. Пока я работала в школе, у меня таких семеек встречалось через одну.

— Отец Лены тоже был плохим человеком? — спросил я.

— А почему вас интересует ее отец? — насторожилась Зоя Алексеевна. — Но все равно, мне скрывать нечего. Отец Лены не был плохим человеком. Это единственное, что я могу сказать о нем. И Лена знала то же самое. Однако он умер, когда она еще не появилась на свет.

Отец Саши Стрелкова тоже считался умершим, пока не выяснилось, что он отбывал срок. Я воспринял признание Зои Алексеевны как насмешку судьбы. Не могла ли история повторяться?

Я посмотрел в глаза женщины, пытаясь определить, не лжет ли она? Меня затянуло в омут материнской безысходности и застарелой ненависти. В голову пришла любопытная мысль: не могла ли Зоя Алексеевна застрелить своего несостоявшегося зятя?

— Лена умерла, Александр убит, неужели вас совершенно не интересует судьба вашего внука, он же единственный родной вам человек? — прозвучала моя фраза так, словно я хотел пристыдить пожилую женщину.

— Мы возвращаемся к тому, с чего и начали, — очень внятно произнесла Зоя Алексеевна, и я представил ее с указкой у доски, а себя на месте какого-нибудь слабоумного ученика. — Но теперь я желаю, чтобы вы уяснили раз и навсегда. Саша Стрелков не мог быть моим внуком. Потому что… — И тут голос ее сорвался. — У моей дочери Лены не могло быть детей…

Она выскочила из комнаты, ударившись бедром о стол, уронив вазу с искусственными цветами. Оглушенный неожиданным известием, я последовал за ней.

Пересек кухню, перешел в другую часть дома и заметил дверь, оклеенную постерами времен моей юности. Я толкнул ее, перешагнул через порог и сразу же догадался, где я. В горле у меня странно защипало. Я находился в комнате Лены Стрелковой.

Мне показалось, что девушка вышла на минуту и вот-вот снова войдет сюда. На письменном столе ровной стопкой лежат книжки с потрепанными корешками, несколько учебников выпускного класса, ножницы, пачка фломастеров и заколка-банан. На тумбочке у изголовья кровати — настольная лампа и давно снятый с производства магнитофон. Одна стена завешана плакатами уже непопулярных поп-групп, другая — мягкими игрушками. Створки шкафа прикрыты, но нет сомнения, что вещи веселой доверчивой школьницы до сих пор хранятся там.

— Здесь все так же, как и при Лене, — произнесла Зоя Алексеевна, стоящая возле окна ко мне спиной. — Я захожу только поливать цветы.

Перемена, произошедшая в женщине, была столь разительна, что я некоторое время не мог открыть рот. Не мог с обычным хладнокровием задавать вопросы, не мог утешать, боясь сказать какую-то пошлость.

— Лену изнасиловали несколько человек, — первой заговорила Зоя Алексеевна, глухо, с кажущимся безразличием. — Все они знакомые Сашки, с которыми он служил в армии. Приехали к нему в гости вспомнить службу, а на самом деле пить и таскаться за юбками.

Зоя Алексеевна преподавала во вторую смену, а Лена упросила Александра взять ее на встречу армейских друзей. Молоденькая, все ей было интересно. Тот поначалу отказывался, будто предчувствовал, чем это может окончиться. Она обижалась вроде бы в шутку и так мило, забавно надувала губки, что отказать он не смог. Там она впервые попробовала самогонки, Сашка показал кулак, но тоже вроде бы в шутку, все были навеселе. Ей хотелось предстать перед его приятелями самостоятельной и взрослой, и это получалось, на нее обращали внимание, делали комплименты. Только Сашке это не нравилось, он становился все мрачнее и мрачнее. Наверное, ему что-то подмешали в стакан, потому что очень скоро, выпив «детскую» дозу, Александр «поплыл». Армейские братья не дожидались, когда он отключится окончательно, и, сменив манеры джентльменов на самцовскую похоть, набросились на Лену. Александр нашел в себе силы подняться, ударил одного, сшиб с ног второго и скорчился от резкой боли, прижимая руки к окровавленному животу. Кто-то из друзей явно погорячился, пустив в ход «перышко».

Очень скоро весть об оргии на сеновале разлетелась по всей деревне. Любая доярка, любой местный забулдыга теперь знали, что у училки по доброму, мудрому, вечному дочь — первостепенная шлюха. Лузгая семечки и хлеща стаканами самогон, поселяне задавались вопросом: чему же Стрелкова-старшая сможет научить их детей? Дети не были ангелами, но то, что позволено отпрыску колхозника, не позволено дочери сельского интеллигента.

— Родная дочь опозорила меня! — восклицала женщина, но не гнев звучал в ее голосе, а жалость и боль. — Я знала, что вся ее вина — доброта и доверчивость, но люди в это не верили. Тогда я погорячилась, сказав, что она мне больше не дочь и что отныне я не хочу ее видеть. Я не думала, что Лена воспримет мои слова так серьезно. Я ждала, что она придет и попросит прощения. Но она не считала себя виноватой. И не простила мне, что я пошла на поводу у людей… Теперь ее с соседом объединяло не одно милование, а унижение и общий позор. Они убежали. Бросили нас и убежали…