Алексей Биргер - Игра с джокером (Богомол - 3)
Сизов. Ну... А это не ловушка?
Полковник. Какая ж тут ловушка, мать твою?
Сизов. А такая, что я тебе расскажу, какая у меня связь с волей, а ты мне кислород и перекроешь.
Полковник. Да не надо мне ничего рассказывать! Я просто знать хочу, есть у тебя такая связь или мне самому её для тебя изобретать и налаживать, горюшко ты мое.
Сизов. Связь есть... но ненадежная.
Полковник. То есть?
Сизов. Да я случайного старикана использовал. Был тут один, свидетелем по делу. Пигарева друг, тоже из отставных военных. Я и успел ему шепнуть, что передать на волю.
Полковник. Странно как-то... Друг Пигарева, который тебя ненавидеть должен - а твое поручение берется исполнить?
Сизов. Ничего странного. Тут обстоятельства надо знать... На него наехали, те, кто в нас стрелял, чтобы он переговорил со мной. Чтобы, значит, я их условия принимал, если хочу в живых остаться. И до старикана доперло, что не я на его друга нападал, а что взял на себя вину, чтобы за крепкими стенами спрятаться...
Полковник. И что ты им ответил через старика?
Сизов. Что готов на все, лишь бы меня в покое оставили.
Полковник. Не знаешь, дошло до них это или нет?
Сизов. Не знаю. Я поручил старику передать... ну, одному из тех передать, чтобы мне нашли адвоката. Пусть они там, на воле, вместе с адвокатом это утрясут.
Полковник. То есть, если этот старик окажется здесь снова, ты сможешь через него передать, чтобы шли к Задавако, ни к кому другому?
Сизов. Ну... Если его опять вызовут, как свидетеля, и если у нас будет хоть пара минут наедине.
Полковник. Это все мы устроим. С самого утра. А теперь пошли дальше. Где трупы спрятаны?
Сизов. Это, значит, так. Вот проезжаешь село Плес, это которое почти сразу после нашего дома, где город кончается, и едешь вперед и вперед. Шоссе это под острым углом к большой трассе, ну, которая Самара - Казань, идет, и километров через пятнадцать впадает в эту трассу. Ну, так вот, сбоку, соединяется с ней. А километра три не доезжая до соединения нашего местного шоссе с магистральным, там есть мостик через овражек и сразу за мостиком проселочная дорога отворачивает. Вот метров сто по этой проселочной дороге, там старая свалка в овраге имеется, на которой народ не шастает, потому что она от любого жилья довольно далеко, а грибникам и прочим пидерам на эту свалку лазить никакого смысла нет. Иногда самосвал приезжает, разворачивается задком к оврагу и вываливает гору мусора. Ну, нам оно только к лучшему. Чем больше мусора, тем надежней все захоронено.
Полковник. То есть, тела в мусоре закопаны.
Сизов. Угу. Если не знать, где мертвяков искать, в жизни не догадаешься и не найдешь.
Полковник. Удивляюсь я тебе. Ладно, чужих людей в помойке схоронил, но родного брата...
Сизов. А куда мне деваться было? Время поджимало. Зимой могилу в два счета не выкопаешь. Да и нашли бы вы свежезакопанную яму, если б я на участке её вырыл или в подполе дома. Вы ж, небось, все обыскали? А я Сергея поаккуратней прочих спрятал. Отвалили мы старый кузов "Москвича" - весь ржавый такой, разбитый кузов - разгребли под ним маленько, Сергея положили, и тем же "Москвичом" его прикрыли, будто камнем надгробным. Но это все ничего, временное! Я ж сразу подумал - как свое отсижу, так братьям такой мраморный мавзолей отгрохаю на местном кладбище, какого в Москве у Ленина нет! И тело Сергея, естественно, туда перенесу.
Полковник. Да его бы крысы съели, пока ты сидел.
Сизов. Ну, об этом ребята должны были позаботиться, чтобы его с первой оттепелью перезахоронить получше, до моего возвращения.
Полковник. Сколько всего там трупов?
Сизов. Семеро, да Сергей... Всего восемь.
Полковник. Уверен, что не ошибаешься?
Сизов. Уверен.
Полковник. Хорошо... И все-таки, куда Грибова повезли? Ведь из твоего дома увозили, не можешь не знать.
Сизов. Клянусь, начальник, не знаю! Как мы Сергея отвезли, да стекла вставили, они и говорят: ты, Антон, теперь приборкой в доме займись, а мы этих заберем и перепрячем в надежное место. Тебе лучше не знать, куда. Меньше знаешь, спокойней спишь.
Полковник. Это они тебя надоумили пойти в милицию?
Сизов. Да, они.
Полковник. И все-таки, ведь есть места, где их могли спрятать вероятней, чем в других... Чья-нибудь дача... Или уж не знаю, что - но ты ведь представляешь, какие глухие углы есть в их распоряжении. Думай! Чем больше надумаешь, тем тебе же лучше. И пойми, ты их не закладываешь. Я почти все знал, ещё до того, как ты в милицию с повинной явился. Но мне важно освободить заложников живыми, понимаешь? Если их успеют убить - я из всех мясной фарш понаделаю!
Сизов. Не думаю я, что их убьют. Говорили, держать будем, чтобы торговаться - не только за деньги, но и за жизнь и свободу, если понадобится.
