Олег Игнатьев - Магия крови
Червонец глубже затянулся сигаретой, глотнул дыма.
— С мужем, с этим… барменом который… он у нее, — Червонец покрутил у виска пальцем, — малость того… Все хнычет, как поддаст, что он говно и его надо расстрелять.
— Это еще почему? — насторожился Климов.
— А пойми его! — Червонец сплюнул на пол. — Считает, что на нем кровь человека. Базарит, что кого-то грохнул.
— Может, так оно и есть?
— Да фига два! Он шизанутый. Это Валька, падла, сделала его таким.
— При помощи лекарств?
— Гипнотизирует. В дурдоме научилась.
— Так, — с вопросительной интонацией протянул Климов, давая ему возможность высказаться обстоятельнее. В этом замечании Червонца мерещилась разгадка всего дела.
— Бандура пашет? — мотнул головой в сторону магнитофона Червонец и, услышав от Гульнова утвердительное «да», потер висок: — Тогда лады. А то Валюха, стерва, мясо на меня повесит. Сука еще та.
Он докурил и притушил бычок о ножку стула.
— Подставит, и не охнешь. А я не убивал.
— Вполне возможно, — согласился с ним Климов, по опыту зная, как нелегко изобличить убийцу, непосредственного исполнителя.
— Когда вы у них были? — повторил он свой вопрос, и Червонец признался, что уехал из Ташкента в августе, семнадцатого числа. На следующий день после убийства.
— А зачем вы туда приезжали?
— Должок за ним числился, за Стопарем. Он, сучий потрох, три косых зажал… в отключке был все время, обкайфованный… Я покрутился, покрутился, вижу, толку нет, вот и отчалил…
— После убийства?
— После.
— А труп? Труп куда дели?
Климов понимал, что, задавая скользкие вопросы, можно самому потерять почву под ногами, но все мысли, все ощущения сейчас сжимались в одно-единственное желание добиться достоверности признаний.
— Я этого не знаю.
— Ой ли? — не поверил Климов.
— Да! — почти на крике заявил ему Червонец. — Она убила, а я смылся: ноги в руки — и привет! А что они с ним сделали, не знаю!
Он уже всерьез боялся обвинения в убийстве.
Климов сделал знак Андрею, чтобы он выключил магнитофон, и коротко распорядился:
— Поезжай за Легостаевой, скажи, что ее сын нашелся. И самого его давай сюда.
Андрей кивнул, стал одеваться. Климов потянулся к телефону.
— Товарищ подполковник…
— Ты еще здесь? — удивился Шрамко и начал выговаривать: — Жену бы пожалел, она волнуется, куда мы тебя дели? Дуй домой! Приказываю. Слышишь?
— Не могу! — возразил Климов. — Такое закрутилось! Передайте, скоро буду. Может, через час.
— Ты что, совсем от рук отбился?
В голосе Шрамко послышалась досада.
— Да у меня тут труп.
— Как это труп? — поперхнулся от волнения Шрамко и глухо закашлял. — Юрий Васильевич, — голос его снова стал официальным. Он явно подбирал слова и интонацию. — Что там такое?
Климов спешно объяснил, в чем дело.
Допрос по горячим следам пошел на второй круг. Ребята из оперативной группы срочно помчались за Нюськой Лотошницей, и не прошло и получаса, как ее ввели под белы ручки. Увидев свою дочь, сидевшую в окружении следователей, она тупо уставилась в тот угол, где сидела Шевкопляс.
— А ты чего тут?
— Ничего, — ответила ей дочь, и рот ее болезненно скривился. — Привет, мамуля.
Та злобно воззрилась на Климова:
— За что ты ее взял?
Шевкопляс с присвистом заглотила воздух, сигарета в ее пальцах заплясала:
— Не ори. Ты лучше вспомни, как Володьку зарубила…
Глаза ее матери на какое-то время померкли, приняли отсутствующее выражение, но затем в них снова заиграл угрюмый, злобный огонек.
— А хоть и так! Убила и убила. Дочку потому как защищала!
Ее пальцы стали рвать на груди кофту.
— Еханный наркоша! Будет он еще… да я его…
Климов снова повернул Шевкопляс лицом к стене, включил магнитофон:
— Пожалуйста, без крика. Отвечайте внятно, вот сюда. — Он показал Нюське Лотошнице на микрофон. — Кто зарубил вашего зятя? Вы, Гарпенко Анна Наумовна, или ваша дочь?
Пуговичка от кофты отлетела в угол, покрутилась там, приткнулась к плинтусу. Мать Валентины Шевкопляс, эта патлатая бабища, на хрипе вытолкнула из себя:
— Я… я убила.
Не давая ей опомниться, Шрамко спросил:
— Где труп?
— Шакал он был! Над дочей измывался.
— Труп… Я спрашиваю, труп…
— Чего?
— Труп куда дели?
