Фридрих Незнанский - Убийственные мемуары
У профессора почему-то запотели очки. Он встал, якобы поправить жалюзи на окне. Прошелся по комнате. Снова сел. Снял очки и сказал немного срывающимся голосом:
– Что же делать, что же делать… Пожалуй, рискну. Я, как вы знаете, не разведчик, я филолог, что, с моей точки зрения, является гораздо более ценным для общества занятием… Я не знаю, как бы Валентин на моем месте поступил, а он мне, к сожалению, никаких инструкций не оставил… Вы уж простите, Александр Борисович, что я от вас скрывал то, что сейчас скажу, но я принял такое решение через пять минут после того, как меня сантехник этот в его квартиру позвал и я Валентина в спальне увидел. С дыркой в голове. Все время перед глазами эта картина стоит… Я ведь тогда сразу подумал, что тут не только в Левитане дело. Картина – это, конечно, деньги большие, все понятно, мотив, как у вас говорят, но книга, книга-то – это уже совсем ведь другое дело, это власть.
– Книга? – непонимающе переспросил Турецкий. – У него была какая-то ценная книга? Вы хотите меня убедить, что в какой-то книге все дело?!
– Он написал книгу. И возможно, из-за нее его и убили. Я просто так подумал, как у всякого обывателя, у меня есть свое мнение. А выносить официальный вердикт – это уже ваша прерогатива.
– Это прерогатива суда, – машинально поправил Турецкий. – Значит, вы говорите, он написал какую-то книгу… Вы читали ее? Где ее можно достать, она опубликована? Я об этом ничего не знаю.
– Слишком много вопросов, – растерялся профессор, – не знаю, какой главный и на что отвечать.
– В порядке живой очереди. Извините, я постараюсь вас не сбивать.
– Тогда так. Книгу я не читал, Бог миловал. Вы о ней не слышали, потому что никто не слышал, она не опубликована, она только была Ракитским написана, и то недавно.
– Но вы ее видели?
– Рукопись видел, конечно, пролистывал.
– Что же она, такая страшная? Кто прочитает – сразу умрет? Может, страницы отравлены, как у французских королей?
– Не смешно, – грустно покачал седой головой профессор. – Вы не понимаете. Он написал книгу о своей жизни, о своей работе. Несмотря на то что я ее не читал, именно я и уговорил его ее написать.
Это уже было кое-что, Турецкий оживился:
– Расскажите подробней.
– То, что вы спросили про рыбалку: это меня и поразило, тут вы в точку попали, понимаете? Год назад, зимой, во время подледного лова, Валентин решился. Он уже тогда в отставке был и места себе не находил от этого. Про мемуары я ему и раньше говорил, уже много лет. Бывало, он вспомнит какую-нибудь историю занимательную, из тех, что, видимо, никакой тайны из себя не представляли, расскажет со вкусом, умел здорово это делать, а я ему тут же: «Валечка, а чтоб тебе книженцию об ентом деле соорудить?» Ну он тогда в ДИСе своем еще служил и только отмахивался. А вот когда не у дел оказался – сам к этой же мысли пришел. И что вы думаете? Сел и написал.
– Просто сел и написал?
– Да. Чай, не писатель, долго не рефлексировал, годами замысел не вынашивал.
– Писал быстро, как вы считаете?
– К концу лета книга уже готова была, – значит, полгода, никак не больше.
– Большая книга?
– Немаленькая. Больше двадцати авторских листов.
– Что это значит?
– В одном авторском листе – двадцать четыре машинописных страницы, в каждой странице – тридцать строк, по шестьдесят знаков в строке. Двадцать листов – это нормальный кирпич получился, можете мне поверить.
– Кирпич?
– Так говорят про толстый том.
– Понятно.
– Ничего вам пока не понятно, лучше пейте свой кофе, да покрепче, чтобы понять. Кстати! Представьте, Александр Борисович, свежая информация, оказывается, вторая и третья чашки кофе минимально влияют на состояние сосудистой стенки.
– Это хорошо, – одобрил Турецкий.
– Еще бы. Как бы еще научиться пить сразу вторую и третью – без первой. Так вот, книжка Ракитского – это, пользуясь выражением моего аспиранта, просто бомба. Из-за нее его и убили. Не хотели, чтобы она на прилавках появилась.
– Вы говорите загадками. Кто убил, кто не хотел?
– Если б я знал, – вздохнул Андреев. – Но Валентин говорил мне, что наверняка то, что он написал, многим не понравится.
– Так со всеми мемуарами бывает, – пожал плечами Турецкий, – понятное дело, когда реальные люди упоминаются, их это потом смущать начинает.