Полковник. Хорошо. Будем считать, славно поговорили. Завтра... то есть, сегодня... ещё раз побеседуем, а там решим, как лучше - перевозить тебя в Самару или до поры здесь оставить."
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Врач Столпникова Аглая Ивановна оказалась милой женщиной лет пятидесяти, полноватой, но при этом живой и порывистой в движениях. Она без ложного стеснения приняла небольшие подарки, которые вручил ей Андрей - те же шампанское и конфеты.
- Как же, помню Леню Жилина, - сказала она. - Очень славный родился мальчик! - похоже, она помнила всех своих подопечных, которым помогла появиться на свет. - Надеюсь, у него все в порядке?
- В полном! - заверил Андрей. - Честно признаться, я к вам по несколько необычному делу.
- По какому же?
- Понимаете, я сейчас пытаюсь заново разобраться в обстоятельствах смерти моего брата... Двоюродного брата, я имею в виду, Леньки-старшего.
- Спустя столько лет?
- Да. Во-первых, вдруг всплыли некоторые странности, которым в свое время не уделили внимания.
- А во-вторых?
- Во-вторых, - Андрей рассмеялся, - я уже больше полугода работаю в частном детективном бюро и успел поднатореть в разных расследованиях. Вот и вообразил, что могу наконец приложить свой опыт к семейному делу.
- Понятно, - Столпникова тоже улыбнулась. - И что вы хотите узнать?
- У меня появились сведения, правда, не очень достоверные, что вместе с Лианой Некрасовой в роддоме находилась ещё одна юная роженица - даже младше Лианы, лет четырнадцати-пятнадцати. И что эти двое, будучи приблизительно в одинаковом положении, очень сошлись - во всяком случае, на те несколько дней, которые они провели здесь, в этом роддоме - и много болтали, откровенничая друг с другом. И что этой "подруге по несчастью" Лиана рассказала то, что больше не рассказывала никогда и никому - в том числе, и мне отказалась рассказывать...
- И вы хотите найти эту девушку, понятно, - кивнула Столпникова. - Что ж, постараюсь вам помочь. Это надо поднимать старые регистрационные журналы, архивы ворошить... Подождите здесь, я проверю... Когда, кстати, родился Ленька? Пятого декабря?
- Второго декабря восемьдесят шестого года.
- Вот видите, - вздохнула Столпникова, - возраст... Память подводит, точные даты начинаю забывать...
- Ну, если вы помните о каждом ребенке столько же, сколько о Леньке, то вам жаловаться на память грех! - откликнулся Андрей.
- Это вы мне льстите, - сказала она - но при этом осталась видимо довольна. - Посидите, подождите немного.
И она исчезла на какое-то время.
Андрей ждал где-то с полчаса, сидя у окна и созерцая унылый прибольничный пейзаж.
Столпникова вернулась с потрепанной регистрационной книгой и пожелтевшей медицинской картой.
- Вот! - провозгласила она. - Я помнила, что было нечто подобное, но боялась вас обнадеживать. Вот, смотрите... Елена Митина, пятнадцати лет, поступила одновременно с Некрасовой... Сейчас трудно сказать, в одной палате она с ней находилась или нет. Но, в любом случае, они могли контактировать и болтать между собой. Я бы помнила все точнее, если бы это была моя пациентка. Но её вела... - она взглянула ещё раз. - Да, доктор Пряхина, - Андрею показалось, что по лицу Столпниковой промелькнула тень недовольства и даже брезгливости.
- Эта доктор Пряхина была не очень хорошим врачом? - спросил он.
- Вполне нормальным, - ответила Столпникова. - Но... впрочем, не хочу злословить на коллегу. Она принимала роды у Митиной, и, судя по медицинской карте, Митина родила мертвого ребенка. Бедная девочка! Впрочем, для нее-то, возможно, так было и лучше...
- Вы сказали "судя по медицинской карте", - осторожно проговорил Андрей. - Что, на самом деле могло быть несколько иначе?
Столпникова тяжело вздохнула.
- Скорей всего, так оно и было, как написано. Просто у нас бывали случаи, что ребенка извлекали ещё живым, хотя он умирал буквально через несколько минут... если не секунд. Тогда его тоже записывали мертворожденным - чтобы было меньше возни с документами и чтобы, как считалось, матери не наносить лишнюю травму: мол, так она знает, что ребенок был мертв, и все тут, а скажи ей - ещё будет всю жизнь мучаться вопросом, мог ли он все-таки выжить или нет... Но главное - чтобы избежать абсолютно ненужных и идиотских разборок. Ведь при каждом случае смерти ребенка сразу после рождения, становившемся известным, тысячи комиссий начинали выяснять, можно ли все-таки было бы спасти этого ребенка, не имела ли тут местность халатность или непрофессионализм врачей... Почти в ста процентах делался вывод, что врачи ни в чем не виноваты, но вся эта бумажная писанина и разбирательства, часто по партийной линии... - она махнула рукой. - Я никогда не шла на такие мелкие подтасовочки, поэтому статистика у меня зачастую выглядела хуже, чем у других врачей - но зато все роженицы рвались попасть именно ко мне, и все жены и дочери начальства ко мне стремились попасть, поэтому никто никогда не заикнулся о том, чтобы трясти меня и выворачивать наизнанку. Да и в любом случае мне было на это наплевать. А Пряхина - не из таких. Она вполне могла записать в мертворожденные ребенка, прожившего всего несколько секунд.