— А… — резко слабея на глазах, опустилась на придвинутый стул мать Валентины Шевкопляс и глухо бросила: — Свиньям скормила. — Лицо ее стало белым, жесты дергаными. По всему было видно, что нервы у нее натянуты, а воля сломлена.
Воцарилась пауза.
Даже если она берет на себя вину дочери, подумал Климов, сути дела это не меняет. Главное, картина прояснилась. Остальное уточнит прокуратура. Возможно, следствие будет вести Тимотин, ему и карты в руки.
— Хорошенькое дельце, нечего сказать, — нарушил молчание Шрамко и попросил Шевкопляс повернуться к нему лицом. — Где и когда вы познакомились с Легостаевым? Ответы мы записываем на магнитофон.
Та передернула плечами.
— А какая разница?
— Прошу ответить на вопрос.
После дерзких препирательств она покаянно призналась, что «положила глаз» на Игоря в ташкентском госпитале, где работала в то время прачкой. Она тогда сразу решила, что лучше жить с беспамятным, чем со своим наркошей, который превратил ее жизнь в сплошную муку.
— Не жизнь, а настоящий ад, — болезненно поморщилась и потерла виски Шевкопляс. — Нажрется всякой дряни, выйдет голый на крыльцо и мочится при людях. А на шее галстук-бабочка. Особый шик, как он считал. Свобода личности.
— Он действительно издевался над вами? — без прежнего страха посмотрел в ее сторону Климов, и тень брезгливости скользнула по ее лицу.
— Да он садист был! Самый настоящий.
— А конкретней?
— Заставлял трахаться с кобелем, с ножом кидался, под дружков подкладывал…
Голос ее сорвался, она взяла из пачки сигарету, а Климов подумал, что беспомощность с годами превращается в ненависть. Об этом никогда не надо забывать тем, кто помыкает людьми. А еще он подумал, что страх расплаты за убийство мужа и саму Шевкопляс сделал садисткой. Как она ему шепнула ночью: «Малахольный, дурачок, с кем ты связался?» К тайнам магии стремилась приобщиться, к власти над людьми.
Подождав, когда она закурит, успокоится (спички в ее пальцах от волнения ломались), Шрамко вернулся к своему вопросу:
— Как Легостаев стал вашим мужем?
— Вы и это знаете?
— Не только.
Глубоко вдохнув табачный дым, она прикрыла веки. Несмотря на то, что держалась она уже свободнее, порой с каким-то наглым равнодушием, Климов отметил на ее лице белые пятна. И, вообще, ее слегка познабливало.
— Это так важно?
— Для вас, да, — уверенно сказал Шрамко и выжидательно устремил свой взгляд в ее глаза. — Семнадцатого августа во время ссоры был убит ваш муж, а восемнадцатого августа, на следующий день после убийства, из госпиталя исчезает Легостаев. Кто ему помог бежать и почему?
— Не ясно, что ли?
— Нет.
— Чего уж проще. — Шевкопляс еще раз затянулась сигаретой, выдохнула дым. — Он помогал мне связывать белье в узлы, а я купила лимонад, подсыпала снотворного и, как только он заснул, поджала ему ноги к животу, он худенький тогда был, вот такой, — она показала на свой палец, — замотала в два пододеяльника, затолкала в баул и привезла домой.
— На чем?
— Да на машине прачечной, на госпитальной… к нам многие белье сдавали, я имею в виду офицеров, их жен… — Она скривилась и ерзнула на стуле. — Те себя любят, черную работу презирают. Ну, заодно и я свое стирала, это нам не запрещалось.
— Так, понятно. Привезли домой… Пленка на катушке кончилась, и Шрамко выключил магнитофон. Шевкопляс продолжила:
— Дома у меня он оклемался, спрашивает: «Где я?» А глаза как пуговицы: ничего не понимает. Я показала ему нож, испачканный в крови, и говорю: «Ты только что в беспамятстве зарезал человека, но этого никто не видел. Я тебя спасу».
— А он? — переживая за другого, спросил Климов.
Шевкопляс неспешно облизала губы, кончик языка уперся в угол рта.
— Затрясся, побледнел, бросился в ноги. Умолял не выдавать. Боялся, что закончит свою жизнь в дурдоме.
Климов с ненавистью глянул на нее: он тоже этого боялся.
— И вы, конечно, обещали?
— Да. Он был мне нужен.
— И что дальше?
— Ничего. Уехали на лесоразработки.
— За Урал?
— Червонец рассказал?
— Сейчас это не важно.
Она еще раз облизнула губы, усмехнулась.
— Да, конечно. Здесь вопросы задаете вы.
— Итак, где вы работали? Конкретно.
— За Нижневартовском, в Коликъегане. Там и новый паспорт раздобыли. — Она прищурилась и отогнала дым от своего лица. — Взамен утерянного выписали новый. Свидетельство о браке у нас было, вот и все.
