Полина Дашкова - Небо над бездной
«Они проиграли войну. А что случилось с нами?» – думал Федор в первое свое берлинское утро, за завтраком в маленьком пансионе на Доротейштрассе, в районе Тиргартен.
На дверях номеров висели объявления с просьбой не выставлять на ночь в коридор обувь, поскольку ее сохранность не может быть гарантирована. Белье на кровати оказалось ветхим, с аккуратными заплатами, но идеально чистым.
В просторной столовой на стенах висели маленькие натюрморты с фруктами и заячьими тушками и огромный, в толстой золоченой раме, парадный портрет усатого кайзера Вильгельма. Этажерки, комоды, буфетные полки были накрыты кружевными салфетками, повсюду статуэтки, шкатулки, вазочки, горшочки с цветами. Кофе подавали в фаянсовом кофейнике, яйцо на серебряной подставке в форме курицы. За соседним столом двое немцев, пожилой, с аккуратной седой шевелюрой, и помоложе, с глянцевой лысиной, говорили, что Германия катится в пропасть, катастрофа неизбежна.
– Я верю только военным, Людендорфу, – заявил лысый.
– Военные проиграли войну. Людендорф не поднимет курс марки, – возразил пожилой.
– Зато он поднимет национальный дух, – лысый взял нож и ловко, одним ударом, отсек верхушку яйца.
Федор перестал цокать по скорлупе ложкой, попробовал повторить трюк немца, но сшиб яйцо на пол вместе с подставкой.
– Национальный дух не превратит маргарин в масло, суррогат в кофе, а сахарин в сахар, – проворчал пожилой.
Только тут Федор заметил, что на булочку действительно намазан маргарин, а кофе суррогатный, с приторным горьковатым привкусом сахарина.
После завтрака он отправился пешком по набережной Шпрее. Контора фармацевтической фирмы, в которой он должен был закупить лекарства для кремлевской аптеки, находилась на Халлерштрассе. Судя по карте, совсем недалеко. Он не надел тяжелое драповое пальто, вышел в одном пиджаке. Было зябко, но не холодно. Выглянуло солнце. Влажный ветер гнал рваные облака. В речной воде отражались дрожащие голые ветви деревьев, и сквозь них плыли отражения облаков. Прохожих было мало, иногда с мягким резиновым шорохом проезжали велосипедисты.
Федору нравилось шагать по ровным чистым панелям. Ни одной лужи, хотя ночью лил дождь. Так сладко спалось под звук этого дождя, в уютной комнате пансиона, под невесомой периной. Отпустило наконец нервное напряжение, которое изматывало его в поезде. Он подумал, что с этой первой ночи в чужой стране, в незнакомом городе, начался какой-то новый этап для него. Страница перевернулась. Поменялся узор судьбы. По набережной Шпрее шагал новый Федор, более зрелый, спокойный, уверенный в своих силах. Он решил, что сразу после встречи с таинственным князем Нижерадзе отправится в какой-нибудь большой магазин одежды, купит себе джемпер, куртку, теплый шарф, а главное, удобные ботинки.
Бокий, выдавая ему под расписку солидную сумму в немецких марках, сказал:
– Это на твои личные расходы. Еда, жилье. Возможно, придется съездить еще в какой-нибудь город. Купи себе приличную одежку, обувку. Не скупись. Ты должен выглядеть респектабельно.
За медикаменты деньги переводились отдельно, через банк, по безналичному расчету. Все наличные марки принадлежали Федору, он мог распоряжаться ими по своему усмотрению.
Постепенно мысль о ботинках затмила все. Новые штиблеты терли. В поезде разносить их не удалось. Федор не мог прогуливаться по вагонному коридору, он старался не вылезать из купе, чтобы лишний раз не встречаться с Радеком.
Пятки горели, он чувствовал, как вздуваются пузыри. Сбавил шаг, стал прихрамывать, наконец остановился у парапета, закурил. Судя по карте, идти осталось совсем немного. Но каждый шаг был пыткой.
Солнце спряталось, вода в Шпрее показалась мутной и грязной, прямо над головой, на ветке молодой облетевшей липы, хрипло, зло, словно проклиная кого-то, раскаркалась ворона.
«Не кого-то, а меня она проклинает, – подумал Федор, – зачем я вру себе? Угрозы Радека не пустой звук. Если я не позвоню по номеру, который он мне дал, меня убьют. Если позвоню, все равно убьют, либо люди Радека, как только получат информацию, либо потом, в Москве, расстреляют за предательство. Но пока я не узнаю, что это за информация, все равно не смогу принять никакого решения. Сначала надо понять, о чем речь, потом я обязательно что-нибудь придумаю. Главное – дойти до аптечной конторы».
Ворона все каркала. Подняв голову, Федор увидел ее. Черная крупная птица смотрела на него сверху блестящими умными глазами.
