Кэтлин Тинан - Агата
Явившуюся на зов Флору она спросила, не могут ли ей предоставить чемодан или в крайнем случае пару коробок.
– Я раздобуду чемодан, мэм. Вы прямо сейчас уезжаете, да?
– Да, Флора. Я неважно себя чувствую. Мой муж хотел бы показать меня врачам.
– Я буду скучать, миссис Кристи, – сказала горничная. – Я с самого начала так и знала, что это вы. Но вот с этим мистером Бэрингом я маху дала. Я-то думала, вы ради него сюда приехали. А он-то, оказывается, журналист!
Агата улыбнулась:
– Вы никому не доверяете, правда, Флора? – Она высыпала содержимое ящичков туалетного столика в свой саквояж.
– Все в этой жизни сами по себе, – глубокомысленно изрекла Флора.
– Не все, – рассмеялась Агата. – Только те, кто боится пойти на риск!
– Пойти на риск, мэм? – не поняла Флора.
– Да. Опасаются слишком сильно прирасти к другому существу. Это как прививка черенка – рискованное дело.
Бывает, что и не привьется.
Флора посмотрела на нее озадаченно.
– Что, похоже па садоводство? – спросила Агата, застегивая саквояж.
– Есть маленько, мэм.
– Вообще-то, Флора, я садовник неплохой.
Мысли Флоры были написаны на ее лице крупными буквами: все-таки у миссис Кристи с головой все-таки не совсем порядок.
– Сходили бы вы лучше за чемоданом, Флора, а то мы на поезд опоздаем.
Через пять минут в номер постучали, и Агата распахнула дверь, уверенная, что это вернулась Флора. Но вошел Уолли и прикрыл за собой дверь.
– Вы не должны сюда входить, – растерялась Агата. – Он же… он… – она махнула рукой, – мой муж, он здесь, в соседнем номере.
– Да знаю я, где он, – пожал плечами Уолли. – Послушайте меня. Вам надо выбираться из всего этого. Бросьте его!
Агата стояла остолбенев, а Уолли расхаживал взад-вперед по маленькому квадрату турецкого ковра на полу.
– Это непросто, – продолжал он. – Я знаю. Вы сделаете шаг назад, потом два вперед, но вы это сможете А если вы от него не избавитесь, – он подступил к ней вплотную, – я дам ход всей этой истории.
Она отпихнула его, исступленно и гневно размахивая руками.
– Я вам не… объект для исследования! Меня уже тошнит от ваших с Эвелин советов, что мне делать и чего не делать, и тошнит от него с его… серебряными карандашами. Представляете, он спросил меня, не послать ли этим музыкантам серебряные портсигары или карандаши. И это вчера вечером! Как он смеет забирать меня отсюда! Меня тошнит от этой его благопристойности и всех этих секретов… Не нравится он мне!
Она осеклась. Только что она произнесла то, о чем не допускала и мысли, – что ей не нравится собственный муж!
И прозвучало это куда обиднее и горше, чем если бы она сказала «Я не люблю его!».
Уолли видел, что ей ужасно стыдно. И сказал:
– Я бы вам руки целовал!
Она растерянно смотрела на него:
– Вы слишком ко мне добры, на самом деле вам не нужны ни мои руки, ни ноги!
– До ног я хотя бы могу достать!
Она расхохоталась и села на кровать.
Он не мог оторвать от нее глаз. Он любил ее. Любил эту застенчивость, эти завышенные требования к жизни, этот слепой, убийственный романтизм, этот подростковый бунт и детскую жестокость… любил ее за таящийся за всем этим глубинный здравый смысл и волю к жизни.
– А почему вы не напечатали материал?
– Вы знаете почему.
– А что сказал ваш босс?
– Сказал, что не вполне доволен, – Но это страшно порядочно с вашей стороны. – Она совсем смутилась – А вы покраснели!
– Я стеснительный человек.
– Я знаю, какой вы человек. Рядом с таким я хотел бы прожить всю жизнь.
Она отвечала, словно поддавшись на игру:
– Я слишком застенчива и способна только на серьезные чувства. Так что лучше уходите.
Уолли покачал головой.
– Я больше не шучу. С шарадами на этот раз покончено. – Он откинулся на спинку кресла.
Она сменила тему.
– А чем вы займетесь дальше?
– Обычной чепухой. У меня это хорошо получается.
– Отчего бы не попробовать еще что-нибудь?
Он широко улыбнулся.
– Когда вы так улыбаетесь, – сказала она, глядя ему в глаза, – это значит, вы что-то хотите скрыть.
– А вам, значит, придется возвращаться?
– Конечно, придется. На капитальный ремонт. Пока Арчи не будет готов.
– Точнее – пока вы не будете готовы?
Повернув голову через плечо, она глянула на дверь.
– Вам пора.
Уолли продолжал сидеть.
