Екатерина Островская - Черный замок над озером
– Хорошо, отвечу на ваш вопрос. Но без протокола, как мы и договаривались.
Человек в белом халате кивнул.
Слава выдохнул. Потом просунул руку под одеяло и потрогал бинты повязки. Ничего не болело, и это успокаивало.
– Лукошкину меня попросил доставить к нему мой тесть Петр Назарович Гагаузенко… А вы не записываете то, что я говорю, на диктофон?
– Можете проверить, – развел руками следователь. – И потом, откуда у нас диктофоны? У нас и на пиво иной раз денег не хватает. К тому же аудиозапись по российским законам не может быть занесена в доказательную базу. И в суде, как правило, не просушивается, не приобщается к материалам судебного заседания.
– Мне это известно, – согласился Нильский. И добавил: – Я отвез Женю, и все. Это все, что я знаю и за что был жестоко наказан.
– Ну что же, вопросов больше нет, – произнес следователь, поднимаясь. – Желаю вам скорейшего выздоровления и возвращения к своим обязанностям.
Нильский достал из-под одеяла руку и протянул человеку в белом халате.
– И вам удачи.
Однако следователь не пожал его кисть, даже сделал удивленные глаза. Затем вышел из палаты. А Нильский подумал, что зря, конечно, он сказал про Гагазенко. Но, с другой стороны, ехать в тюремную больницу не хочет никто. К тому же тесть ничего и не узнает.
Следователь быстро шел по коридору отделения, на ходу снимая с себя халат. Остановился у стойки дежурной медсестры, за которой сидели две девушки. Положил халат на стойку и сказал:
– Спасибо за помощь.
Повернулся, чтобы уйти.
– Товарищ следователь, а что, это и вправду собака была? – поспешила спросить одна из медсестер.
Следователь покачал головой и ответил с грустью:
– Нет, конечно.
– А кто же?
– Поклонница, – произнес следователь таким тоном, словно это и так ясно каждому.
Он направился к выходу, а когда за ним закрылась дверь, медсестра, которая до того молчала, вздохнула:
– Симпатичный какой. Очень похож на артиста из сериала про Красную Шапочку.
Следователь вышел из здания больницы, прошел за угол и остановился возле белого «Лендровера». Открыл дверь и, опускаясь на водительское кресло, произнес:
– Ну что, Дуся, поедем за Женей?
Глава 25
Была почти полночь, когда машина, протащившись по лесной дороге, вползла в гору, остановилась среди сосен и посигналила. Открылись металлические створки ворот, установленных в сложенной из валунов высокой стене. Автомобиль въехал в освещенный двор, мощенный брусчаткой, и остановился. Первым из машины вылез Метлицкий. Сам открыл дверь перед Женей и сказал:
– Прибыли.
Лукошкина осмотрелась: стены, окружавшие двор, были высокими, похожими на крепостные. Да и сам дом был как средневековый замок: с башенками и узкими высокими окошками. Ей показалось, что она почти знает наверняка, куда ее привезли. Но, чтобы удостовериться в правильности своего предположения, спросила Метлицкого:
– Ладога далеко?
– Рядом, – ответил Леонид Иванович, нисколько не удивляясь ее вопросу. – Утром увидишь из своего окошка.
– Значит, до утра я, по крайней мере, доживу, – усмехнулась девушка.
Метлицкий скривился, словно услышал заведомую глупость, но промолчал.
Во двор въехал последний автомобиль. Из нее выбрался Гагаузенко и начал прохаживаться, разминая ноги.
– Какой воздух здесь! – восхитился он. – Лучше, чем на Крите.
Посмотрел на стоящего на ступенях крыльца Метлицкого, но обратился к Жене:
– А вы что скажете?
Жене не хотелось ничего говорить, но показывать свой страх хотелось еще меньше.
– Еще Геродот писал, – ответила она, – что на юге страны гиперборейцев есть большой остров, покрытый хвойными лесами, и такого воздуха, как там, нет нигде в мире. Люди на острове никогда не болеют и живут долго.
– Что за остров? – поинтересовался Гагаузенко.
– Карельский перешеек был в те времена островом, – ответила Женя.
– Запомни, Гагауз, – ухмыльнулся на крыльце Метлицкий, – блеснешь знаниями в обществе.
Он вошел в дом, за ним поспешил и Гагаузенко. К Жене подошел парень, тот, что сидел рядом с ней в машине, и произнес:
– Ну, чего стоишь? Заходи!
Внутри, как и положено в рыцарских замках, в огромном камине горел огонь, а на стенах висели мечи, щиты с гербами и прочие доспехи. В центре зала стоял длинный дубовый стол, вдоль которого шеренгой выстроились деревянные кресла с высокими спинками. По всему дому разносился запах жареного мяса.
– Все настоящее, – похвастался чужим имуществом Гагаузенко. – Этот замок построил какой-то шведский граф, у которого его забрал какой-то французский маршал, который потом у них королем стал.
– Маршал Бернадот, – подсказала Женя.
Гагаузенко кивнул, будто сам знал это. А Метлицкий посмотрел на девушку с удивлением.
– Надо же, какая образованная, – восхитился он, – даже убивать жалко.