«Если сейчас замолчит и улетит, я справлюсь и выживу. Если нет, я погиб», – загадал Федор.
Он изо всех сил тряхнул тонкий ствол, крикнул: «Пошла прочь!»
Ворона сорвалась, тяжело хлопнула крыльями, улетела, но продолжала каркать на лету, еще громче и страшней.
– Противные птицы, я тоже их не люблю, – произнес рядом тяжелый глубокий бас по-русски, с сильным кавказским акцентом.
Федор оглянулся. Позади, в двух шагах от него, стоял плотный усатый мужчина в черном пальто и круглой барашковой шапке. Усы были чрезвычайно пышные, угольно-черные, с тонкими серебряными нитями. Кончики торчали вверх. Большие, навыкате глаза смотрели на Федора в упор, не моргая. Под глазами висели мешки в красноватых прожилках, лицо выглядело несвежим, отечным, как после крепкой попойки.
«Нет, он не пьет, но ест много соленого, а почки у него нездоровые, и щитовидная железа не в порядке», – машинально отметил про себя Федор и сказал по-русски:
– Добрый день. С кем имею честь?
Усатый долго, эффектно молчал, испытующе смотрел Федору в глаза, наконец приподнял шапку, обнажил бугристый, совершенно лысый череп, слегка поклонился и представился:
– Князь Нижерадзе.
* * *Вуду-Шамбальск, 2007
Выглянуло солнце, снег не растаял, на деревьях в маленьком сквере перед гостиницей сверкал иней, но город показался еще мрачней в утреннем свете. За окнами джипа замелькали серые коробки жилых домов, иногда украшенные разноцветными балконами и мозаичными панно брежневских времен, с теми же серпами-молотами, рабочими-колхозницами, но без витиеватой роскоши сталинского ампира. На каждой площади, которую проезжали, обязательно стоял памятник или бюст. Не дожидаясь вопроса, Фазиль сообщил, что все это Йоруба.
– Есть еще пара Лениных, большой в центре, поменьше возле здания драмтеатра имени Ленина. Один Маркс, у самого крупного бизнес-центра имени Маркса, и один Сталин, перед главной городской больницей номер один имени И.В. Сталина.
– Ну, допустим, Маркс как экономист имеет некоторое отношение к бизнесу, – заметил Дима, – но Ленина никак нельзя назвать драматургом, а Сталина врачом.
– Ленин – великий режиссер, – пробормотала Соня на ухо Диме. – Октябрьская революция – потрясающий спектакль, этакое реалити-шоу. Сталин – гениальный гипнотизер, маг. Магия – прабабушка медицины, так что все вполне логично.
– У нас еще перед войной начали строить один из филиалов Института экспериментальной медицины, – объяснял между тем Фазиль, – филиал так и не открылся, но корпуса потом достроили, получилась отличная больница. Поскольку строительство началось по приказу Иосифа Виссарионовича, в его честь и назвали. При Хрущеве памятник убрали, а в двухтысячном опять поставили на место. Йоруба говорит, надо уважать отечественную историю.
Джип выехал за город и помчался по заснеженной степи.
– Фазиль, скажите, слово «кохоб» вам знакомо? – спросила Соня.
– Конечно. В переводе с шамбальского это дурак, слабоумный. Кохоб – герой многих сказок. Он не страшный, как Лойго, он несчастный, хотя физически очень сильный. Кохоб покорно служит своему господину, живет в грязи, питается объедками, позволяет господину делать с собой что угодно, по его приказу может убить, умереть.
– А кто господин? – спросил Дима.
– Какой-нибудь Сонорх, колдун. Человек, продавший душу хозяину времени. Раньше считалось, что сонорхи тоже сказочные существа, а теперь вот я вас к ним везу.
– Фазиль, простите, я не совсем поняла, хозяин времени – главное местное божество. Стало быть, это злое божество? – спросила Соня.
– Конечно, злое, – согласился шофер. – Сонорх питается страданием и смертью. Заслужить его милость, получить колдовскую силу можно, только накормив его до отвала.
– То есть страдать и умереть? – спросил Дима.
– Э, нет, не самому. Такие дураки Сонорху нужны только в качестве пищи. Один человек для него мелочь. Ему надо много, бесконечно много. Тот, кто добудет для него страдания в огромном количестве, станет настоящим колдуном. Вон, смотрите, какую построили стену. Йоруба теперь охраняет развалины, понял, что они тоже часть отечественной истории.
Вокруг долго ничего не было, кроме заснеженной степи, бетонный забор казался миражом, частью призрачного ландшафта. Когда подъехали ближе, появились ворота, за ними крыши с огромными антеннами. Забор тянулся на сотни метров и высотой был метра четыре. Возле ворот торчали камеры наружного наблюдения.
