Нил Олсон - Икона

— Антон исчез.

— Полиция сообщила мне об этом.

— Они тебя допрашивали?

— Они мне звонили. Видишь, я пытаюсь им помочь.

— Это его исчезновение не очень хорошо пахнет.

— Согласен.

— Ты думаешь, он участвовал в краже?

— Боюсь, нам придется с этим смириться. — Фотис вздохнул, чтобы подчеркнуть, как тяжело ему будет принять этот факт. — Конечно, у него могли быть и другие причины. У некоторых русских весьма неопределенный статус в Америке.

— Антон нелегал?

— Я не утверждаю, что он нелегал, я просто говорю, что это не исключено. Но если у него были проблемы такого рода, я думаю, он обратился бы ко мне, а он этого не сделал.

— Он всегда казался мне исключительно преданным тебе, — заметил Мэтью, не сводя глаз с лица Фотиса. — И не очень изобретательным.

— Ну, он не так уж прост — кое-что в нем не сразу заметишь. Он хорошо скрывает некоторые свои черты. Но если он и связан с кражей, не думаю, что сама идея принадлежала ему.

— Согласен. Тогда кому?

Пожав плечами, Фотис потянулся к толстому ломтю хлеба.

— Вот как? — Мэтью продолжал наступление. — Ты пожимаешь плечами? У тебя нет никаких предположений?

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Ты думаешь, я поверю, что у тебя нет никаких соображений о…

— Ну давай, скажи это, щенок. — Фотис уронил хлеб, вгоняя себя в красивую, благородную ярость. — Я не позволю, чтобы меня допрашивали в собственном доме! Ты что, думаешь, я не знаю, что такое допрос? Я провел их сотни. Ты утверждаешь, что кражу организовал я?

Мэтью оторопел, но не так сильно, как ожидал Фотис.

— Я этого не утверждаю, — спокойно передразнил его крестник, — я просто говорю, что это не исключено.

Браво. Конечно, это уже сигнал тревоги, и все же Фотис не смог не восхититься хладнокровием юноши. Растет. В конце концов он может сделать успехи на этом пути. Фотис решил опять поменять тактику:

— Андреас.

— Что Андреас?

— Извини меня, просто я устал, поэтому не сразу понял, что это он говорит твоими устами.

— Знаешь, это забавно. — Мэтью подобрал с пуфа кусок хлеба и положил его обратно на поднос. — Стоит прижать одного из вас к стенке, как он тут же кивает на другого. Вы словно близнецы. Ты никогда ни в чем не виноват, он никогда ни в чем не виноват.

— Наверное, мы забыли, кто из нас кто.

— Вы забыли, кто из вас что сделал. Съешь хлеб, пожалуйста, я не хочу, чтобы Таки на меня сердился.

Старик повиновался, обрадованный возможностью какое-то время помолчать.

— Это мои вопросы, — продолжал Мэтью. — Мой дед скормил мне немало историй, но не больше, чем ты. Может, вы оба и верите в них, не знаю. Но в настоящий момент я не доверяю ни одному из вас.

«Хорошо», — подумал Фотис. Равный счет он еще мог принять. Хлеб был мягким и приятным на вкус. Осторожно проглотив кусочек, он положил ломоть обратно на тарелку.

— Я не знаю, где Антон и что он сейчас делает. — Это было более или менее правдой. — Антон исчез, Николас в больнице, и у меня больше нет доверенных людей, на которых я мог бы положиться. Мне придется заняться этой историей самому, когда я окончательно поправлюсь.

— Непохоже, что тебе следовало полагаться на твоих доверенных людей. Как ты, с твоей осторожностью, мог нанять человека, способного предать тебя?

— Лучше спроси, как мог не нанять. Навечно преданные тебе люди — это люди, которые никогда не будут думать о себе. Они могут быть полезны до определенного момента. — Он опять отпил остывающий кофе. — По-настоящему же полезны люди, которые не ограничиваются только твоими указаниями, которые принимают на себя риск, полагаются на собственное суждение. Но все они амбициозны и в один прекрасный день начинают заботиться о своих интересах. И это естественно.

— И как их контролировать?

— Свести к минимуму их возможность нанести ущерб. Поставить над ними других, менее изобретательных и инициативных. Уволить их, в конце концов. В отношении Антона я проявил неосторожность. Слишком медленно действовал.

— Ты ожидал неприятностей?

— Мальчик мой, я ожидаю неприятностей от всех — в определенное время.

— А что за человек мой Papou?

— Андреас? Лучший. Лучший и редкий, одновременно преданный и беспощадный, умнее самого дьявола. Разумеется, в конечном итоге выяснилось, что даже ему нельзя доверять.

— Почему ты сказал, что его называли Змей?

Фотис снова прикоснулся губами к чашке, но в ней осталась только кофейная гуща. Не имеет смысла отрицать: парень знает слишком много. Осталось только выяснить, насколько много.