– Слушайте, вы мне никак не даете договорить. А хочу я вам сказать вот что: «Тот, кто не ведал погибели, тот не узнает спасения; иначе говоря, никогда ему не обрести себя, никогда не достичь своей собственной сущности».
– Вы опять мне нотацию читаете, – ответила она. – Но сказано неплохо.
– Я так и думал, что вам понравится. Но это не я придумал. Один мрачный субъект из Дании <Имеется в виду Серен Кьеркегор (1813—1855) – датский философ-теолог, один из основоположников экзистенциализма.>. Но вам теперь не нужно никаких нотаций… Вы теперь будете в полном порядке! – Он поднялся с кресла. – А я всегда к вашим услугам. Если случится беда, я приду и вытащу вас. – Он опять осклабился своей профессиональной непроницаемой улыбкой. – Только в воду больше не лезьте!
– Милый вы мой! – растрогалась она. – Ступайте теперь, прошу вас!
* * *Слухи о том, что супруги Кристи отбывают в Лондон утренним поездом, мгновенно облетели городок. Когда они прибыли на вокзал, их уже ждала толпа репортеров и просто городских зевак. Пришлось выставить полицейский кордон, чтобы супруги смогли пройти к поезду.
Агата крепко держалась за локоть мужа, испуганная зрелищем бушующей толпы. Уже на перроне какой-то прилично одетый человек, отпихнув молодого полицейского, преградил им путь.
– Мы требуем объяснений! – завопил он. – На эти поиски ушло несколько тысяч фунтов народных денег!
– Вам я и пенни из них не дам! – процедил Арчи.
Старший инспектор полиции Макдауэлл помог Агате подняться в вагон, пока Арчи стоял на перроне лицом к лицу с обидчиком.
– Лично я исправно плачу налоги, – чеканил он, – а полиция собралась тут исключительно для поддержания порядка. Я ее не вызывал. Она была вынуждена вмешаться из-за нездорового ажиотажа.
– Этот ажиотаж устроила ваша жена, – не унимался репортер. – Ищет, судя по всему, дешевой популярности.
– Ваше заявление непристойно и оскорбительно! Это – последнее, что она стала бы искать. Она просто нездорова. Только сегодня утром она понемногу начала осознавать, кто она на самом деле.
Толпа из нескольких сот человек смела контролера и выплеснулась на перрон. В ней оказалась и Эвелин, сумевшая протолкнуться к самому поезду. За ней следовали другие, по мере того как она прокладывала себе дорогу от вагона к вагону, ища Агату. Наконец она увидела ее в дверях купе. Вход в вагон стерег полисмен.
– Простите, мэм, – он попытался остановить Эвелин, – туда нельзя…
Но Агата, увидев подругу, сама выбежала в коридор.
– Как ты умудрилась сюда пробраться, Эвелин?
– С боями, – ответила та. – Ужасно хотелось увидеть тебя перед отъездом. И узнать, чем кончилось…
– Все в порядке. Он не будет публиковать эту историю, я собиралась позвонить тебе…
– Ты уверена?
– Более чем.
– Хорошо. Просто замечательно. Прости, я была так…
– Ты была хорошим другом, Эвелин. Была и есть.
Эвелин взяла Агату за руку.
– А что будет потом?
– Не знаю, что потом. – Она улыбнулась. – А сейчас я страдаю от la belle indifference.
Зеваки, сумевшие вслед за Эвелин пролезть в вагон, теперь тоже заметили Агату, и плотное кольцо уже начинало смыкаться вокруг нее, несмотря на тщетные усилия полиции. Какая-то дама из числа постоялиц «Гидропатика» схватила Агату за руку:
– Хочу пожелать вам удачи!
Агата благодарила ее, стараясь одновременно не потерять из виду Эвелин, которую уже оттесняла толпа.
– La belle что? – крикнула та через голову престарелой леди.
– Поздно объяснять, – прокричала Агата в ответ. – Я напишу тебе.
Тем временем из трубы сверкающего локомотива вырвался клуб дыма, и обходчик уже шел вдоль вагона, проверяя, все ли двери закрыты. Некоторые газетчики тоже успели погрузиться на поезд, рассчитывая сопровождать супругов до самого Лондона. Другие сбились табуном вокруг Арчи Кристи, уже стоящего на подножке.
– Что вы можете сказать по поводу объявления в «Таймс»?
– Я выяснил, что объявление дала моя жена. Она была в самом деле уверена, что приехала из Южной Африки, и беспокоилась, что не сможет найти своих родственников и друзей.
– А как насчет фамилии, которую она взяла, сэр?
– Трудно сказать. У нас есть одна знакомая по фамилии Нил, но ее зовут Нэнси.
Уолли стоял в задних рядах, засунув руки в карманы твидового пальто.
– Среди родственников моей жены, – продолжал Арчи, – есть и Тереза, так что, возможно, имя родственницы случайно соединилось у нее в голове с этой фамилией.
