Александр Щелоков - Генеральские игры
Когда в дверь постучали, Парикмахер вздрогнул. Судя по всему, в металл били ногой: звон шел снизу. Приглушенный металлом голос прокричал:
— Эй там! Бросай оружие! Выходи. Парикмахер намеревался собрать карабин. Но крышка чемоданчика внезапно широко открылась — дрожали руки, и её удержать не удалось, — оружие упало на бетонный пол.
Парикмахер торопливо нагнулся. В этот момент от желудка к левому плечу огромное шило пропороло его тело невыносимой болью. Тисками сжало грудь и гортань. Парикмахер застонал от ужасного, нестерпимого страдания. Открыл рот, чтобы закричать. Мелькнула мысль: «Они в него выстрелили! Вопреки закону!»
Лицо передернула гримаса ужаса.
Фонарик, вывалившийся из руки, все ещё светил, отбрасывая узкий луч света на пыльную стену. Парикмахер его уже не видел. Свет его собственной жизни угас. Ноги подломились, и тело с тупым звуком упало на пол.
Дверь распахнулась.
Гуляев осторожно заглянул и увидел ногу, на ботинок был натянут носок — черный с красными полосами — цвета официального российского траура…
***— Ну, Леня, — Гуляев прошел к сейфу, громыхнул железной дверью, вынул пузырь, — ты как, способен из горлышка дернуть?
Рубцов с подозрением взглянул на склянку.
— Не керосин? Тогда давай, хлебну.
Гуляев протянул приятелю бутылку. Тот приложился, сделал два глотка, вытер губы рукой.
— Русиш культуриш, а вот надо же — полегчало.
— Еще бы, — Гуляев грустно усмехнулся, — уверен: стало совсем легко. Ведь какой груз с плеч сбросили — копали, копали и все козе под хвост. Против Бергмана у нас теперь ничего не осталось. Шеф, когда я ему сказал о Хряченко, даже слушать не стал. Бросил показания Блинова: возьми, подотрись…
— Ждешь комментариев? Не будет. И так ясно: нас макнули, как слепых кутят.
Гуляев вытер пальцем горлышко и приложился. По обычаю крякнул.
— И я о том же, Леня. Мы приехали: глуши двигатель, снимай номера.
— Ой, нет! Как говорят, хренка с бугорка. У меня ещё осталось самолюбие. Такое прощать нельзя. Нас не просто оплевали. Нас размазали по асфальту. Два трупа повисли…
— Что делать?
— Я ретивый и злой, Витя. Злой. Единственное, что осталось, — побывать у Бергмана на его базе. Там, уверен, есть на что взглянуть.
— Ты как тот лев в зоопарке: десять кило мяса он съест, только кто ему даст? Наши с тобой подозрения, — Гуляев поднес ко рту ладонь, будто держал на ней нечто не очень тяжелое, и дунул, — фу! Чтобы вторгнуться на частную территорию, нужно постановление прокурора.
— А если там хранят атомную бомбу?
— Ты гарантируешь, что мы её найдем?
— Но там есть нечто, не менее опасное.
— Для этого нечто и нужно прокурорское добро, а он у нас мужик стойкий и требует соблюдать законы.
— Витя, вспомни, как в прошлом году мы провели обыск в «Розовой сакуре». Без прокурора. И нашли наркоту.
— То был не обыск, а проникновение на чужую территорию без разрешения. И повод имелся хороший. Вы же заявили, что поступило сообщение о заложенной под «Сакуру» бомбе.
— Дай мне ещё разок глотнуть.
Рубцов выпил, вернул бутылку и с упрямством сказал:
— Все же я там побываю.
— Где?
— На РТБ.
РТБ — ракетно-техническая база — размещалась неподалеку от поселка ракетчиков «Сатурн». После расформирования ракетной дивизии поселок стал угасать. Солдат уволили в запас, отправили по домам. Казармы опустели. Часть офицеров перевели к новым местам службы. Другие, выброшенные за борт за ненадобностью, стали уезжать в более обжитые места. Лишенный электричества, водоснабжения, отопления, городок умер естественной смертью. Две улицы поросли сорняками. Дома с выбитыми окнами, снятыми дверями, вырванными из гнезд рамами быстро ветшали и обсыпались.
Судьба РТБ оказалась более благополучной. Громадную территорию, окруженную специальной оградой, с вместительными хранилищами, механическим цехом и подведенной до каждого из технических сооружений железнодорожной веткой, у министерства обороны за бесценок приобрела фирма «Ферэкс», которую организовал полковник запаса Давид Бергман. Фирма была официально зарегистрирована как организация, занимающаяся сбором и продажей лома черных металлов. Однако назвать свое детище «Вторчерметом» Бергман не захотел: любую контору, даже если она занята очисткой выгребных ям на дачных участках, в России удобнее всего именовать на иностранный манер, вроде «Индепендент Рейнбоу ассенизейшн».
На следующий день Рубцов пригородным поездом подкатил к разъезду Гранитный карьер, откуда железнодорожная ветка отходила к «Сатурну». Прежде чем совершить экскурсию на РТБ, требовалось прозондировать обстановку.