— Это было несправедливо. Возможно, я пытался таким образом наказать его за то, что он дал мне это прозвище.

— Может, ты не хотел признать, что это была твоя идея — обмен с немцами?

— Моя идея? Нет, это придумал Мюллер. Немецкий офицер. В конце концов они все стали воровать хуже итальянцев. Мюллер страстно увлекался религиозным искусством. Каким-то образом ему удалось узнать про икону. А может, он и раньше про нее знал. Наверняка тебе известно, что фашистов привлекало все мистическое.

— Продолжай, — нетерпеливо сказал Мэтью.

— Признаюсь, что мы все время поддерживали связь с немцами, несмотря на то что воевали против них. Мюллер предложил мне обмен. Я ужаснулся, но нам нужно было оружие, и я рассказал об этом Андреасу — человеку, которому доверял больше всех. Он убедил меня, что мы должны согласиться, и разработал план. Ты можешь себе представить, чтобы я сжег церковь, paidemou?

Мэтью молчал, на лице его было написано сомнение. Фотис продолжил наступление:

— Нет, я не мог этого сделать. Только атеист способен был выполнить намеченный план. В том пожаре погиб его брат.

— «Погиб при пожаре» и «он убил его» — это разные вещи.

— Он разрешил ему вбежать в горящее здание, может, даже и подтолкнул к этому. Ты же знаешь, что они были сводные братья. Они никогда не любили друг друга.

— Он до сих пор скорбит по брату.

— Вполне возможно, что священник сотрудничал с немцами, а твой дед не умел прощать. И кроме того, он никогда не ограничивался полумерами.

— Это звучит неубедительно.

— Я устал. Может, на сегодня закончим допрос и дадим пленнику отдохнуть?

— Эта перелицованная история, которую ты сейчас пытался сочинить, никак не вяжется с тем, что ты рассказывал в Нью-Йорке. — Крестник не собирался откладывать разговор, и сейчас в его голосе слышалась настоящая ярость. — Эта история безобразна сама по себе, а нагроможденная на нее ложь — в десять раз хуже.

— Не ложь, а преувеличение. Признаюсь, манипулирование имело место, но оно было основано на правде. Подумай сам. Разве мог я задумать сжечь церковь и продать столь ценное произведение искусства врагам? Нет. Ты же сам понимаешь, я знаю, что ты понимаешь. Икона должна была вернуться в Грецию. У тебя была возможность повлиять на это решение, тебя надо было только подтолкнуть, что я и сделал. Для этого некоторые события пришлось упростить. Я поступил неправильно, но из лучших побуждений, а не во зло, в чем ты меня упрекаешь.

Утомленный этим монологом, Фотис откинулся на спинку кресла. Он видел, что ему не удалось переубедить крестника, но, возможно, он заронил в его душу хоть какие-то сомнения.

— И, насколько я понимаю, идея с отцом Томасом тоже не принадлежала тебе? — медленно произнес Мэтью.

— Томас… непростой человек. Он действительно много раз выступал как представитель греческой церкви. У меня не было никаких оснований сомневаться в нем.

— Он не случайно назвал цифру девятьсот тысяч. Это были твои деньги.

— Предполагалось, что церковь вернет их мне.

— И для тебя это было приемлемо?

— Это обычная практика. У них громоздкий бюрократический аппарат. Только очень заинтересованные люди могут заставить его действовать. Конечно, Томас превысил свои полномочия, но церковь все равно дала бы согласие на большую часть этой суммы. Оставшаяся часть стала бы моим подарком. Конечно, это было рискованно, но меня это устраивало.

Слова плавно скатывались с его языка. Нагромождение лжи было присыпано крошками правды. Фактически Змей почти убедил самого себя, еще до того как всплыла вся эта история, что действительно намеревался передать икону церкви — потом, когда сам извлечет из нее всю ту пользу, которую она могла ему дать. Правда, уже тогда он держал в уме вариант с кражей, но только когда Николас — преданный ему человек — рассказал о коллекционере дель Карросе, он решил, что этот план пора реализовать. Дель Каррос замыслил что-то вместе с Николасом и бывшим шефом Антона, русским по фамилии Каров. Антон и, возможно, Николас все еще зависели от Карова, и при наличии у дель Карроса достаточных средств они бы предали Фотиса. Фотис обратил их жадность против них самих. Он заплатил им за кражу иконы, еще до того как это сделал дель Каррос, добавив в план несколько хитрых уловок. Да, это было опасно. Но ведь все прошло гладко, кроме разве что ранения бедного Николаса. Фотис не настолько доверял ему, чтобы посвятить в свой план. Предполагалось, что Антона и людей Карова уже не будет дома к моменту возвращения Николаса из аэропорта, куда он отвозил Фотиса. Но они задержались, и бедный глупый мальчик, видимо, решил помешать им.