Мария Жукова-Гладкова - Тайны старого Петербурга
В этом нам Гришка с Соболем не помощники, да и нужно быть ненормальным, чтобы посвятить бомжей в такое дело. Пусть не украдут, но разболтают всем и каждому по пьяному делу. А зачем давать людям лишнюю информацию? Я вообще-то боялась, что и дядя Ваня мог открыть рот, когда не нужно, но он божился, что про такое дело ни с кем не говорил, – он же клятву давал, да и пил он в последнее время только дома, если не считать его пленения в той злополучной деревне.
Затем мы пошли по правому туннелю и остановились перед совсем небольшим закуточком. Человеческие кости были прикрыты грудой тряпья. Это, как правильно сказали бомжи, был не целый скелет, а разломанный на части, причем примерно одинаковой длины.
– М-да… – протянул дядя Ваня. – Больно много что-то у нас в доме скелетов. Одного из ниши вынимают, теперь вот этот.
– Чего?! – не поняли бомжи.
Иван Петрович принялся рассказывать о пожаре, взрыве, нашем затоплении и о скелете в нише, который до сих пор не могут опознать.
– Интересно, дед Лукичев случайно не разбойник был с большой дороги? – спросил он.
– Вы что, забыли? – посмотрел на дядю Ваню Сережка. – Он лентами торговал. И еще чем-то. Ты помнишь, мама, что баба Аня с бабой Олей говорили?
Соболь выяснил, о каком деде идет речь, а потом вполне справедливо заметил, что торговля галантереей еще ничего не значит. Торговля могла являться всего лишь прикрытием.
Мы стояли и смотрели на останки человека, которого по этим костям уже никто никогда не сможет опознать. Когда он жил? Чем занимался? За что его убили? Кто? Я почему-то не сомневалась, что он умер не своей смертью. Повинуясь какой-то неведомой силе, я подошла к костям и наклонилась над ними, велев дяде Ване посветить мне. Иван Петрович не понял, что меня заинтересовало, но просьбу выполнил. Хорошо, что я предусмотрительно взяла с собой перчатки, хотя не рассчитывала, что мне придется осматривать скелет, просто думала, что в подвале будет жуткая грязь.
Я искала отметины от пуль – ведь они могли скользнуть и по костям, даже застрять в них. Или нож мог их коснуться. Но я ничего не обнаружила.
Мужчины наконец поняли, что я ищу.
– Может, его прямо в сердце? – высказал предположение Соболь. – А сердце теперь уже черви съели.
– Смотрите, – сказал Гришка, указывая носком грязного ботинка на височную кость. Кость была вдавлена. – Ему просто крепко врезали.
– Это могли и потом обо что-то стукнуть, – заметил дядя Ваня.
– Но могли и при жизни, – хмыкнул Гришка.
Удовлетворенные осмотром, мы уже собирались вернуться в отсек бомжей, когда тишину прорезал звук выстрелов. Стреляли одиночными, за каждым выстрелом следовал крик, вернее, так мне показалось вначале, – потом крик стал непрерывным, но это не был крик от боли. Человек, как мне показалось, был страшно напуган. В его крике звучал прямо-таки животный страх. Потом выстрелы смолкли, а человек продолжал кричать, но уже тише. И снова раздались выстрелы, опять одиночные, и опять кто-то заорал от страха, но в конце концов замолк.
– Что это? – прошептала я.
– Быстро отсюда, – прошипел Соболь, хватая меня за руку.
Мы все понеслись в отсек бомжей, рухнули там на свои места и долго не могли отдышаться.
– Что это было? – наконец выдавила я.
– Его убили? – спросил мой сын.
– Что там такое? – поинтересовался Иван Петрович.
– Мы же вам, кажется, говорили, что отсюда все, кто мог, сделали ноги, – сказал Соболь.
Вся эта чертовщина началась примерно в то время, когда местные бомжи обнаружили человеческие кости. Подобная стрельба под «Жар-птицей» происходит довольно часто, причем в некоторых случаях кто-то одновременно вот так же орет. Иногда не орут, слышны только выстрелы. Как решили бомжи, под «Жар-птицей» устроили что-то вроде тира. Может, это камера пыток. Была высказана версия, что стрелки палят, например, над головой живой мишени, тренируясь в стрельбе. Возможно, это какой-то новый вариант русской рулетки. Заведение-то игорное, как-никак.
– И часто такое происходит? – решила уточнить я.
Выражение «довольно часто», употребленное мужчинами, показалось мне очень расплывчатым.
Соболь с Гришкой пожали плечами. Они объяснили, что из облюбованного ими отсека эти крики и выстрелы не слышны: далековато. Да и стены тут толстые, возводились-то в прошлом веке. Я поинтересовалась, не бывает ли тут других криков: например, от боли.
