Мэтью Кляйн - Афера

— Знаю, — отвечаю я. — В противном случае ты возьмешь кислоту и убьешь меня.

— И твоего сына тоже, — добавляет Дима, поднимая указательный палец. — Не забывай про сына.

Поездка до дома на такси обходится мне в сто двадцать долларов. Я выхожу из машины и захлопываю дверь в полной уверенности, что меня ограбили. После той аварии я потратил на такси больше, чем на свою подержанную «хонду».

Вернувшись домой, я делаю два звонка: сначала — в автосервис, справиться насчет своей машины («Приезжайте дня через три»), потом — доктору Чатчадабенджакалани («Приезжайте прямо сейчас»). Я снова вызываю такси, чтобы добраться до Сан-Хосе (двадцать три доллара). Две инъекции новокаина, и у меня уже другой новый зуб, который — как ни печально — лишь приблизительно соответствует по цвету моему предыдущему новому зубу. Вставив его, доктор Чатчадабенджакалани дает мне зеркало, чтобы я полюбовался на его работу, словно я в парикмахерскую пришел.

— Нравится? — интересуется он.

Я гляжу на свою слегка разноцветную улыбку, которая по цветовой гамме смахивает на фойе гостиницы, дизайном которой занимался Ян Шрагер. «Да ну и черт с ним, — сдаюсь я. — Мои подвиги соблазнителя остались в далеком прошлом».

— Отлично поработали, — отвечаю я.

Доктор подводит меня к стойке приемной и высчитывает на компьютере стоимость работ. Я жду какой-нибудь скидки — в конце концов, я вставил у него три зуба за двенадцать часов, — но доктор Чатчадабенджакалани протягивает мне счет на 250 долларов, то есть на сумму ровно в два раза меньшую, чем та, которую я отдал за пару зубов.

Надо признать, спокойное отношение к «представительским расходам», которое возникло у меня в прошлый раз, вдруг куда-то пропало. Я ухожу, и доктор Чатчадабенджакалани говорит мне вслед:

— Всего доброго. Может, ближе к вечеру снова свидимся.

Я машу ему рукой и, не оборачиваясь, процеживаю сквозь зубы:

— До свидания.

Вечером мы с Тоби смотрим по телевизору рестлинг. Оказывается, я не так плохо отношусь к спорту. Я смотрю, как двое длинноволосых мускулистых мужчин, грудь которых блестит от масла, скачут по рингу, и до меня вдруг доходит, как много общего у меня с Душегубом Черным Шаром и Фрэнки Кулаком, Естественно, они актеры, и просто следуют сценарию. Вся эта битва похожа на мультфильм, в ней не столько насилия, сколько хореографии. Но время от времени происходят неожиданные оплошности: то удар слишком резкий, то падение неудачное, то прыжок выполнен не вовремя. Отсюда и ушибы, и переломы. Я слышал, бывали и случаи со смертельным исходом.

Я ощупываю языком передние зубы. Единственная разница между моим мошенничеством и их — это, думаю, стоящие на кону деньги. Ну и, конечно, перспектива, что тебя напоят кислотой. Насколько мне известно, такого с рестлерами еще никто не делал.

Мы сидим перед телевизором, как вдруг раздается телефонный звонок. Я снимаю трубку. Это Эд Напье.

— Завтра утром, — говорит он, — я переведу деньги на ваш счет. Три миллиона долларов.

— Три миллиона долларов? — повторяю я. — Хорошо.

— Помнишь, о чем мы договорились?

— Конечно, — уверяю его я.

— Смотри не наделай глупостей.

— Ни за что.

— Перезвони мне, когда деньги дойдут.

Он вешает трубку.

— С кем ты разговаривал? — поворачивается ко мне Тоби.

— С Эдом Напье.

— И?

— Завтра он переведет на мой счет три миллиона долларов.

— Три миллиона долларов. А Сустевичу ты должен двенадцать. Но ты уже близок к цели.

— Это точно, — соглашаюсь я.

Тоби улыбается и кивает. Впервые на моей памяти он гордится своим отцом.

29

Настало утро понедельника. Сейчас десять утра, и мы с Тоби и Джесс играем в настольный футбол.

Настольный футбол — игра, где насилия практически нет. Мы крутим рукоятку, пытаясь попасть десятисантиметровыми фигурками игроков по желтому шарику для пинг-понга. Стол то и дело трясет. Шарик взмывает вверх, попадает в стенку и отлетает от нее.

Резким движением я раскручиваю своих игроков, и один из них попадает по мячу.

— Нет! — вопит Джесс.

Шарик пролетает мимо ее защитника и вонзается в сетку.

— Черт, — кипятится Джессика. — Куда же Питер запропастился?

Получается двое на одного: с одной стороны мы с Тоби, с другой — Джесс. Питера нет с самого утра. А если без его способностей программиста мы по утрам обойтись можем, то вот в футбол без него никак не поиграешь.