– Ха! «Смущать»! Скажете тоже. Так бывает, если, скажем, Пугачева что-то не то про Кобзона напишет, – возразил Андреев. – А здесь речь о государственных секретах шла, пусть уже большого срока давности, я не знаю, еще раз повторюсь, я ее не читал…
– Сергей Анисимович, да перестаньте вы, – взмолился Турецкий, – я же пытать вас не собираюсь, у вас вон даже голос меняется, когда вы о ней говорите, шептать начинаете.
– А что вы думаете! – Андреев еще больше понизил голос. – А если и моя квартира на прослушивании стоит?
– С чего это вдруг?
– А почему нет? Там, – он показал пальцем в потолок, – наверняка ведь знали, что мы с ним дружны были, могли давно уже мне в стены всяких мушек напихать.
– «Жучков», – машинально поправил Турецкий.
– Что, простите?
– Мушки – это у рыболовов, а у шпионов – «жучки».
– Вот видите, – почему-то торжествующе заявил Андреев, как будто это в чем-то доказывало его правоту. И ушел на кухню еще кофе варить.
У Турецкого в кармане ожил телефон, он посмотрел определитель номера: звонили из ДИСа, Ватолин или Кузнецов, больше некому, скорей всего, Ватолин конечно. Турецкий говорить с ним не стал, решил, что сейчас надо свежую информацию переваривать и не распыляться.
А что, размышлял Турецкий, очень может быть, что старикан и прав. Ракитский еще до того, как имел дипломатическое прикрытие в ГДР, работал на Западе фактически как разведчик-нелегал. У него и провалы были. Понятное дело, что его проверяли после этого и перепроверяли. Тем более опять-таки эта версия всплыла, которую Славка спьяну придумал: о том, что Ракитский был двойной агент и заграничные хозяева его в расход пустили.
Турецкий ходил по комнате и сам себе кивал головой.
– Александр Борисович, как у вас с болезнью Паркинсона, – с тревогой в голосе спросил входящий Андреев, – никто в семье не болел?
– Бог миловал. Почему вы спрашиваете?
– Я сегодня прочитал, что людям из группы риска по болезни Паркинсона кофе просто необходим: последние исследования показали, что не пьющие кофе мужчины в два-три раза чаще страдают этим недугом, чем те, кто выпивает более четырех чашек кофе в день. Вы явно пьете больше четырех чашек.
– Так что же мне теперь, ею обзавестись советуете?
– Не волнуйтесь, – Андреев поставил поднос на журнальный столик, – у кофеманов хватает и других болячек. Вы только представьте, среди возможных «побочных» действий кофе в разное время назывались: рак поджелудочной железы, рак груди, повышенное кровяное давление и уровень холестерина в крови.
– Рак груди?
– Не берите в голову, – успокоил профессор, – с другой стороны, до сих пор нет даже твердых доказательств того, что кофе может привести хотя бы к гипертонии. А последние из проводившихся исследований не обнаружили никакой связи между риском развития сердечных заболеваний и количеством выпиваемого кофе.
– Это все очень хорошо, то есть наоборот, очень печально, – поправился Турецкий, – но давайте вернемся к нашим баранам, то есть к книжке Ракитского. Как она называлась?
– «Валентин Ракитский. Жизнь в разведке». Это я подсказал, – сдержанно похвастался Андреев. – По ассоциации со Станиславским.
– В каком смысле?
– У него была книга «Жизнь в искусстве».
– А, ладно. Вы говорили, что хоть и не читали ее, но листали рукопись, так? Какие эпизоды жизни Ракитского в разведке там были отражены?
– Ну Африка точно была, может быть, даже самая значительная часть. И мне показалось, что это очень разумно.
– Объясните, что имеете в виду.
– Пожалуйста. Разведчики говорят, что не бывает «дел давно минувших дней». Потому что пока живы люди, с которыми ты работал, пусть и много лет назад, любое твое слово может принести им серьезный ущерб. Африка Ракитского тем не менее уже достаточно удаленное от нас, сегодняшних, время. Понимаете, он все время думал и помнил о том, что ни одна строчка не должна нанести урон государству. Разумеется, он так пафосно не изъяснялся, это я уже на газетный, что ли, язык перевожу, и тем не менее, помимо занимательного сюжета, эта мысль была главной в процессе создания книги.
– Хорошо. Итак, летом мемуары разведчика были готовы. Что дальше?
– Дальше он посоветовался со мной, в какое издательство обратиться. Конечно, такой крупный человек, как Ракитский, был бы принят в любом месте, как только там сообразили бы, кто и, главное, с чем к ним пришел. Тем не менее Валентин хотел знать мою точку зрения. Мы вместе рассмотрели список московских и питерских издательств и выбрали из них три, которые удовлетворяли общим требованиям. Требования эти были такие… – Тут Андреев похлопал себя по карманам, вытащил записную книжку, полистал ее и протянул Турецкому. На развороте мелким, изящным почерком было написано:
