Сэм Льювеллин - Кровавый апельсин
Между серыми облаками, нависшими над водой, и шквалами дождя внезапно появился парус «Виль де Жоже», дюйм за дюймом становившийся все больше.
Чарли, занятый установкой спинакера, крикнул сквозь шум дождя:
— Достали-таки этого ублюдка!
Я сосредоточился, приготовившись проскочить между Жарре и ветром, увидел, как тот оглянулся через плечо, как оно задвигалось, когда Жарре пошел в бейдевинд, наперерез носу нашей яхты. Но мы все же разминулись с ним. Это выглядело так, будто здравый рассудок возобладал и Жарре отказался от своего намерения, вернув тримаран в исходное положение.
— Смотри за ним! — кричал мне Чарли, скривив от напряжения лицо, все еще занятый спинакером. — Смотри за ним в оба!
Мне не надо было напоминать. Все еще существовала опасность, что Жарре вновь пойдет неожиданно в бейдевинд, оставит меня позади и с подветренной стороны. Но сейчас мы могли лавировать и сумели бы обойти его.
Расстояние между нашим подветренным носом и его наветренной кормой все сокращалось. Практически между нами уже не было никакой дистанции, и мы мчались бок о бок. Посмотрев на их лодку, находящуюся в тридцати ярдах от нас, я увидел, как Жарре, жестикулируя, что-то кричит своему помощнику ле Барту.
Большой парус яхты Жарре неистово затрепыхался, когда мы прошли между ним и ветром. Жарре резко замедлил движение, а мы рванулись в этот момент вперед.
— Мачта на траверсе! — закричал он. Теперь он уже не мог больше идти курсом бейдевинд.
Мы были спасены, избавлены от опасности, что Жарре может внезапно промчаться перед нашим носом. Я торжествовал.
Но слишком рано.
До меня донесся вскрик Чарли: Жарре повернул штурвал, и его яхта стремительно рванулась в нашу сторону. На мгновение я не мог поверить в то, что произошло. Это вовсе не был оборонительный прием, предусмотренный правилами. Это была явная попытка тарана.
Я быстро рванул штурвал вправо, и, когда мы резко повернули на наветренную сторону, кильватерная струя издала звук, похожий на удар топора по шпангоуту. Струя, вырывавшаяся из-под тримарана Жарре, окатила меня с ног до головы, когда нос яхты проскользнул почти вплотную к нашей корме. Я почувствовал, как «Апельсин-2» накренился и ветер ударил в паруса. Наветренный корпус на десять футов поднялся над водой. Метнувшись к лебедке, я уменьшил скорость бегунка. Раздался грохот, потрясший «Апельсин-2» от верхушки до днища.
— Спинакер! — закричал я.
Но было уже поздно. Ткань спинакера натянулась и треснула. В образовавшийся разрыв ворвалось мрачное, серое небо. Разрыв все ширился и ширился. Неожиданно весь спинакер разлетелся в клочья, разметавшись по ветру.
Мы укрепили главный парус, переключили управление на автопилот и помчались поднимать другой. Пот струился по нашим телам, облаченным в непромокаемые костюмы. Пока все приводилось в порядок, Жарре оказался далеко впереди. Без спинакера у нас не было шансов догнать француза, а запасного у нас не было.
— Возьми штурвал, — сказал я Чарли.
Передав ему управление, я спустился вниз, достал из рундука флажок, означающий протест, и побежал на бакштаг. Мои пальцы так свело от злости, что с трудом удалось привязать его.
— Ты хоть когда-нибудь видел что-нибудь подобное? — поинтересовался я у Чарли.
— Никогда, — ответил тот.
— Теперь мы проиграем эту проклятую гонку.
— Ага, — заметил Чарли, — пока об этом не узнает комитет.
— У нас нет свидетелей.
— Да, все случившееся чертовски невероятно. В такое трудно поверить.
— Да уж... — печально произнес я.
Небо напоминало сказочный архипелаг из окаймленных светом облаков, дрейфующих по морю звезд. Финишную черту мы пересекли третьими.
Глава 28
Когда Скотто отбуксировал нас к понтону, на «Виль де Жоже» уже никого не было. Пока Чарли и Скотто разгружали яхту и снимали главный парус, я написал протест и отнес в офис организационного комитета. В бухту уже начали прибывать другие яхты. К нам подошел курьер и сказал, что комиссия по протестам может рассмотреть наше заявление сейчас же, если нас это устраивает.
Нас это, конечно, устраивало. Но пока мы шли туда, Чарли сказал:
— Не рассчитывай на очень многое.
Я же был слишком разозлен, чтобы отвечать. Настроение еще хуже, чем когда мы выходили в море.
— Как дела? — спросил ждавший нас Скотто.
— Нет свидетелей, — ответил Чарли. — Лишь наше слово против их слова. Не хватает доказательств, и все получается сомнительно. В общем, протест не принят.