Женя почувствовала, как у нее похолодела спина, и решила ничего больше не говорить.
– Замок, конечно, весь развалился, – продолжил Гагаузенко. – Когда его восстанавливали, строители откопали винный подвал и обнаружили шесть бочек с вином. И в бутылках еще. Специалистам давали попробовать, так они заявили, что это бордо. То, что из бочек, оказалось так себе, а про бутылочное спецы заявили, что такого ни у кого нет. В них не только бордо, но и бургундское, и мускаты.
– Хочешь попробовать? – спросил у Жени Метлицкий, усаживаясь в кресло во главе стола.
Та покачала головой.
– Ну, все равно присаживайся за стол – поговорим немного. А потом перекусим, скоро кабанчик готов будет.
Только сейчас Женя заметила, что в камине на вертеле над углями жарится туша. Вот почему она почувствовала запах готовящегося мяса, сразу как переступила порог.
Лукошина опустилась на краешек кресла. Метлицкий посмотрел на нее и усмехнулся. Его усмешка не понравилась Жене, и девушка сделала вид, будто рассматривает резные дубовые панели на стенах.
– Думаешь, как так – квартирный вор, а живет в королевском замке? – обратился к ней Леонид Иванович.
Женя пожала плечами.
– В общем, ты права, – продолжил Метлицкий, хотя она не сказала ни слова, – с трудов праведных не получишь палат каменных. Я вообще родился в домике, больше похожем на курятник. Рядом была железная дорога, мимо проходили поезда, и наша избушка тряслась, готовая развалиться в любую минуту. Я уже тогда мечтал о большом каменном доме для себя, а главное, подальше от железки. У твоей семьи ведь есть дача. Вика… хотя нет, еще твоя тетка меня туда как-то привозила. Я тогда, помнится, даже позавидовал. А чему, спрашивается?
– Тот дом сгорел, – сказала Женя, продолжая рассматривать стены.
– Бог дал, бог взял, – без всякого сочувствия произнес Метлицкий. И добавил: – Тебе Гагаузенко денег пообещал за помощь. Так что проси у него на новый дом – он отвалит, если мое прощение заслужить хочет.
Присутствующий за столом тесть Нильского глядел в сторону.
– Я говорил уже, кого мы ищем, – продолжил Леонид Иванович. – Что бы ты ни говорила, я чувствую: тот человек где-то рядом. Я всегда его чувствую. Один раз он уже забирался сюда. Я ночью проснулся, потому что понял: Валентин в доме, хотя это было невозможно, замок и тогда охранялся хорошо. Конечно, не так, как теперь, когда у меня на каждой стене камера, лучи эти инфракрасные, но все же. Ребята дом обежали и нашли его. Я тогда пожалел его, отпустил. Потом уже в Испании – опять он. Ты только подумай, куда за мной забрался! Но там мы все сами решили. Потом его испанская полиция с наркотой прихватила, типа он наркокурьер. Отсидел парень года полтора до суда, а суд его освободил, потому что по их законам не было состава преступления. Это я к тому, что мы в Европу рвемся, а для начала надо их законы выучить. У них тогда сажали за распространение или перевозку крупных партий, а то, что у него в гостиничном номере нашли немного кокаина, оказывается, ерунда полная. Правда, когда вернулся на родину, тут его и взяли, уже по полной. Семь лет отсидел, кажется. И снова за старое, опять ко мне в Испанию мотанул. Не знал, видать, что я тогда здесь был…
Женя уже не сомневалась, о ком идет речь, а потому слушала внимательно.
– У меня ж там вроде как жена была. Не испанка, понятно, а наша. Мальчик у нее – тот, который теперь стихи в Англии сочиняет. Я определил его в этот… как его…
– В Итон, – подсказал Гагаузенко.
– Туда, короче. Пусть, думаю, учится. В банкиры выбьется или, еще лучше, в чиновники, ведь чиновники сейчас больше любого банкира имеют. А парень в том Итоне стихи сочиняет. Да бог с ним, хороший мальчик на самом деле. Так вот когда он с матерью в Испании жил, Валентин, значит, к ним приперся.
– А зачем? – изобразила непонимание Женя.
Метлицкий развел руки в стороны.
– Поди пойми его. Вбил себе в голову, что у него любовь с моей женщиной до гроба. У них по молодости, может, чего и было, но тут уж десять лет прошло, если не больше. Какая любовь? Но он все равно приперся. Пацан вроде не глупый, а простой вещи понять не способен, что Мила моя – девушка гордая. Гордые – это те, кто жить хочет хорошо. А если не получается ничего по жизни, то такие люди прямо гордятся своей нищетой. Только у нее уже все имеется. Все, что пожелает. Потому что у нее есть я. И менять она ничего в жизни не собирается. Мила в Испании свой бизнес раскрутила – какой-то компьютерный, я в этом не особо секу. А тут Валентин заявляется. Мне доложили, и я прилетел. Все бросил и туда. Вопрос решил, конечно. Сказал своей женщине: хочешь, оставайся с ним, только мальчика мне отдай – у него моя фамилия, следовательно, он мой, а вы себе других рожайте. Мила правильный выбор сделала. Да и вообще – зачем ей Валентин с его любовью?
