Валерий Смирнов - Чужая осень (сборник)
— Думай, но поскорее. А то он ведь дурак, еще раз может попытаться меня чему-то научить.
— Не волнуйся.
— Тогда возьми ключ от его хаты, он там к батарее привязанный, наверное, проголодался.
Веня, не таясь, достает из укромного места трубку холста, девять пачек трехрублевок и одну десятирублевую. Вот что значит иметь дело с человеком, который говорит только правду: полное доверие.
— У меня к тебе еще одно предложение, — говорит Веня, — возвращайся ко мне. Такие дела предстоят, а мои орлы головой работать не могут.
— Я счастлив, что ты, наконец-то, признал мои умственные способности, только извини, я к тебе не вернусь. В нашем деле колхоз — могила, как говорится, рано или поздно на тебя тоже выйдут.
— Чтоб у тебя язык отсох, подонок неблагодарный. Выметайся отсюда, пока я добрый.
— Раз ты такой добрый, проводи меня до дверей. Я и сам спешу, а то мои ребята там нервничают.
— Ну, конечно, твои ребята… Ты всегда умел намешать правду с ложью, поэтому блефуешь правдоподобно. Сам понимаешь, что благополучно уходишь отсюда не благодаря собственной смелости и пистолетику вшивому, а потому, что есть у тебя главный козырь, который ты так и не вытащил.
— Интересно, какой же?
— Ну да, ты же смелый человек. Даже в этой ситуации не можешь не потешить свое тщеславие, хотя бы при помощи хлопушки. Держал ее в руке и сам себя уговаривал: дескать, вот, как я запугал Веньку, я самый умный, самый смелый, я все рассчитал, и никуда он не денется, все будет, как я хочу. Сплошное «я» у тебя на первом месте. А на самом деле, как думаешь, уж настолько ты значительная фигура, чтобы передо мной вытворять такие постановки? Это ты перед своими дурачками вроде Кима ходи тузом, для меня ты был шестеркой и пока ею остаешься.
— А ты значит туз? А не знаешь, что шестерка туза ухлопать может?
— Туза может ухлопать козырная шестерка. А тебя бы я об стенку размазал, если бы не одно обстоятельство, которое, в конечном счете, и позволит тебе выйти отсюда на улицу в первозданном виде. Только, наверно, у тебя и сейчас духу не хватит признаться, хотя бы самому себе, что я прав. Ведь, в конечном итоге, именно благодаря мне ты держишься так независимо.
— Спасибо, Веня, за все, что ты для меня сделал. Буду помирать — не забуду твоей отеческой заботы.
— Можешь не скалить зубы. Это я, как видно, напрасно, дал тебе блестящую рекомендацию, когда твоя внешность так понравилась Леонарду. И ты понимаешь, что из-за тебя мне с ним ссориться не хочется, потому что очень скоро вы станете родственниками. У тебя хватит ума совершить такую сделку, не всю же жизнь тебе плыть, как дерьму по течению.
— Спасибо, Веня, еще раз. Ты же только обо мне заботился, когда посылал к Леонарду, не о себе. Какая забота о ближнем! А я понимаю, что просто хотел ты иметь человека в кругу Леонарда, который будет многим обязан Горбунову. Тебя-то, даже если бы ты очень хотел, слишком близко к этому кругу старик никогда не допустит. Выгодная сделка. Только Леонард не настолько глуп, чтобы сразу же посвящать меня в свои дела — это тебе очередное доказательство, что я всегда говорю правду. Ты выплыл на поверхность сравнительно недавно, а Леонард — это огромное дело целой эпохи, и не тебе тягаться со стариком. Как мне это ни прискорбно, но признаюсь, догадывался — если бы со мной случилось что-то серьезное, Леонард Павлович тебе бы этого не простил. Правда, приятно чувствовать себя нужным человеком? Кстати, хотел пригласить тебя свидетелем на свадьбу, но ведь там паспорт у тебя потребуют, так что от этой идеи пришлось отказаться.
— И, все-таки, мне кажется, ты не собираешься играть в его команде. За последние годы твое самомнение выросло до небес. Не боишься мордой о грешную землю удариться?
— Еще как боюсь. Особенно если упаду прямо на твою голову.
— Можешь выпендриваться сколько влезет, но суть твоя от этого не изменится. Впрочем, к нашему делу твои личные качества пока отношения не имеют. Итак?
Называю имя человека и мгновенно выскальзываю из мастерской, в которой оставил километровый комок нервов, с легкостью вдыхаю свежий ночной воздух. Вроде бы все? Если бы…
22
Четыре утра. Самый разгар работы у делового человека Гены. Кличку ему долго не подбирали, после мультфильма про Чебурашку у всех Ген прозвище одинаковое. К тому же наш Гена даже ликом своим прекрасным — вылитый крокодил, однако при этом обаятелен настолько, что не распугивает многочисленных клиентов.