Гришка с Соболем сказали, что в подвале все бывает. Кричат мужчины и женщины, кричат от страха, от боли и от всего, от чего только можно кричать. Не каждый день, даже не каждую неделю, но кричат. Но мужики же не дежурят в том отсеке. Им там вообще нечего делать. Поэтому подземельный народ и подался в другие подвалы, подальше от ночного клуба, где «новые русские» предаются своим утехам. Естественно, о том, чтобы заявить в милицию, никто из бомжей и не думал. Да и кто бы их стал слушать? Поэтому все молчали.
– А вообще, против папы Сулеймана идти нельзя, – сказал Соболь, глядя на меня. – Это его район.
Уж сколько раз я это слышала за последнее время! Надоели! Понимаю я все прекрасно и ни к капитану Безруких, ни тем более к старшему лейтенанту Терентьеву обращаться не собираюсь. Но оставаться в центре конфликта Могильщика и Рашидова тоже не хотелось. Хотелось просто спокойно заняться кладоискательством. Правда, теперь с этим возникли проблемы. Как проникнуть под магазин? По идее, клад мог находиться только там – если он вообще существовал. Замурованную современную дверь нам не открыть, даже с дядей Ваней. Мне казалось, что ее можно только взорвать. Но не устраивать же взрыв в подвале дома, где мы сами живем, пусть даже на пятом этаже?
И тут меня осенило.
– Скажите, – обратилась я к бомжам, – а вы случайно не пробовали подобраться к магазину или «Жар-птице» с другой стороны? Ведь там должны быть такие же подвалы, если, как вы утверждаете, у нас единая система под всеми окрестными домами?
Гришка с Соболем покачали головами.
– Не, мы с этой стороны всегда жили, – пояснил Соболь.
– А пройти-то можно? – подал голос Сережка.
– Решили все исследовать? – усмехнулся Гришка. – Любопытство вообще-то наказуемо… – Он помолчал немного, потом продолжил: – Значит, все-таки решили посмотреть? Заинтересовались, что тут у нас делается? Ваше право, конечно. Проверить-то и с другой стороны можно, только сомневаюсь я, что под магазин или под «Жар-птицу» попадем. Наверное, все и там замуровано.
Иван Петрович предложил сходить завтра. Я добавила, что мы придем не с пустыми руками. В ответ Гришка с Соболем заявили, что в таком случае они завтра днем сходят на разведку – им как-то сподручнее по подвалам лазить – и будут ждать нас здесь вечером, в это же время. А там посмотрим.
Мы согласились.
Старушки Ваучские, ожидавшие нас с нетерпением, с живейшим интересом выслушали наш отчет. В наше отсутствие мне звонил какой-то мужчина, не пожелавший представиться. Интересовался, когда вернусь. Старушки предложили оставить мне сообщение, но мужчина отказался это сделать и повесил трубку.
Ольге Николаевне показалось, что это звонил Рашидов. Соседи начали бурное обсуждение: положил папа Сулейман на меня глаз или нет и что это сулит нашей квартире. Я закатила глаза.
У Анны Николаевны появилась еще одна идея.
– А куда Алик тогда дел машину твоего бывшего? – спросила она.
Насколько мне помнилось, он бросил ее в каком-то поселке.
– Найдешь место? – спросила Ольга Николаевна.
Я пожала плечами и призадумалась: получится ли? Плоховато я знала загородные дороги.
– Нечего колесам зря пропадать, – высказал свое мнение Иван Петрович. – Мы бы их использовали.
Анна Николаевна заметила, что в данном случае, наверное, можно обратиться в милицию: об исчезновении моего бывшего органам известно. Пусть ищут машину и доставляют ее нам, то есть мне.
– Вы что, с ума сошли?! – закричала я. – Откуда я могу знать, что машина пропала? Откуда я могу знать, где она примерно стоит? И не забывайте: там же в лобовом стекле пулевые отверстия! Я же сама по ней палила из автомата! Меня ведь потом та же милиция из своих застенков не выпустит, если рот открою!
– Марина права, – согласилась со мной Ольга Николаевна. – В милицию нельзя. Надо звонить Алику. Пусть поможет. Или сам, или Стрельцова подключит, или того же папу Сулеймана. А там, может, нам и какую другую машину кто подарит. Вернее, тебе, Мариночка. Если поймут, что ты машину хочешь. И вообще, задумалась бы ты насчет этого Алика. Приятный молодой человек…
Я скорчила гримасу: как мне надоели попытки соседей выдать меня замуж! Я понимала, что они действуют из лучших побуждений и хотят мне добра, но достали…
* * *На следующий день, с утра, я все-таки позвонила Алику и поинтересовалась, не помнит ли он, где тогда среди ночи бросил машину моего бывшего. Алик рекомендовал мне больше про нее ни у кого не спрашивать, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Если мне куда съездить надо, он, Алик, меня сам с радостью отвезет. А свою машину должен искать хозяин.
