Золото «Черного принца» - Ольга Баскова
– Кстати, я не представился. Меня зовут Иван Алексеевич Кононенко.
– Я слушаю вас, Иван Алексеевич.
– Когда-то вы начинали службу с Михаилом Андреевичем Шаткиным, – улыбнулся Кононенко. – И до последнего времени, насколько мне известно, поддерживали добрые отношения.
Мраморное лицо Василия стало еще белее.
– Это неправда. Мы только здоровались – и все.
Иван прищурился:
– И все? Как жаль. А мы думали, что вы нам поможете.
Как и все нормальные люди, Турубин боялся организации под названием НКВД. Радуясь, когда забирали его товарищей, достигших больше, чем удалось ему, он никогда не исключал мысли: когда-нибудь вот так придут и за ним.
– Но я ничего не сделал!
– Это мы тоже знаем. – Иван вздохнул. Кажется, этот трус уже наложил в штаны. – Поэтому я еще раз подчеркиваю слово «помощь». Вряд ли вы хотите, чтобы врага народа Шаткина выпустили за недостаточностью доказательств, правда?
Пересохшие губы Трубина шевельнулись:
– Да, конечно.
– Тогда напрягите свою память. Наверняка вы вспомните что-нибудь интересное.
Василий закрыл глаза, стараясь воскресить в памяти все разговоры с Михаилом. Честно говоря, Шаткин никогда не изрекал ничего крамольного. Однако он должен, должен что-то сказать… «Эти» не оставят его в покое.
От напряжения на лбу выступили капли пота. Пристально наблюдавший за ним Кононенко усмехнулся:
– Да, задачка не из легких. Враги народа настолько хитры, что редко выражают свои мысли напрямую. Может, вспомните какие-нибудь намеки?
Перед глазами Василия вдруг предстала красочная картина. 1 мая 1937 года. По давней традиции его празднование проходило на Куликовом поле. Перед парадом состоялась торжественная церемония принятия присяги молодыми воинами. С приветственным словом выступил теперь уже бывший командующий флотом Иван Кузьмич Кожанов. На праздничной демонстрации звучали смех и песни. «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» – выкрикивали пионеры традиционный лозунг. Трубин с наслаждением вдыхал запах цветущей вишни.
– Хорошо, правда?
Погруженный в свои мысли, он не заметил Михаила.
– Здравствуй!
– Здравствуй, с праздником тебя, Вася. – Шаткин улыбнулся, но его черные глаза излучали тревогу. – Ты слышал про Левитина?
Александр Савельевич Левитин, первый секретарь Севастопольского горкома партии, был недавно арестован. Трубин, как и Шаткин, присутствовал на IV городской отчетно-выборной партконференции, «разоблачившей» деятельность Александра Савельевича. Председатель Крымского ЦИК Чагар в своем докладе сообщил, что «троцкистский двурушник, враг народа Левитин снят с должности и арестован за потерю большевистской бдительности, политическую слепоту и отрыв от партийных масс». Делегат Морского завода Маслов объявил о разжигании бандитом Левитиным антагонизма среди рабочих. Уважаемая в городе женщина, директор школы № 16 Бондаренко, потребовала организовать работу по разоблачению троцкистов в народном образовании. На этой же конференции начались нападки на начальника особого отдела Бирна. Его обвиняли в том, что он взял под защиту секретаря партийной организации суда и прокуратуры Севастополя Полеухина, вместе с Войтеко делавшего попытки остановить вал огульных обвинений.
– За Левитина, как ты помнишь, никто не заступился, – сказал Василий. – Это ли не доказательство его вины?
– Это доказательство трусости, – вздохнул Михаил, кивая на портрет Сталина. – Как думаешь, знает ли он обо всем этом?
Трубин не ответил. Это был единственный разговор между ними, во время которого Шаткин назвал опальную фамилию. Василий подробно пересказал его Кононенко.
Тот сразу же выложил два чистых листа.
– Пишите.
Трубин закусил губу. Изложение мыслей на бумаге всегда давалось ему с трудом.
– Не могу. Не знаю, как начать.
