Сто одна причина моей ненависти - Рина Осинкина
Бэтти ответить не успела – встрял в разговор ее братик. Дернув оконную занавеску, которая, оказывается, мешала открыться створке настежь, отпихнул в сторону сестру и, приткнувшись физиономией к решетке, заорал с надрывом – злым, но веселым:
– Да хоть обзвонись, макака старая! Нету сети тут, никакой сети нету!
И заржал, кривляясь.
Людмила как-то сразу ему поверила.
Эти двое намерены совершить нечто страшное. Страшное и непоправимое. Если уже не совершили.
Она подняла голову вверх, посмотрела на свисающие с ближней высоковольтной мачты гроздья каких-то клюшек, правильное название которых она знала, но забыла, прислушалась к потрескиванию электричества в воздухе. Не цикады, нет, не цикады трещали, а сам воздух звучал, насыщенный растворенными в нем статическими разрядами.
Кураж куда-то пропал. Не проронив больше ни слова, она развернулась и почти побежала к «Лексусу», в котором должна была ее ждать и не высовываться Светка, не заглушая мотор.
Нужно что-то срочно предпринять, нужно отъехать подальше от этой линии электропередачи, по причине которой отсутствовала связь. Звонить в полицию, звонить в МЧС, спасать Анисью с Клашей. Если не поздно.
Водительская и передняя пассажирская дверцы кроссовера были распахнуты, а Светка разминала ноги неподалеку от его правого борта, покачиваясь с пятки на носок и дрыгая поочередно ногами. Вид у нее был при этом страдальческий, а сиротливо лежащий на пассажирском сиденье пакетик с семечками говорил о том, что курить Галактионовой хотелось страшно, и семечки сию жажду не заглушали. Наверное, волновалась Светлана.
– Поехали, – нервно распорядилась Людмила, сгребая с сиденья пакетик.
Необходимость прятаться за подголовники кресел отпала, она сядет рядом с шофером.
– Куда? – отбирая у напарницы «курево», с ироничной укоризной поинтересовалась Светлана. – И зачем?
– По дороге расскажу. Поехали, спешить надо.
– И чего нового ты мне расскажешь? Думаешь, мне не было слышно твое выступление? Отчасти и видно. Кстати, молодец, грамотно импровизировала.
Людмила замерла на месте, пытаясь сообразить, что происходит. Светка отказывается ей помочь? Как можно не спешить, не волноваться, не пытаться предпринять срочных мер?! Это же очевидно, ясно как день, что нужно лететь на всех парах, чтобы привести сюда силовиков или хоть кого-то на них похожих.
Светлана вздохнула и сказала:
– Мы уедем, и они смоются. Разве не так?
– Тогда ты одна отправляйся, я здесь подежурю, – без прежней уверенности произнесла Людмила.
– Ты сама себя слышишь? Вижу, что услышала, – без тени улыбки проговорила Светка. – Кстати, даже если я тачкой ворота им перекрою, а ты за помощью побежишь, они все равно умотают. Огородами умотают. Или напрямки. Соседскую изгородь проломят – и с концами. Я, конечно, их и нагоню, и отследить сумею, и даже к обочине прижму, только что потом? У них теперь Анисьины документы, она их родственница. Скажут, что спешат в стационар занемогшую доставить, а какая-то сумасшедшая им мешать удумала. Меня еще и накажут за хулиганство – это в лучшем случае.
Людмила слушала, опустив голову. Потом устало села на пыльную траву, подобрав под себя ноги. И проговорила вяло:
– Тогда я просто посижу здесь. Или лучше прямо у них во дворике, на самом на виду. И пусть будет что будет.
– Да никакой это не их дворик, – с веселым раздражением высказалась Светка. – И коттедж тоже чужой. А может, ничейный уже. Разве стал бы хозяин буровить на тачке по своим грядкам и кустам? Он их холил и лелеял, душу вкладывал, а теперь безжалостно пропахал, вместо того чтобы аккуратно на площадке припарковаться вон на той?
– Он хам, Светлан, первостатейный хам. И своей души он в эти насаждения не вкладывал. А если его жена или мамаша вкладывали, наплевать ему на их переживания. Да и какая разница, чья дача? Что это в принципе меняет? – спросила Людмила, посмотрев на напарницу снизу вверх.
– Меняет вот что, – менторским тоном проговорила та. – Если дача чужая, то они точно гадость какую-то затеяли в отношении твоей жилички. Если бывшая своя, то…
– Я и так знаю, что затеяли гадость. Ты, Свет, вот что… Езжай уже, ты мне помогла, чем могла, а больше помочь ничем не можешь.
– У тебя истерика, – заявила Галкина начальница. – Это я тебе как врач говорю. С какой стати ты решила, что мы ничего не сможем сделать, кроме того, что только под дверью у этих упырей сидеть?
– А что, есть варианты?
– Естественно. Мы их выкурим. Они у нас как миленькие выползут наружу и еще лапы кверху поднимут. Ты колеса снимать умеешь?
– А чего уметь-то? Умею, конечно. И что дальше?
Светка азартно потерла ладони и произнесла:
– Значит, так, Миколина. Ты разуваешь их тачку – инструментом я тебя обеспечу, у Германа в багажнике всегда полный комплект, потом эти колеса мы подкатываем под окна дачки и поджигаем. Если не займутся сразу, бензинчику сверху плеснем. И все дела.
– А если у придурка ствол? Он не позволит даже подойти к машине, из окна пулять начнет.
– Где окно и где машина?.. Там же глухая стена. Да и нету у него оружия, иначе он давно бы тебе его продемонстрировал как аргумент. Короче, хватит болтать, пора действовать.
– А это не опасно для Клаши? Дым может вызвать приступ астмы или еще чего похлеще. Вообще отравиться ребенок может.
Вытягивая из багажника инструментальный ящик размером с небольшой сундук, Светка пропыхтела:
– Не о том думаешь, Людмила Валерьевна. Ей сейчас опасно с упырями находиться, как ты про них выразилась, и чем дольше, тем опаснее, так что не тупи, действуй.
Однако напарница с места не сдвинулась. Всматриваясь в глубь соседнего участка поверх забора из рабицы, местами от столбов отодранной, местами провисшей, она задумчиво проговорила:
– Идея хороша, но времени займет много. Нам торопиться надо.
– И что ты предлагаешь? Как будем торопиться? Сядем рядышком напротив их двери и будем буравить ее глазами?
– Смешно. Посмотри туда. Вон туда посмотри, – нетерпеливо повторила Людмила, вытянутой рукой указывая, куда Светке следует посмотреть.
– Блин, – восхищенно выдохнула та, рассмотрев, наконец, возле соседского крыльца стопку из нескольких автомобильных покрышек, выкрашенных в розовый цвет, и к стопке пристроенную торчащую кверху полукружием еще одну покрышку, тоже розовую. Вся композиция силилась изобразить корзину с цветами, потому что из нутра покрышечной стопки выглядывали гигантские ромашки в количестве трех штук. Венчики ромашек были когда-то белыми пластиковыми бутылками из-под кефира или молока, а стебли – кусками садового шланга. Все вместе