Когда-то это была огромная коммунальная квартира со множеством дверей, выходящих в коридор. Путем каких-то невероятных операций, тройных-четверных обменов, фиктивных браков и подлинных разводов, дутой прописки и других хитростей, Гене удалось прибрать всю эту гигантскую жилплощадь к своим рукам. Денег он в нее всадил немало, но и отдачу, конечно, тоже получает. И не только от комнат.
Гена встречает меня, как самого желанного на свете гостя.
— Что-то ты давно не заходил, — ведет он меня в свой шикарный кабинет, отделанный под модерновый стиль.
Можно подумать, что прежде я тут дневал и ночевал, а потом вдруг забыл дорогу к этому почти родному дому и теперь должно стать мне так стыдно перед Геной, что впору краснеть. Однако краснеть я не умею, поэтому тяну за ухо пластмассового осла, стоящего на столе, заваленном бумагами. Осел тут же подымает хвост и на стол падает белая стомиллиметровка «Пэлл-Мэлла». Прикуриваю от бутафорского дуэльного пистолета, лежащего рядом, и обращаюсь к Гене с просьбой.
— Завтра ко мне приезжает друг. Когда я был у него, воистину убедился, что восточное гостеприимство не знает границ. Не хотелось бы, чтобы наш родной город выглядел плохо в глазах такого замечательного человека. Только он парень серьезный, здесь светиться ему не нужно.
— А что предпочитает твой друг, какие его любимые цвета?
— Вообще-то, наверное, белые, помня о том, откуда он родом.
— Прекрасно, — констатирует Гена, — у твоего друга хороший вкус.
Ну, конечно, если бы я назвал другой цвет, то Гена тут же бы заявил, что у него вкус испорченный? И зачем нужно набивать цену товару, зная все равно, что за него будет заплачено? Привычка, что ли?
Гена достает из книжного шкафа солидный энциклопедический том и вынимает из него конверт.
— Выбирай.
Выбираю я быстро, хотя бы потому, что сегодня еще предстоит много работы. Выбор, конечно, обширен, но я торопливо перекладываю цветные фотографии, на которых застыли обнаженные блондинки в очень раскованных позах, отбираю три кандидатуры и протягиваю их фотографии Гене.
— Эта уже занята, — объявляет он, откладывая одну из них в сторону, — выбирай любую. Или берешь сразу двух?
— Что ты, там вкусы патриархальные. Одной — за глаза. Значит, квартира, соответственно, коньяк, шампанское, закуска на твой вкус, а он у тебя хороший.
— На сколько? — лаконично спрашивает Гена.
— На день. Где-то с двенадцати до шести. Потом у него самолет.
— Понял. С тебя триста — и все будет на лучшем уровне.
Гена понимает, что торговаться не буду, хотя предложи я на полста меньше, и он бы никуда не делся. Но крохоборничать нельзя, потому что известно: скупой платит дважды, а дважды платить я не намерен. Оставляю на столе одну из пачек, полученных от Вениамина, и направляюсь к выходу. Гена догоняет меня с листком бумаги в руке.
— Вот адрес. Все будет в порядке. Ты не хочешь отдохнуть? Для такого клиента, который платит не размышляя, могу поставить свежачок, прямо сейчас, четырнадцать, третий размер…
Мне только сейчас свежачка не хватает до полного счастья, поэтому я не даю Гене завершить рекламу ходового товара и открываю дверь, забыв попрощаться. Навстречу мне поднимается парень, которому завтра, по всей видимости, лет сто исполнится. Вот ему, пожалуй, четырнадцатилетний свежачок будет кстати. А мне нужно еще домой.
Спать сегодня все равно не придется, и я то ли завтракаю, то ли ужинаю, пью неизменный кофе, принимаю холодный душ, накрепко растираюсь, снова кофейничаю и бодро встречаю первые лучи солнца. Базы начинают работу раньше магазинов, поэтому в восемь утра звоню человеку, требовавшему обратиться к нему только в крайнем случае.
— В час на том же месте, — назначает мне свидание скромный труженик мебельного прилавка после того, как слышит мой голос с пожеланием доброго дня. Ну, этот день для тебя будет добрым, а насчет следующего я пока не уверен. Пора переодеваться. Бодро влажу в скромненький костюмчик-троечку стального цвета и начинаю накрывать на стол. Вскоре предстоит легкий завтрак и для друга Тенгиза нечего жалеть остатки продовольствия. Завтра придется поехать к моей торгмортрансовской Светлане и зарядить этот простецкий холодильник «Розенлев» непритязательной снедью, к которой давно привык.
