Тьма знает - Арнальдур Индридасон
– Хуже всего, если это просочится в газеты, – сказал столяр: он все еще думал о репутации своей и супруги.
– Вы точно знаете, что Сигюрвин жил здесь до вас?
– Да, – смущенно ответила Фридни. – Хотя они могли остаться и от Йоуханна. Никто их не забирал. Вот мы и оставили себе.
Ее прямота понравилась Конрауду, и он стал думать, как на их месте вообще поступали бы люди, если бы кому-то не хватало денег, и он вдруг нашел бы их в своей кухне – деньги, которые никто не спешит забрать. Фридни как будто прочитала его мысли.
– Я думаю, почти все взяли бы их себе, – сказала она. – Наверное, почти все поступили бы как мы. Правда-правда. Я думаю, что так. Мы же не хуже других, честное слово.
– Вы говорили с Йоуханном, который в свое время продал вам этот дом, купленный у семьи Сигюрвина?
– Да, я его подслушала, – ответила Фридни. – Он не понял, о чем я говорю. Но мы не сразу все потратили. Мы эти деньги стали хранить, потому что не знали толком, что с ними делать. Для нас это был какой-то шок. Вдруг – раз! – и находим такой пакет. Кто вообще такие суммы на кухне прячет?
– А потом мы хотели поговорить с вами, полицией, – прибавил Эйитль, – но как-то не получилось.
– А потом не успели мы оглянуться, как уже купили акции банка, – сказала Фридни. – И случилось с ними то, что случилось, и ни кроны у нас не осталось.
– Нам же придется это все обратно выплачивать? – спросил Эйитль.
– А вы знали, чьи это деньги?
– Разве не Сигюрвина? Нам ведь придется платить его наследникам?
– Нет никакой уверенности, – ответил Конрауд, – что эти деньги вообще принадлежали Сигюрвину, хотя это и вероятнее всего. Может, он прятал их для кого-то другого. Как там было на самом деле, никто не знает.
– Абсолютно то же самое другой ваш сотрудник сказал Эйитлю, – радостно выдохнула Фридни.
Он заметил, что супруги воспрянули духом. Когда он только пришел к ним, они были понурыми. Они показали ему, где были спрятаны деньги. Сейчас там стояла внушительная итальянская паровая печка. Эйитль сказал, что они ею вообще не пользуются. Фридни возразила: мол, иногда все-таки пользуются. Особенно хорошо в ней удавалась копченая свинина на Рождество, получалась такая сочная!
Конрауд смекнул, что тот «другой сотрудник» – эта Марта. Он рассказал супругам, что сам много лет расследовал дело Сигюрвина, а теперь он вышел на пенсию и занимается этим расследованием на досуге. Они это поняли.
– Вы правильно поступили, что связались с полицией сейчас, когда тело Сигюрвина обнаружили. Чтобы признаться в вашем поступке, вам потребовалось мужество.
– Нам показалось, что так будет правильно, – сказала Фридни. – У нас из-за этого на душе было скверно. И я вам скажу как есть: если бы мы нашли эти деньги сегодня, мы тотчас же заявили бы! Тотчас же.
– Вы не думайте, мы не воры какие-нибудь, – заверил Эйитль. – Просто так получилось. Что нам было делать?
– Значит, купюры были в целлофановом пакете?
– Да, – подтвердила Фридни. – Обычном пакете из супермаркета.
– Его вы, конечно, не сохранили?
– Мы его в мусор выбросили, – ответила Фридни. – И никому не рассказали.
– И зачем ему было держать дома столько деньжищ? – спросил ее муж.
– Это несчастливые деньги, – сердито возразила Фридни. – И хорошо, что они в кризис сгорели.
– А может, из-за них его и убили? – спросил Эйитль. – Могло такое быть?
Конрауд пожал плечами. У него были на этот счет догадки, но им было не место в этой шикарной кухне с итальянской паровой печкой у людей, растративших чужие деньги.
Он уже распрощался с супругами и сел в машину, как вдруг у него зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и женский голос в трубке – тоже.
– Это Конрауд? – поинтересовалась она.
– Да.
– Это Хельга. Я поговорила с подругой, но она не помнит того человека, о котором вы спрашивали.
– Простите, кто это?
– Хельга.
– Хельга?
– Вы ко мне в студию заходили по этому поводу.
– Так вы из студии педикюра? – замялся Конрауд и наконец вспомнил свой визит к Хельге.
– Точно, – сказала Хельга. – Я помешала?
– Что вы, ничуть.
– В общем, она помнит тот вечер в спорт-баре, когда мы отмечали день рождения, но никакого человека в баре не помнит.
– Ну, значит, дальше разговора не будет. Я просто хотел спросить. Благодарю…
– Но у меня другое.
– Да?
– Она ушла домой раньше нас. И она вспомнила кое-что, что услышала на выходе из бара. Там какой-то человек в шапке, как вы описывали, стоял на улице и разговаривал по мобильнику. И она до сих пор помнит одну его фразу: она ее сильно напугала. Особенно тон, которым он ее произнес.
– А сам этот человек ей знаком?
– Совсем нет. И она не помнит, чтоб видела его в баре.
– И что же она услышала?
– Она только успела расслышать два слова, и он их так прошипел в телефон, таким яростным тоном, что она аж вздрогнула.
– И что это были за слова?
– «Убить его».
– Как-как?
– «Убить его». Вот что она услышала!
– «Убить его»?
– Да. Он это прошипел в телефон, и ее это так напугало, что прямо врезалось в память!
35
Три дамы неопределенного возраста сидели в парикмахерской и ждали своей очереди, листая старые журналы, посвященные сплетням да рекомендациям по стилю жизни. А еще двух дам уже обслуживала парикмахерша. Одна из них сидела у зеркала с полосками фольги в волосах и разговаривала о чем-то, что она называла «ундулированием», а другой мыли волосы. Войдя, Конрауд сразу понял, что худшего времени для визита выбрать не мог. Он уже собрался быстро сдать назад, как парикмахерша крикнула ему:
– Это вы, что ли, из полиции?
– Уже нет, – ответил Конрауд. – Но когда-то я там работал. Я хотел поговорить… Вы Элиса?
– Да, это я. Подруга Хельги. А вы, значит, тот самый Конрауд?
Он кивнул.
– Она сказала, что вы интересуетесь тем человеком,