Разъезд был маленький, но у скромного деревянного павильона в конце платформы куч-ковалась толпа. Там торговали пивом.
Рубцов огляделся. Наметанный взгляд выхватил из толпы одинокого страдальца. Это был маленький, похожий на мартышку живчик с лицом хронического алкоголика. Он стоял в стороне от киоска и жадными глазами следил за теми, кто пил пиво. Следил страстно, целеустремленно, с видом болельщика, переживавшего за свою команду: кадык двигался — вверх-вниз, словно это он сам пил, а не те, за кем приходилось наблюдать.
Рубцов подошел вплотную, тронул живчика за плечо.
— Слушай, земеля, ты с РТБ? — Рубцов уже успел узнать, что никто из работавших на фирме «Ферэкс» не пользовался непонятным словом, предпочитая употреблять название, сохранившееся с прежних времен.
Перестав глотать воображаемое питье, алкаш поднял на Рубцова сморщенную в кулачок мордочку.
— Ну.
— Платонова знаешь?
Рубцов назвал первую пришедшую на ум фамилию только для того, чтобы завязать разговор. Алкаш мотнул головой, как лось, отгонявший слепней от морды.
— Не, такого у нас нет.
— Во, сука! — Рубцов изобразил приступ злости. — Ну, гад! Продинамил, значит…
— А что должен? Гроши?
— Нет, работу обещал. Сказал, приезжай, помогу найти.
Алкаш засмеялся.
— Это тебя купили. Здесь и своих скоро выгонять начнут. Сейчас на эртэбэ работы мало.
— Слушай, может, выпьем? — Рубцов задумался, алкаш смотрел на него с надеждой. — Расскажешь, что у вас тут и как. Вот только тары нет.
— Беда-вода! — Алкаш оживился. Потер руку об руку. — Обижаешь, земляк. Тару мы мигом сдобудем. Ты только не отходи.
Живчик метнулся куда-то в сторону, исчез за киоском, минуты через две вернулся с двухлитровой банкой в руках.
— Что я тебе говорил, а? — В его голосе звенело ликование. — А ты сомневался!
— Тебя как зовут?
— Зови Савосик. Я простоту уважаю.
Рубцов дал деньги. Савосик сбегал к бочке. Вернулся с банкой пива в руках.
— Пену я его заставил сдуть. Меня на этом хрен проведешь.
Он имел в виду пивника, делавшего деньги на пене.
— Пей первым, — предложил Рубцов.
Глядя на него по-собачьи преданными глазами, Савосик припал к банке и бессовестно отсосал больше половины жидкости, цветом напоминавшей застоявшуюся мочу. Оторвался от пойла, судорожно выдохнул и улыбнулся.
— Ой, как пошла! Теперь ты.
Рубцов взял банку. Подержал в руках. Болезненно сморщился. Осадил голос, чтобы чуть-чуть хрипел.
— Не, друг, не буду. Холодное очень. — Рубцов тронул рукой горло. — У меня только ангина прошла. А мне сегодня ещё на РТБ смотаться надо…
— Надо же хренота какая! — Савосику трудно удавалось придать голосу сочувствие. Он догадывался, что ему дадут допить пиво, и не мог скрыть радости. — Ангина… это, понимаешь, как сказать… А на эртэбу лучше не собирайся. Окромя неприятностей, мать иху в гребень, там ничего не найдешь. Смотайся лучше в городскую контору. Они на базу чужих не пускают. Да и свои там не очень разгуливают. А ежели кого встретят в лесу возле ограды, проводят до станции. Да ещё по загорбку врежут для памяти, если ты им не понравишься. Там лбы в охране — ого-го! Потом сам же и виноват останешься. У них всюду написано: «Владение частное».
— Что ж это такие строгости? — Рубцов постарался задать вопрос так, чтобы стало ясно — слова Савосика он не воспринимает всерьез. — Золото моют, что ли?
— Како золото! Просто нынче хозяева такие у нас. Ты вон попробуй пустую кость у пса отбери. Он её уже больше и зубом не тронет — два дня назад дочиста обглодал, но не отдаст. Вот и у них. Власть кажут, мать иху ити… Приватизация!
— Неужто и подойти нельзя? Это ты загнул. Ставлю бутылку, если проиграю. Ты пойдешь со мной. Свидетелем.
— Не-е. — Савосик пьяно расплылся в улыбке. Его уже повело. — Хрен тебе, друг! Туда не пойду. — Он обеими руками ощупал бока. — Мне ещё мои ребра не в тягость.
— Да свистишь ты! — Рубцов небрежно махнул рукой. — Сперва я пойду по дороге. Потом подберусь к забору…
— Ладно, Фома! — Савосик уже не мог сдерживать чувство превосходства. Не зря говорят: знания возвышают. А Фомой, как понял Рубцов, его назвали, чтобы связать имя со словом «неверующий». — Божись, что бутылку не зажилишь. Расскажу.
