Марина Крамер - Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие
– В новогоднюю ночь, – улыбнулся он, перехватывая ее руку и целуя тонкие пальцы. – Там ведь лежит один из его водителей, который по комплекции более-менее подошел. А охранник – со мной на связи, и как чуть что – сразу звонит. Вот и про тебя позвонил, сказал – явился Михаил Георгиевич и с ним блондинка, но побыли недолго, пару минут, а потом пулей выскочили и уехали. Правда, я не сообразил, что именно ты мой план расколола, не знал, что ты Орлова близко знала. Умная ты женщина, Мэриэнн.
– Это комплимент? – ухмыльнулась Коваль, подтягивая его руку к себе и прижимаясь к ней щекой.
– Как хочешь. Я сказал тебе то, что думал. Ты действительно редкая женщина, я прежде таких не встречал.
– Жора… скажи, а Ветка в курсе всех этих телодвижений?
Георгий закурил и пожал плечами:
– Я в это не вникал. Если то, что о ней рассказывали, правда, то вполне могла выведать когда-то у самого Орлова. Я же ей на глаза не попадался, сама понимаешь – он все так обставил, будто уволил меня. А ты почему спросила?
– Да так… – уклончиво протянула Марина. – Собственный интерес.
– Поделишься?
– Пока нет. Может, потом…
Остаток вечера они провели в Марининой квартире. У Коваль вдруг начала болеть голова, и она, испугавшись приближения приступа мигрени, предпочла лечь в темной спальне, укутаться пледом и неподвижно лежать, стараясь даже не шевелиться. Георгий уехал в аптеку, потом вернулся, помог ей выпить таблетку, посидел рядом, ожидая, пока она уснет. Убедившись, что Марина задремала, он вышел из комнаты и закрылся в кухне, достав там мобильный и набрав номер.
– Это я, – сказал он, когда ему ответили. – Все в порядке. Нет, пока никаких проблем. Только одно. Имя Мэриэнн Силва говорит вам о чем-то? Это неважно. Да. Да. Я сейчас у нее в квартире. Нет, она спит. Не понял. Опять не понял. Вы точно в этом уверены? Ладно, я разберусь.
– Разберешься – с чем? – ее голос, прозвучавший за дверью, обжег его, как пламя из неожиданно распахнувшейся печки.
Марина открыла дверь и, схватившись за косяки, мутными от боли глазами смотрела на застывшего на табуретке у окна Георгия.
– Разберешься со мной? Ну, рискни – попробуй. Надеюсь, Григорий Андреевич успел тебе сказать, кто я и насколько могу быть опасна? Что – в ментовку побежишь или сам попробуешь?
Георгий постепенно пришел в себя, отбросил телефон и встал, но рука Марины вдруг скользнула в карман халата и вынырнула оттуда уже с зажатой в кулаке финкой.
– Тебе бы лучше не приближаться, я умею обращаться с этой штукой куда хуже, чем мой муж, но все же умею. Так что не советую. Сядь, откуда встал, – приказала она, указав лезвием на табуретку.
Георгий повиновался, помня, как быстро она сумела уложить его на пол при первом знакомстве. Сейчас Марина выглядела человеком, которому нечего терять, и в том, что эту самую финку она, не задумываясь, всадит ему в горло, например, он уже не сомневался.
– Мэриэнн…
– Заткнись и слушай! – оборвала она, боясь, что от головной боли потеряет сознание. – Ты зря позвонил Орлову и спросил обо мне. Ты мне просто выбора не оставил, понимаешь? Ведь он тебе приказал меня убрать – так?
– И ты думаешь, я стану это делать? – Георгий шевельнулся, и Коваль заорала:
– Руки на стол положи!
– Тебе не смешно? – он положил на стол руки и продолжил: – Ты не понимаешь, я могу сейчас проигнорировать твой ор и сделать то, что мне нужно? Ты женщина, и тебе не справиться со мной.
– Да? А вот товарищ Стечкин иначе думает, – усмехнулась Коваль, вынув из другого кармана халата пистолет. Его пистолет, который успела ловко выудить из потайного кармана куртки. – Не советую проверять мое умение стрелять, потому что это как раз я делаю неплохо. Правда, всегда предпочитала «вальтер» и «глок», но думаю, управлюсь и со «стечкиным». Так что сиди, Жорик, и не дергайся.
Ногой дернув к себе вторую табуретку, она села в дверях, направив пистолет в грудь Георгия, закурила и продолжила:
– Вот я ведь нутром чуяла – нельзя тебе верить.
– Я не убил тебя до сих пор.
– И поверь – оно так и останется, – заверила она спокойно. – Тебе придется встать в дли-и-инную очередь из желающих это сделать, друг мой.
– Мэриэнн, послушай… давай решим все миром. Я не могу сделать того, что требует Орлов…
– О, понимаю, – кивнула Коваль. – Тебя мучают угрызения совести – ну, а как иначе! Переспал – должен жениться, а не пулю в башку вогнать. Знаю я вас, благородных! Только ты немного, вижу, недопонимаешь, Жорик. Это не тот случай. У тебя нет выбора – после твоего идиотского звоночка. И у меня его нет теперь. Мы не сможем выйти отсюда живыми вдвоем, понимаешь?