— Тоби, позвони ему, — прошу я.

— Только что звонил.

— Попробуй еще раз.

Тоби отходит от стола, берет костыли и ковыляет к телефону. Он набирает номер Питера, выслушивает приветствие автоответчика и вешает трубку.

— Дома Питера нет, — заключает он.

— Да где же он? — снова восклицает Джесс.

— Скоро придет, — отвечаю я, доставая шарик из ворот и бросая его на поле. — Счет пять-два, — добавляю я, отдавая мяч игроку Джесс.

В начале двенадцатого появляется Питер, бледный и запыхавшийся.

— Нам надо поговорить, — говорит он, едва войдя.

Мы с Тоби и Джесс не отрываемся от футбола. Она проигрывает, причем с разгромным счетом.

— Давай быстрее сюда, — зовет она Питера. И, не поднимая глаз, показывает, куда ему встать.

Тоби вбрасывает мяч. Джесс резким движением посылает его в сторону наших ворот. Тоби с силой дергает ручку на себя. Стол даже покачнулся, но его защитникам удалось остановить мяч.

— Нам надо поговорить, — повторяет Питер Рум.

Он наклоняется к столу, берет шарик и кладет себе в карман.

— Эй! — возмущается Тоби.

— Это важно, — объясняет Питер.

— Что стряслось? — спрашиваю я.

— Я выхожу из игры.

— Чего?

— Я выхожу из игры.

— Ты не можешь просто взять и все бросить, — возражаю я. — Наша… в общем, все в самом разгаре. Ты нам нужен.

— Что-то здесь неладно, — отвечает он.

— В каком смысле?

— За мной следят.

— Так за тобой следят, — успокаиваюсь я. — Тоже мне беда. За нами с Тоби тоже следят. Правда, Тоби?

— Правда. Папа так перепугался, что попал в аварию, в которой чуть не лишил жизни монашку.

— Наверное, это люди Напье, — объясняю я. — Или Сустевича.

— Сомневаюсь, — отвечает Питер. — Их слишком много. Я заметил пять разных групп. Одни ждут меня на парковке у дома. Вторые висят у меня на хвосте на сто первом шоссе. Третьих я вчера заметил в Маунтин-Вью. А еще все эти лица. Они кажутся такими знакомыми, но я не могу вспомнить, где их видел. Я встречаю одних и тех же людей на улице, в кафе. За мной точно следят.

— Кто? — удивляюсь я.

— Может, полиция?

— Полиция Пало-Альто не организует слежку с участием двадцати человек. Их работа заключается в том, чтобы снимать с деревьев испуганных кошек.

— Тогда ФБР, — не отступается Питер.

— Тебе кажется.

— Не исключено. Но я пас.

— Питер, успокойся. Ты останешься с нами.

— Я не хочу в тюрьму, Кип. Я понимаю, для тебя это обычное дело, досадная неприятность. Но, прости, я в эти игры не играю. Игра не стоит свеч.

— Во-первых, — спокойно говорю я, — это не игра. Теперь уже не игра. На карте человеческие жизни. Например, наши с Тоби жизни, — добавляю я на всякий случай, вдруг он не догадался.

— Но…

— Во-вторых, — перебиваю я его, — игра стоит свеч. Речь идет об огромных деньгах.

— Но ты мне обещал, — не унимается Питер. — Обещал, что мне ничего не будет угрожать.

— А тебе ничего и не угрожает.

— А почему тогда за мной полиция следит?

— Питер, ты можешь успокоиться? — спрашиваю я и поворачиваюсь к Джесс: — Джесс, ты замечала за собой слежку?

— Не знаю. Может, один-два раза. Но я не уверена.

— Питер, ты нам нужен, — объясняю я ему. — Через неделю все закончится. Ты станешь богаче на миллион долларов. Нужно лишь поработать одну неделю.

— Кип, разве ты не видишь? Все пошло наперекосяк. — Он мотает головой. Потом добавляет, показывая на меня: — Ты на свои зубы погляди.

— А что с ними такое? — смущаюсь я. И прикрываю верхние зубы губой.

— Они разного цвета.

— Это заметно?

— Да, заметно.

Я гляжу на Джесс. Она пожимает плечами. Видимо, и ей заметно.

— Послушай, — говорит Питер. — Все слишком серьезно. Тебя избивают итальянцы в костюмах. А еще русские с пистолетами.

— Дима — мой друг, — возражаю я. Как бы то ни было, он все же помог мне подняться, после того как выбил мне зуб.

— Прости, но я не хочу умирать. Я пишу код, зарабатываю на этом сто штук в год и вполне доволен. Это дерьмо мне ни к чему.

— Питер, помнишь мои слова? Помнишь, что я сказал, когда ты попросил взять тебя в дело? — Я повторяю последнюю фразу, подчеркивая ее: — Когда ты попросил взять тебя в дело.