— Господи! — только и смог вымолвить Скотто. Я шел позади них, засунув руки в карманы и направляясь к стоянке. Из большого шатра в конце волнореза доносилась музыка.
— Пойдемте-ка выпьем, — предложил Скотто.
Мы переоделись и направились к большому тенту. Я все еще кипел от гнева. Внутри кафе было ярко освещено, люди танцевали. У входа нас встретил Чарльз Ллойд в блейзере и галстуке корпорации яхтсменов. Пожав плечами, он развел руками и печально улыбнулся.
— Какая досада!
— Я подал апелляцию, — сказал я.
Он кивнул в ответ и вновь улыбнулся своей профессиональной улыбкой, но его взгляд уже блуждал где-то. Сделка сорвалась — вот что все это означало.
Было тяжело на сердце. Оглядевшись по сторонам, я увидел Жарре, сидящего за большим столом в углу и позирующего перед камерой. Возле него суетились двое журналистов. Там же сидела Агнес, слушая интервью, которым Жарре удостоил Алека Стронга.
Заметив меня, Агнес улыбнулась и встала. Это ее движение отвлекло Жарре, и он увидел меня. На мгновение его лицо стало бледным и жестким, мы смотрели друг другу в глаза. Наконец он сказал:
— Выпей, Джеймс!
Я покачал головой, не произнося ни слова. Жарре пожал плечами и повернулся к корреспондентам.
— Какая неудача, Джеймс, — произнесла Агнес, пожимая мне руку.
— Неудача здесь ни при чем, — громко ответил я. — Мистер Жарре попытался таранить мою яхту, и, уклоняясь от удара, я лишился спинакера:
За столом воцарилось молчание.
— Тебе еще надо это доказать, — спокойно ответила Агнес. Я почувствовал, как у меня открылся рот. Смотря в ее глаза, я не видел в них ни малейшей симпатии, которую они излучали раньше, например вчера или в номере отеля в Шербуре. Теперь в ее глазах искрился голубой лед.
— Я видел, как он это делал, — сказал я.
Агнес вздохнула:
— Джимми, я думала о тебе лучше, чем ты есть на самом деле. — Потом она повернулась и села за стол.
Голос Жарре разорвал тишину.
— Победил лучший, старина, — сказал он с нарочитым оксфордским произношением и выдохнул на меня дым своей сигареты «Голуаз».
Несколько мгновений я стоял, смотря на затылок Агнес, внимательно наблюдавшей, как Алек Стронг что-то записывает в блокнот, потом положил руку ей на плечо. Она сбросила ее нетерпеливым движением и взяла под руку Жарре. Тот повернулся и поцеловал ее в шею.
Я пошел к выходу. Альтернативы не было.
Обратно в Пултни мы возвращались вместе со Скотто. Я вел машину очень быстро. Скотто я ничего не рассказал; Это все та же старая история. В свое время подобное произошло с матерью Мэй. Я расслабился, потерял контроль и в результате схлопотал неприятности.
— Чертов лягушатник, — пробурчал Скотто.
Я кивнул, нажал педаль правой ногой, и машина с диким скрежетом прошла поворот.
Гавань Пултни встретила нас яркими неоновыми огнями яхт-клуба. Там сейчас все обедают, обсуждают, как старина Джонни сделал поворот на подветренную сторону или что сказал Диксон вечером в Плимуте после гонок.
— Давай-ка выпьем, — предложил я и направил машину к бару «Русалка».
Здесь было душно. Чифи Барнс, как всегда, сидел в облюбованном им углу с рюмкой рома и пинтой горького пива на столе. Если бы не чувство отчаяния и боли, тут можно было бы неплохо провести время. Но, поскольку состояние у меня было отвратительное, я заказал ром для себя и пинту светлого пива для Скотто. Потом мы заговорили о яхте. И, должно быть, беседовали около часа, в течение которого несколько раз покупали друг другу выпивку. Наконец мы выбрались на улицу, где свет фонарей, освещавших гавань, отражался от мокрых гранитных плит набережной. Скотто что-то пробормотал о том, чтобы довезти меня до дому, я, наверное, согласился, потому что был высажен возле ворот и побрел под дождем к «Милл-Хаусу».
Дождь оказал отрезвляющее действие и вернул меня к воспоминаниям об Эде и Джоне. Очень осторожно и медленно, из-за большого количества выпитого спиртного, я двигался по газону, окаймлявшему с двух сторон подъездную аллею. Шум дождя заглушал мои шаги.
Дойдя до поворота, за которым стал виден вход в дом, я резко остановился. Дыхание вырывалось у меня из груди, а пульс под воздействием рома бился медленно и глухо.
Под одним из вечнозеленых падубов кто-то стоял.
Этот «кто-то» стоял близко к стволу, но все же не настолько, чтобы, имея профессиональный взгляд, вроде моего, его нельзя было бы заметить. Ну хорошо, ублюдок, подумал я.