– Стреляй, – спокойно предложил он. – Стреляй и уходи.
В кухне воцарилась тишина. Георгий внимательно наблюдал за рукой Марины, в которой был зажат пистолет, и видел: та не дрожит. В случае чего, эта женщина, не задумываясь, выпустит в него всю обойму – в этом он уже не сомневался. Орлов так и сказал – «успей убрать ее раньше, чем она тебя расколет». Кто же она такая, что Орлов так ее боится? У него даже голос задрожал, когда он услышал ее имя и фамилию. Вряд ли мэр так боялся подругу своей жены, не имея на то веских оснований. А дамочка явно непростая. Как она там сказала – «раньше предпочитала «вальтер» и «глок»? Ничего себе – познания!
– Что же нам теперь делать с тобой, Жорик? – своим низким, хрипловатым голосом спросила Марина, глядя ему в глаза.
– Нет безвыходных ситуаций, Мэриэнн. Мы можем разойтись с тобой в разные стороны и больше никогда не встречаться.
– Я не в том положении, чтобы слепо довериться тебе.
– Тогда у нас нет выхода. Из этой квартиры должен уйти кто-то один.
– Тебе страшно? – с каким-то странным любопытством спросила она, и Георгий кивнул:
– Страшно. Умирать всегда страшно – ты ведь тоже это понимаешь.
– Я отношусь к этому несколько иначе. Я слишком много раз стояла на грани и знаю, как именно выглядит смерть. И привыкла не бояться ее. Знаешь, как говорят самураи? «Истинный воин начинает свое утро с мыслей о смерти». Ну, вот и я так.
Он не посмел усмехнуться или даже дать легкой улыбке тронуть его губы – слова женщины были слишком серьезны.
– Мэриэнн…
Она подняла голову, и вдруг Георгий увидел, что она плачет. Игнорируя направленный на него пистолет, Георгий встал и подошел к ней, обнял и прижал к себе, не делая попыток забрать оружие. Марина разрыдалась совсем уж по-детски, всхлипывая и прижимаясь к нему с чувством облегчения и благодарности.
– Не надо, детка. Не плачь. Давай поспим – утро вечера, сама знаешь… И не бойся – я обещал, что никогда не причиню тебе вреда, значит, так и будет.
Коваль почему-то вдруг совершенно расслабилась, словно поняла: она не сможет изменить ничего, и если вдруг Георгий захочет нарушить свое слово, то помешать она ему не сумеет.
– Д-да, пойдем, – пробормотала она, однако пистолет не вернула. Да он и не просил.
В тот момент, когда она заплакала, Георгий отчетливо понял – он никогда не сможет поднять руку на эту женщину, что бы она при этом ни попыталась сделать с ним. Ему приходилось убивать, защищая клиента, и однажды пришлось даже застрелить женщину, и вот это оказалось самым трудным за всю карьеру. Эта женщина потом долго являлась ему ночами, стояла перед глазами, как живая. Мужчины – нет, не приходили, а та коротко стриженная светловолосая коренастая деваха мучила почти полгода. Только курс психоразгрузки помог ему справиться и не сойти с ума. О том же, чтобы поднять руку на Мэриэнн, он не мог даже помыслить. Наверное, это действительно трудно – убить человека, с которым делил постель, запах чьего тела преследует тебя и щекочет ноздри, чьи волосы помнишь на ощупь, а дыхание различаешь даже издалека. Он бы не смог…
Коваль не могла уснуть. Нет, она не боялась, что Георгий придушит ее, сонную – почему-то интуитивно чувствовала: не сможет. Она всегда ощущала угрозу, исходившую от противника, а с Георгием такого ощущение не было. Напротив – ей было спокойно в его руках, и головная боль стала чуть тише, вот только сон никак не шел. «Что же мне делать теперь? – билось в ее мозгу. – Мне нужно уберечь его от Беса и от тех, кто за ним охотится, потому что не может быть, чтобы такие люди так вот запросто отказались от мысли найти завещание Гришки. А оно явно у Жоры, хоть он и промолчал. А этому преемнику Кадета только бумага и нужна, потом он спокойно уберет Ветку с Алешкой, а затем, дав возможность Гришкиному байстрюку вступить в права наследования, быстренько приберет и его тоже, предварительно заставив отписать все на свое имя. Старо, как мир! И я теперь волей-неволей вынуждена снова спасать шкуру Беса, хотя мне этого совершенно не хочется, и – более того – я еще и помогла бы теперь кадетовским ребятам при возможности. Черт! Ну, говорил же мне Женька – не влезай, а то выйдет «ой бля, что ж теперь делать»… Проницательный, гад… И он – тоже проблема. Как я буду теперь выпутываться? О-о-о! Ну, почему я такая?!»
